Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим - Страница 8

Фраерман с опасностью для собственной жизни спас дочь попа Зинаиду Черных, помог ей укрыться как своей жене, а позднее, явившись к ней в другой обстановке, не был признан за мужа ".

Никаких свидетельств о его участии в зверствах нет.

Но он там был и все это видел. От начала - и практически до конца.

***

Тряпицына, Лебедеву, Лапту и еще двадцать человек, отличившихся при терроре, "кончили" свои же партизаны, неподалеку от того самого села Кирби, ныне - села имени Полины Осипенко.

Успешный заговор возглавил бывший поручик, а ныне член исполкома и начальник областной милиции Андреев.

Их расстреляли по приговору скоротечного суда задолго до получения каких-либо указаний из Хабаровска и Москвы.

Просто потому, что после перехода некой черты людей надо убивать - что по людским, что по божьим законам. Хотя бы из чувства самосохранения.

Вот оно, расстрелянное руководство Николаевской коммуны:

Фраерман в расправе над бывшим командиром не участвовал - незадолго до эвакуации он был назначен комиссаром партизанского отряда, сформированного для установления советской власти среди тунгусов.

«С этим партизанским отрядом, - вспоминал в своих мемуарах сам писатель, - я прошел тысячи километров по непроходимой тайге на оленях…». Поход занял четыре месяца и закончился в Якутске, где отряд был распущен, а бывший комиссар стал работать в газете «Ленский коммунар». Там и началась его дорога к писательству…

***

Они жили в лесах Мещеры вдвоем - он и Паустовский.

Тот тоже много чего насмотрелся в Гражданскую - и в оккупированном Киеве, и в самостийной армии гетмана Скоропадского, и в красном полку, набранном из бывших махновцев.

Точнее сказать - втроем, потому что к ним постоянно приезжал очень близкий друг - Аркадий Гайдар. Об этом даже в советских диафильмах рассказывали.

Тот самый Гайдар, написавший однажды в дневнике: "Снились люди, убитые мною в детстве".

Там, в незагаженных лесах и озерах Мещеры, они чистили себя.

Паустовский и Фраерман в Мещере.

Переплавляли черную демоническую энергию в чеканные строки редкой чистоты и нежности.

Гайдар написал там "Голубую чашку" - самое хрустальное произведение советской детской литературы.

Фраерман долго молчал, но потом его прорвало, и он за неделю написал "Дикую собаку Динго, или Повесть о первой любви".

Повесть, действие которой происходит в советское время, но город на Амуре, описанный в книге в деталях, очень узнаваем.

Это тот самый дореволюционный, давным-давно не существующий Николаевск-на-Амуре.

Город, который они стерли.

Фраерман отдал долг и хотя бы на бумаге – восстановил его.

Паустовский тогда написал так: "Выражение «добрый талант» имеет прямое отношение к Фраерману. Это — талант добрый и чистый. Поэтому Фраерману удалось с особой бережностью прикоснуться к таким сторонам жизни, как первая юношеская любовь. Книга Фраермана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» — это полная света, прозрачная поэма о любви между девочкой и мальчиком".

Они вообще хорошо там жили. Как-то правильно, по-доброму и весело.

Гайдар всегда приходил с новыми шутливыми стихами. Однажды он написал длинную поэму обо всех юношеских писателях и редакторах Детского издательства. Поэма эта затерялась, забылась, но я помню веселые строки, посвященные Фраерману:

В небесах над всей вселеннойВечной жалостью томим,Зрит небритый, вдохновенный,Всепрощающий Рувим…

Выпустить своих задавленных демонов они разрешили себе только один раз.

В 1941-м.

Про Гайдара вы наверняка знаете – та война стала для него последней, на ней он погиб честной солдатской смертью.

Паустовский с фронта писал Фраерману: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти все время, не считая четырех дней, на линии огня…».

Паустовский на Южном фронте.

А Фраерман...

Фраерман, которому шел уже шестой десяток, и который был уже очень известным писателем, ушел летом 41-го в московское ополчение рядовым бойцом. Воевал в знаменитой «писательской роте», пулям не кланялся, от передовой не прятался, потому и получил в 1942-м тяжелое ранение, после которого был комиссован.

Бывшему харьковскому студенту и партизанскому агитатору была суждена долгая жизнь - он прожил 80 лет.

И каждый день, как Чехов раба, выдавливал из себя этого черного демона.

По воспоминаниям многих, Рувим Фраерман был одним из самых светлых и добрых людей, которых они встречали в жизни.

И совсем по-другому после этого звучат строки Рувима Исаевича:

«Прожить жизнь свою достойно на земле - это тоже большое искусство, быть может, даже более сложное, нежели любое иное мастерство...".

P.S. А "Кота-ворюгу" вы все-таки почитайте, если еще не.

***

Ну а мы возвращаемся в 1920 год к Александру.

Писатель

С Амура комиссар Булыга со своим полком уходит в Забайкалье на ликвидацию «читинской пробки», где бойцы Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики отчаянно резались с бойцами атамана Семёнова – еще одним одержимым кровавыми демонами Гражданской войны.

Где-то на этих бесконечных дорогах и потерялся тот юный романтик, бредивший приключениями в духе Брета Гарта. В Чите мы уже видим авторитетного полевого командира, знающего ветерана, оплатившего боевой опыт собственной кровью и взявшего кровь чужую. В январе 1921 года в дивизии был подготовлен список командного состава с краткими характеристиками. Против фамилии Булыги – всего лишь два слова: «хороший – великолепен».

А через месяц, в феврале 1921 г. коммунисты Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики избирают своим делегатом на X Всероссийский съезд РКП(б) товарища Булыгу, исполнявшего должность комиссара 8-й Амурской стрелковой бригады. Всего шесть делегатов с решающим голосом от огромной Дальневосточной республики и среди них – 19-летний комиссар, авторитетный товарищ Булыга.

Мандат делегата X съезда РКП(б) А. Булыги.

Надо ехать в Москву. Наш герой тогда еще не знал, что эта поездка навсегда разделит его жизнь на «до» и «после».

В Москву он ехал в одном вагоне с другим делегатом съезда, комиссаром 2-й Верхнеудинской стрелковой дивизии Иваном Коневым. Да, тем самым – будущим «маршалом Победы», командармом 1-го Украинского фронта, бравшим Берлин и Злату Прагу. Как вспоминал позже сам Иван Семенович: «Мы в течении почти целого месяца ехали вместе от Читы до Москвы в одном купе, ели из одного котелка. Оба мы были молоды: мне шёл двадцать четвертый, ему – двадцатый; оба симпатизировали друг другу».

Лихой красный командир Иван Конев

Сдружившись, оба дальневосточника и на съезде заселились в одну комнату в гостинице. Вместе ходили на заседания, вместе с непередаваемым восторгом смотрели на вождей партии, чьи статьи они разбирали при свете коптилки за тысячи верст от столицы. Как трогательно признавался потом Александр: «Я был так близок от Ленина, что не удержался и украдкой потрогал его пиджак».

Вместе шли с винтовками в руках по льду Финского залива под огнем корабельных орудий, бивших осколочными — как и большинство делегатов, Александр и Иван сразу после съезда отправились на подавление Кронштадтского мятежа.

В общем, жизнь была как в знаменитом стихотворении: «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кроншадтский лед».