Слуга царю... - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/74
• Следующая

– Иди посмотри, в чем там дело, – приказал Фарук-ага Идрису, не открывая глаз. – Если ерунда какая – гони в шею!

Оказалось – не ерунда, хотя и не экстренный случай…

– Еще днем сдох один из невольников, – опасливо докладывал спустя минуту недовольному капитану Мустафа. – Хлипкий попался старикашка, хотя и из горцев… Я ведь предупреждал вас, уважаемый Фарук-ага, что не стоит совсем уж древних брать – не довезем, а вы все: «Трюм пустой, трюм пустой…»

– Короче! – рявкнул капитан, понимая, что упрек справедлив, но не собираясь признаваться в этом подчиненному.

– Требуют убрать его, – подобрался Мустафа, про себя проклявший свой длинный язык: не хватало еще ненароком разозлить обдолбанного хозяина – вон ведь ятаган на стенке висит наготове, а он всякими железяками махать бо-о-ольшой мастер… – Покойника то есть. Битый час уже стучат в крышку люка… Боимся, говорят, что чума у старого. Почернел, дескать, весь и вздулся… Грозят трюм поджечь, если не откроем.

– Чем это еще? – подозрительно сощурился Фарук-ага, в глазах которого Мустафа, несмотря на все усилия, все время коварно пытался раздвоиться, равно как окно, кресло и верный Идрис. – Чем поджечь-то? Ты ж клялся-божился, что лично всех до нитки обыскал?

Мустафа незаметно, от греха подальше, отодвинулся к двери и сокрушенно развел руками:

– Понятия не имею, господин. Но дымком из трюма явственно попахивает. Я слыхал, горцы могут огонь добыть просто так, потерев одну деревяшку о другую…

– Ох и потру я одну деревяшку о твою спину… Проваливай! – рявкнул капитан, откидываясь на подушки. – Пятерых матросов с ружьями к люку, и чуть что – пусть стреляют… По ногам, – сварливо добавил он, прикинув возможные убытки. – Хотя куда те в кандалах денутся… За борт сигать – верная смерть. Сами пусть и хоронят своего мертвяка. Груз только им выдай и шкертик[31] какой-нибудь, а то не след покойнику по волнам болтаться… Выловит еще кто…

Он длинно, с рычанием, зевнул:

– Сходить что ли, самому проконтролировать?.. Ладно, сам справишься. Свободен!

Когда Мустафа, бережно, стараясь не стукнуть, притворил за собой дверь и скрылся, Фарук-ага лениво сделал еще одну затяжку, чтобы унять расходившиеся нервы, и прикрыл глаза. Гурии, пугливые, как серны, снова появились из райских кущ в своих прозрачных газовых одеяниях и, игриво пританцовывая, начали приближаться к жаждущему их неземных ласк мужчине…

– Открывают… – шепнул своим товарищам по несчастью Владимир, заслышав, как ключ со скрежетом повернулся в замке. – Без самодеятельности, как и договаривались, наружу сразу не выскакивать – подождите, пока глаза к свету привыкнут… Винтовки у них однозарядные, поэтому больше одного выстрела не сделают… Бить сразу и наверняка, без сантиментов… Аллах простит…

Бледный и сосредоточенный Ашот так же тихо переводил слова единогласно избранного предводителем Бекбулатова остальным невольникам, перед которыми забрезжила надежда на освобождение. Конечно, на затюканных жителей Азау положиться было нельзя: вряд ли они отважились бы поднять руку на сытых и вооруженных матросов, но горцы… Молчаливые, будто индейцы, сошедшие со страниц прочитанных штаб-ротмистром в детстве романов Фенимора Купера, Карла Мая и Майн Рида, суровые жители гор плотно, со знанием дела обматывали кулаки снятыми цепями, распрямляли, напрягая жилистые руки, браслеты из дрянного железа, превращая их в подобия ножей, сжимали в кулаках, приноравливаясь, доски, осторожно, без лишнего шума, выломанные из грубых подобий нар. Чувствовалось, что эти загорелые дочерна и обветренные люди понимают толк в оружии и умеют его применить с наибольшим уроном для противника. И в трюме, ожидая, в чью сторону повернет свое колесо Фортуна, они отсиживаться явно не будут…

С особенным уважением Владимир посматривал на старого Мовсара, которому предстояло сыграть роль покойника. Несмотря на свой чуть ли не вековой возраст, старик даже не подумал отказаться от опасной миссии, более того – спрятал под своим грубым рубищем железное кольцо с почти полуметровым винтом, к которому крепилось несколько звеньев ранее удерживающей его цепи, и можно было не сомневаться, что он пустит импровизированный кистень в ход при первом же удобном случае.

