Индустриализация (СИ) - Нестеров Вадим - Страница 45

Но беда в том, что без этого невозможно понять то, что происходило с моими героями в первые пятилетки. Взвалив на себя непосильную – будем честны – ношу, они реально годами жили в как в песне Чижа «То засада, то измена». Живешь – и не знаешь, из-за какого угла на тебя проблема прыгнет, как потом с ней разбираться и за собой убирать.

В.С. Емельянов в Германии. 1933 г.

Василий Семенович был очень мудрым человеком и великолепно умел рассказывать просто о сложных вещах. Один такой рассказ – просто в качестве примера – я и приведу здесь. С несущественными купюрами.

«В 1933 году я на несколько дней выезжал в Москву, и мне удалось побывать у Орджоникидзе. Он, как и всегда, быстро разрешил все мучавшие меня вопросы и вновь подчеркнул необходимость внимательного изучения немецкой техники.

– В этом корень вопроса, – несколько раз повторил он. – Хотим дать вам новое задание, – положив руку на мое плечо, сказал Серго. – Мне кажется, что мы увлеклись мартеновским способом производства стали и совершенно забыли о конверторном. Я собирал металлургов – все они энтузиасты мартеновского способа, во всех учебных заведениях мы готовим специалистов по мартеновским печам. Конверторный способ расценивается как устаревший. Так ли это? – На меня смотрели внимательные глаза Серго. – Когда я этот вопрос поставил перед металлургами, они почти в один голос сказали, что это отживающий способ. В Европе были выстроены металлургические заводы, оборудованные конверторами, а теперь эти заводы доживают свой век.

Но мне стало известно, что англичане начали строительство нового металлургического завода, где устанавливаются не мартеновские печи, а конверторы. Конверторвая сталь много дешевле мартеновской, да и построить такие цеха можно быстрее и дешевле. Вот вы во всем этом деле разберитесь и напишите мне. Тевосян вам пошлет подробное задание. Я с ним уже об этом говорил. Посетите главных воротил немецкой металлургической промышленности – Круппа, Рохлинга, поставьте перед ними вопрос прямо: как бы они на нашем месте стали развивать металлургическую промышленность? Начальники цехов здесь нам мало помогут. Надо поговорить с организаторами промышленности. Поезжайте прежде всего к Рохлингу. Скажите ему, что я прошу его ответить на вопрос: что бы он стал строить, если бы был на моем месте, – конверторы или мартеновские печи? Так просто и поставьте вопрос». <…>

Рохлинг хорошо знал европейскую промышленность, внимательно следил за ее развитием и вовремя принимал меры, чтобы отхватить себе наиболее интересные и выгодные области для вложения средств.

Это был старый, опытный волк промышленности. Он хорошо знал, какую овцу нужно хватать и за какое место ее легче всего удержать.

Приехав в Фольклинген, я оставил чемодан в гостинице и сразу же направился к главной конторе завода. С Рохлингом я встретился на лестнице. Он шел с молодой девушкой.

Здороваясь со мной, он познакомил нас:

– Моя племянница. А это русский большевик. <…>

– Так о чем же вы хотите со мной побеседовать? – спросил Рохлинг, когда мы поднявшись по лестнице, вошли в его кабинет.

– У меня к вам поручение от Орджоникидзе. Скажите, как бы вы, будучи на его месте, развивали дальше металлургическую промышленность? Что бы вы строили – мартеновские печи или конверторы?

– Конечно, конверторы, – не задумываясь, ответил Рохлинг.

– А почему – конечно?

– В 1937 году вы хотите выплавить семнадцать миллионов тонн стали. Так ведь? Вы в Германии находитесь уже второй год, и вам, конечно, известно, что наиболее экономичным производство стали в мартеновских печах будет тогда, когда вы в печь будете загружать тридцать процентов чугуна и семьдесят процентов стального лома – скрапа. Цена тонны чугуна у нас в Германии составляет в настоящее время шестьдесят пять марок, а тонна скрапа – двадцать две марки. Исходя из нашего опыта, а он подтверждается практикой работы печей и в других странах, вам необходимо будет иметь для выполнения намеченного плана около одиннадцати миллионов тонн скрапа. А сколько вы будете иметь его в 1937 году?

