Сумерки Зверя - Ермаков Александр - Страница 32
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая
Самый натуральный. Мохнатый, со здоровенными бивнями.
Зрелище являло удивительную безрадостность. По Брюсселю, прямо под центральным офисом секретного департамента, слонялись группки босоногих, замотанных в шкуры, длинноволосых людей. Как мог судить генерал, женщины от мужчин отличались, разве что, отсутствием бород. Какая-то парочка сумела дубинкой пришибить голубя. Рассевшись прямо посреди проезжей части, длинноволосые сырьем изгрызали добычу.
Это Зиберовичу совсем не понравилось. Надо было ехать в Дубненский Центр за разъяснениями.
Поскольку мера бардака превзошла все разумные и неразумные пределы, рассчитывать на гражданские авиалинии было верхом бессмыслия. А уж в чем-чем, а в бессмыслии Зиберовича никто и никогда попрекнуть не мог. Потому генерал велел везти себя на ближайшую базу ВВС, где размещалась элитная, подчиненная лично ему эскадрилья, нередко весьма успешно выполнявшая специальные, прессой не рекламируемые, задания.
Дорога к аэродрому прошла без особых происшествий. Костяные наконечники стрел, равно как и дружный залп мушкетов не приносил зиберовическому броневику ощутимого вреда. Да еще на трассе за городом сбили в кювет четырех тонную образину, напомнившую, образованному генералу, волосатого носорога третичного периода.
На базе отмечался условный порядок. Только, разве, лица летного состава носили отпечаток легкого удивления. Сборы вышли не долгими, да и выходить долгими не должны были, и вот дежурный всепогодный истребитель поднимается в небо, унося Зиберовича прочь от сбесившегося мира.
Все выше и выше и выше, вот и стратосфера встречает экипаж боевой машины чернотой обезвоздушенного неба. Небо Зиберовичу не понравилось. Он только было, утомленный перегрузкой взлета, собрался перевести дух в кислородной маске, как к своему неудовлетворению обнаружил, что и в запредельных сферах не все спокойно.
Что за черт? – Думал генерал. – Что-то тут не так.
Не так было со звездами. Их оказалось слишком много, и светили они… Да, светили они ярким синим, чтоб не сказать фиолетовым, светом.
– Да, вот, – отозвался пилот, Зиберович, забыв о лингафонах, думал вслух, – мне сменщик говорил, что звезды посинели. Я-то не сильно поверил, думал у него со вчерашнего, а глядь, точно – синие.
– Еще и не то углядишь. – Пессимистически предрек генерал.
На скорости в 5М добираться до Дубны не было долгим делом. Сложнее было с посадкой. Наземные службы или молчали, или напрочь отказывались чем-то помочь. Формы отказов не были цензурными. Приходилось десантироваться. Генерал сиганул в черно-фиолетовую пустоту.
Стратосферный прыжок – искусство для избранных. Зиберович в этом давно не упражнялся, но старые навыки диверсанта это цимес, они всегда сослужат добрую службу. Сослужили они и сейчас, и вот уже различимо ясен Дубненский Центр, вот уже купол парашюта хлещется о бетон двора.
Загасив биение, отстегнув стропы, генерал огляделся по сторонам. Вроде все в порядке, все почти нормально, рабочая обстановка. К месту приземления неторопливо бежит охрана, тявкают овчарки. Из окна кабинета поглядывает начальник охраны ДНЦ – приемник полковника Приходько, бывший, но опальный, сотрудник центрального департамента. Только, вот, на линиях питающей ЛЭП резвятся бесхвостые мохнорылые твари, обликом "недостающего звена". Суть звериных забав, по всей видимости, сводилась к попытке двумя конечностями зацепиться за разные провода. Пока их старания успехом не увенчивались.
Зиберович не стал выслушивать сбивчивый рапорт офицера. Козырнув, с усталой небрежностью, отправился прямиком в знакомый корпус, в кабинет научного руководителя.
Нобелевский лауреат восседал на месте, а вот завлаба пришлось немного подождать. Заявился он в настроении воинственном. Щеки багровели яростью справедливого гнева, глаза метали молнии, которые, фокусируясь линзами очков, казались жгуче лучей инженера Гарина. Критическому настроению была причина. У ученого только что состоялась нелицеприятная беседа с институтским завхозом. Сегодня, после длительного ожидания, наконец, были получены, заказанные и крайне необходимые, лабораторные животные. Так вот, известный жулик и казнокрад, этот самый завхоз, уперся как баран.