Люк наконец распахнулся, и в трюм хлынул поток красноватого вечернего света, отвыкшим от света глазам узников показавшегося поистине прожекторным. Усилием воли преодолевая резь в глазах, Бекбулатов разглядел в проеме нескольких матросов, сжимающих в руках нацеленные вниз ружья и перепоясанных крест-накрест туго набитыми патронташами. Из-за ремней у всех без исключения выглядывали гарды абордажных сабель, а у одного-двоих – рукояти пистолетов.

«До зубов вооружились, сволочи! – зло подумал штаб-ротмистр, сжимая в ладони обломок кандального браслета, который собирался использовать вместо кастета. – Придется, видно, покропить палубу кровушкой… Ну да Бог не выдаст…»

Размашисто перекрестившись, он подхватил под мышки легкого, иссохшего от времени, будто горное дерево, старого Мовсара, убедительно изображавшего мертвеца (ему и лицо для пущей важности грязью вымазали), и просунул его в люк…

Бежецкий швырнул газету на прикроватный столик, на груду других, откинулся на высоко взбитую подушку, закинув за голову руки, и тут же заскрипел зубами от нестерпимой боли в поврежденном предплечье.

– Черт побери! – выругался он, кривясь и массируя стреляющую огненными искрами конечность здоровой рукой. – Не было печали…

Глаза отказывались верить написанному…

«РОССИЯ У КРАЯ ПРОПАСТИ», «ПОКУШЕНИЕ НА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА», «ДЕСЯТКИ УБИТЫХ И РАНЕНЫХ», «ПЕТРЕБУРГ СКОРБИТ» кричали заголовки, будто стараясь перещеголять друг друга запредельной жутью заключенного в них содержания.

Пересилив себя, Александр, не глядя, сгреб первый попавшийся листок, оказавшийся «Ведомостями», и поднес к глазам.

«…консилиум врачей, собравшийся у ложа государя императора, констатировал летаргию или, иначе говоря, кому, развившуюся в результате сильнейшей контузии, пережитой государем вследствие злодейского взрыва, уничтожившего только что открытый им памятник отцу своему Александру IV Благословенному. Благодарение Всевышнему, никаких внешних физических ранений и внутренних повреждений, кроме общего ушиба воздушной волной и разрыва нескольких незначительных сосудов носоглотки, приведшего к обильному кровотечению, совершенно неопасному, врачам найти не удалось, однако состояние императора остается тяжелым и внушает медикам вывод о предстоящем затяжном его пребывании в бессознательном состоянии. Пульс…»

«Столичное обозрение» вещало:

«Ранение государя и последующее его неопределенное состояние вносит полную сумятицу в умы и настроения обывателей. Улицы вокруг Дворца заполнены горожанами и приезжими в столицу, желающими выразить свое сострадание государыне и его императорскому высочеству цесаревичу в связи с постигшим их горем. Столичной полиции отдан приказ не препятствовать изъявлениям верноподданнических чувств со стороны…»

«Инвалид» изъяснялся уже конкретнее:

«Нет и тени сомнения в том, что давешнее злодейское покушение на государя императора дело рук злейших врагов Престола и Империи, скрывающихся за рубежами Отечества, и стало возможным только с прямого попустительства тех господ, прямейшей обязанностью коих является всемерная оборона от такого посягательства. Виновные должны в полной мере испытать на себе кару правосудия…»

«Петербургский пересмешник», отбросив вечное свое ерничанье, сухо и прямо сообщал:

«Верными престолу и государыне императрице силами уже арестованы главные из окопавшихся за Охтой бездельников, преступно проворонивших готовящееся на государя нашего злоумышление…»

Под «главными из окопавшихся», понятно, подразумеваются хорошо известные Бежецкому по работе в Корпусе люди. Генерал-лейтенант князь Корбут-Каменецкий, например, или полковник Наумов… Что же происходит? В чью «умную» голову пришли такие сумасшедшие мысли? Кто водил безвольной от безутешного горя рукой государыни, на слабые женские плечи которой внезапно свалилась такая бездна ответственности, заставляя ее подписывать преступный приказ?

• Предыдущая
• 26/74
• Следующая