Вопрос поставил меня в тупик. «Кто у нас может это знать?» – подумал я.

– Не знаю, – произнес я в смущении.

– Сейчас я вам скажу, сколько у вас в действительности будет скрапа.

Рохлинг нажал кнопку звонка и сказал вошедшему секретарю:

– Принесите книгу о положении на скрапном рынке.

Секретарь вышел и вернулся с большой книгой, напечатанной на машинке. Рохлинг стал листать страницы и вполголоса говорить:

– Греция, Венгрия, Франция, Англия. Вот Россия. Сколько же вы будете, иметь в 1937 году стального скрапа? Вот смотрите – четыре с половиной миллиона тонн. А чтобы мартеновские печи экономично работали, вам потребуется, как я уже сказал, одиннадцать миллионов. Следовательно, вы будете работать очень неэкономичным процессом, загружать в мартеновские печи огромное количество дорогого чугуна. А чугун вы могли бы перерабатывать более экономичным путем – в конверторах.

– Откуда вы знаете, сколько у нас будет скрапа? – спросил я Рохлинга.

– Имеется закономерность. Весь металл, произведенный в стране, через двадцать лет возвращается на металлургические заводы в виде стального скрапа. Конечно это грубый метод подсчета, но вполне достаточный для оценки перспектив. Помимо собственного производства стали, вы также много металла в форме разного машинного оборудования и стального проката ввозите из-за границы. Мы на этот импорт сделали необходимую поправку и таким образом определили будущее количество скрапа в вашей стране. Я бы на вашем месте конверторы строил, а не мартеновские печи, – уверенно повторил Рохлинг.

– Почему же вы в Германии в последние годы не конверторы, а мартеновские печи строите? – спросил я.

– А нас сами условия заставляют это делать. При конверторном способе производства мы получаем до двадцати пяти процентов отходов – их полностью использовать нельзя, если не иметь мартеновских печей. У нас много дешевого стального лома, а у вас его нет. Я понимаю, почему вы строите мартеновские печи – вы исходите из того, что мартеновская сталь выше по качеству, чем конверторная. В общем это так, но конверторный процесс может быть значительно улучшен, мы работаем в этом направлении, и у нас уже сделаны значительные успехи. А кроме того, имеются большие области, где может быть использована конверторная сталь – например, в строительных конструкциях, и прежде всего в железобетонных конструкциях. Вы делаете такие смелые эксперименты в социальной области, почему вы так робки в области производства? Так и передайте Орджоникидзе, что на его месте я стал бы строить не мартеновские печи, а конверторы. Орджоникидзе не зря интересуется этим производством – он хорошо чувствует биение пульса промышленности и правильно ставит диагнозы. <…>

Этот разговор с Рохлингом я вспоминал впоследствии неоднократно. Как-то при встрече с Завенягиным в 1936 году я рассказал ему об этом и спросил:

– Скажи, а как в действительности работают у тебя на Магнитке мартеновские печи?

– Вот черт, до чего же точно Рохлинг предсказал, как мы будем работать. Когда ты с ним вел этот разговор?

– Осенью 1933 года.

– Мы загружаем в печи до шестидесяти-шестидесяти пяти процентов чугуна. Нам не хватает скрапа. Ну конечно, поэтому, в частности, и сталь дорогой получается.

А передо мной вновь и вновь встает незабываемый образ железного наркома Серго Орджоникидзе – человека с большим даром предвидения.

Г.К. Орджоникидзе выступает на 1 съезде по качественным сталям. 1933 г.

Вообще, мемуары Василия Емельянова чрезвычайно интересны и с другой точки зрения – он жил в Германии в годы прихода Гитлера к власти. И его вроде бы немудренные рассказики о виденном и наблюдаемом придают неожиданный объем происходящему в СССР. Появляется внешнее окружение и сразу становится намного понятнее – почему же большевики так безбожно гнали лошадей, запаливая страну до пены во рту и кровавого пота, на какую такую ярмарку они боялись опоздать.