Индустриализация (СИ) - Нестеров Вадим - Страница 8

В сборнике, изданном в 1929 году, приведен поименный список выпускников Московской горной академии. В нем 71 геолог, 169 металлургов и 155 горняков. Это за десять лет работы академии.

Судя по всему, за оставшиеся до закрытия МГА месяцы защитить дипломы заставили всех, кого только могли, поэтому страна получила еще 60 инженеров-металлургов. Общим счетом – 229 металлургов за почти 11 лет существования Московской горной академии.

Несколько из них – на обложке этого тома. Если на обложке первого тома были студенты на фоне здания Академии, то здесь фон тот же, но на фото уже молодые инженеры. Это последний выпуск инженеров-металлургов в Московской горной академии, 1930 год, Завенягин – справа во втором ряду.

Выпустив всех, кого было можно, в новообразованный Московский институт стали перевели не более 150 студентов, учившихся на 1-3 курсах факультета черной металлургии.

А теперь – внимание.

В мае 1930 года Московский институт стали набрал 450 первокурсников. Три четверти студентов – на первом курсе и четверть – на всех остальных. Но и этого показалось мало, и в сентябре был сделан дополнительный набор – еще 225 человек.

Перед войной ежегодный прием в Московском институте стали имени Сталина составлял в среднем 400 человек при постоянном контингенте учащихся в 1500 человек. Всего за годы первых пятилеток МИС выпустил 2703 инженера-металлурга.

И подобные процессы шли по всей стране, все новообразованные вузы работали на пределе своих возможностей.

Любопытно, что на радость феминисткам женщины-инженеры шли отдельной строкой. В феврале 1929 года ЦК ВКП(б) ввел для женщин 20%-ную квоту на прием во втузы, также 20%-ную — на прием в институты химической и текстильной промышленности, в техникумы и на рабфаки и 35%-ную — на прием в высшие учебные заведения в текстильных регионах. Плюс – вводились подготовительные курсы исключительно для женщин, которые в 1929-1930 годах существовали в 27 технических вузах и на 80 рабфаках.

Но женское равноправие было не самой важной задачей при подготовке инженерных кадров.

Главной задачей было – обеспечить идеологическую лояльность советских инженеров, вырастить «своих».

Но эта тема требует отдельного разговора.

«То засада, то измена», или Выдвиженцы

Подведем некие промежуточные итоги.

Ситуация с инженерными кадрами накануне индустриализации была аховой.

Во-первых, как я уже сказал, инженеров было чрезвычайно мало. Во-вторых, даже те, что имелись, были не самыми лучшими. Их профессиональная квалификация, оставляла желать лучшего - просто по объективным показателям, из-за малого опыта. Им просто не приходилось решать до революции серьезных инженерных задач, в подавляющем большинстве случаев это брали на себя их иностранные коллеги. Не лучшим образом повлияла на качественный состав и текущая ситуация. Жуткий дефицит инженерных кадров, который дал целый букет негативных последствий – инженеры были избалованы высокими зарплатами, но это полбеды. Гораздо печальнее отозвалась гарантированная востребованность – инженеры привыкли, что, даже совершив серьёзную ошибку, без работы не останутся, и многие из них потеряли последние стимулы к профессиональному росту.

Но была еще одна вещь, которая беспокоила большевиков несравненно сильнее всего вышесказанного – это нелояльность «старорежимных» инженеров. Хотим мы или нет, но инженеры объективно относились к пострадавшему в результате революции социальному слою.

Мы часто забываем, что СССР в конце 1920-х был расколотым обществом и идеологическое противостояние в нем было невероятно сильным. Кровопролитная и чрезвычайно жестокая Гражданская война закончилась считанные годы назад. Бывшие привилегированные слои населения потеряли в результате революции если не все, то очень многое, а смутные годы с культивируемой травлей «эксплуататоров» к чувству потери добавили столько обид, что мама не горюй.

Действительно – инженерам было не за что любить новую власть.

А теперь вспоминаем, что индустриализация требует вложения огромных, просто невероятных по любым меркам денег. Большевики фактически идут ва-банк, они вкладывают в индустриализацию все активы страны; все, что у них есть; все средства, которые только можно собрать.

Получается, что судьбу режима им придется доверить людям, у которых есть все основания держать против этой власти камень за пазухой.

Как сказал бы один известный телеперсонаж: «Славик, чё-то я очкую».

Разрешить это противоречие можно одним-единственный образом – воспитать собственные кадры, чья лояльность не подлежит сомнению.

Именно с этим связанны бесконечные процессы «пролетаризации втузов», о которых я писал в первом томе, именно поэтому академик Алимарин не получил диплом.

Более того – в самом начале индустриализации партия идет на беспрецедентный шаг. Большевики не просто пытаются вырастить инженеров из представителей лояльных социальных слоев – рабочих и крестьян. Они идут дальше и целенаправленно отправляют осваивать инженерную науку собственную элиту – партийных руководителей, уже состоявшихся коммунистов, многократно доказавших свою преданность делу Ленина и партии.

Речь идет, разумеется, о так называемой «партийной тысяче» или «парттысячниках», как их обычно называли. В июле 1929 года Московский комитет ВКП(б) и Московский городской совет профсоюзов выступили с инициативой - отправить тысячу представителей партийного и профсоюзного актива в вузы и втузы. Инициатива получила поддержку в других регионах и «партийная тысяча» вскоре разрослась до десятков тысяч «выдвиженцев».

Именно парттысячники во многом составили последний набор Московской горной академии в 1929 году. Вот как об этом в своих мемуарах рассказывал наш летописец Василий Емельянов, который, как мы помним, после окончания академии остался работать на кафедре:

«Мне предложили читать курс электрометаллургии стали. В это время в академию прибыл новый, необычный контингент студентов – парттысячники. Это был уже второй эшелон учащихся, который партия передвинула с практической работы для изучения науки и техники. (Первый появился в стенах академии в двадцатых годах.) Многие вновь прибывшие и по возрасту, и по опыту работы в партийных и советских органах значительно превосходили профессорско-преподавательский состав академии.

Среди новых студентов были политкомиссары дивизий, такие, как Ефим Павлович Славский, ставший впоследствии заместителем министра цветной металлургии, а затем министром среднего машиностроения; Шереметьев, занявший по окончании академии сначала пост заместителя министра, а затем и министра черной металлургии.

Среди студентов были бывшие секретари обкомов, председатели или заместители председателей облисполкомов.

Понятно, что вести занятия с таким контингентом было нелегко; тем более что наряду с очень серьезными и добросовестными студентами были и трудные. Иногда студенческие группы сами определяли, какие курсы они хотят слушать. Мне как временно исполняющему обязанности заведующего кафедрой приходилось разбирать много сложных конфликтов.

Одна группа, например, требовала, чтобы занятие с ними вели не те преподаватели, которые были определены, а другие, выбранные на совещании группы. В другой группе преподаватель, читавший курс по теории металлургических процессов, был обвинен в том, что он опирается на закон Гей-Люсака, противоречащий диалектике. Пришлось в партийном комитете академии собирать всю группу и убеждать ее в том, что закон Гей-Люсака отражает научные закономерности, а студент, усомнившийся в нем, не знает ни закона Гей-Люсака, ни диалектики».

Фамилию Славского запомните, пожалуйста. Этот человек еще не раз появится на страницах книги.

Полукровка

От биографии этого человека я всегда впадаю в оцепенение — настолько велико ее поражающее действие.

Вы вот, например, знаете, кто этот дедушка пенсионного возраста семитской наружности? Ну, который справа со злобным лицом неумело позирует у яблони?