– Давайте, – говорит, – зверей считать. Вот кролики, посчитаем, сходится. Вот морские свинки. Одна, вторая, третья… Все на месте, все нормально. Отмечаем. А тут? Читаем накладную: "Крысы норвежские большие черные". А я что вижу – крысы – да. Норвежские – может быть. Большие – я вот на днях в крысоловку такую поймал гадину. Вот та действительно большая. А это? Мелочь, ну да ладно. Теперь дальше – черные. А я вижу – белые. Не подпишу.
– Так это и есть большие черные норвежские крысы.
– Так они белые.
– Так белые крысы и есть черные.
– Белые и есть белые. А черные и есть черные. Не подпишу. И уперся крючкотвор, ни в какую. Ничего слушать не желает, никаких резонов не приемлет.
– Поймите, – говорил завлаб, – без этих животных остановятся важнейшие научные работы.
Но завхоз не понимал. – А Вы меня поймите. Прейдет комиссия, спросит: "Где черные крысы?", я им что, белых должен показывать? А у меня, между прочем, жена, дети. Не подпишу.
Вот от этого принципиального спора и оторвали ученого для, как тот подозревал, опять таки, вещей глупых и бестолковых. Потому и имел настрой воинственный. Увидав в кабинете Зиберовича, во мнении своем утвердился, толчком передернул стул, вплюхнул в него свое тело и вперил, горящий воинственной непримиримостью, взгляд в докучливого визитера.
Зиберовича настроение фрондера от науки не удивляло и не тревожило. Настораживало другое. Смущала генерала хрустальная корректность научного руководителя. За изысканной вежливостью фразы "выражаю свою глубочайшую признательность", внутренним дипломатическим ухом, шефу безопасности явственно слышалось популярное в кулуарных сферах "fuc yoj".
– Господа, – в этот ответственный момент, пора было брать на себя инициативу, – я, и, пожалуй, весь мир, беспременно нуждается в Вашей помощи, в Вашей высочайшей квалификации и гражданской сознательности.
– По моему глубокому убеждению, весь мир уже ни в чем боле не нуждается. – Не обращая внимания на генеральскую лесть, ответствовал нобелевский лауреат.
– А меньше всего – в Зиберовиче. – Откровенно хамничал завлаб.
Генерал не мог подписаться под этими заявлениями. По его мнению, мир, действительно, мало в чем мог нуждаться, и единственная его, мира, настоятельная потребность, заключалась именно в генерале Зиберовиче. Но оспаривать выдвинутые тезисы не стал, а спросил просто:
– Так, черт возьми, что же это происходит?
– Так это я у тебя, старый козел, должен спросить, что же это происходит, пидар ты гнойный, петух голландский! – Поражая всех неожиданным богатством лексики, взорвался завлаб.
Научный руководитель, храня олимпийское спокойствие, словно и не замечая нарушений традиций академического диспута, кратко объявил:
– Хроноклазм.
– Хроноклазм? – Почти что удивился Зиберович.
– Да, да. Типичный хроноклазм, совмещенный с колапсированием нашей пространственно-временой структуры, обусловленный нарушениями информационного поля дивергентных паразитических миров. – Ответил нобелевский лауреат и, протирая стекла очков, добавил: – а все это ваших, батенька вы мой, рук дело.
– Это ты пхал в чужие континуумы все что ни попадя. – Разорялся завлаб. – Всякую дрянь. А они, континуумы, вещи тонкие, могут и испортиться.
– Ах, моих рук!? Ах, это я!? – Не удержался Зиберович. А, вы, не догадывались, откуда бралось финансирование вашего занюханного Центра? Или вам деньги не пахнут? Не догадывались, что это война? А война – есть война, без потерь не бывает. Это не Рузвельт с Трумэном атомную бомбу изобрели – ваш брат физик. Не выйдет, господа хорошие, вместе заварили, вместе и расхлебывать придется. – Уже спокойнее заключил генерал. – Давайте разбираться, что к чему.
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая
