Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 69

В 1929 году М. Булгаков в свою очередь делает В. В. Маяковского прототипом развязно-фамильярного поэта Владимира Баргузина в своей неоконченной повести «Тайному другу». Надо сказать, что среди коллег Михаил Афанасьевич был знаменит этой своей исключительной способностью наносить им смертельные обиды. Мейерхольду, особенно в самом начале московской карьеры молодого литератора из провинциального

Киева, доставалось больше остальных. Например, в повести «Роковые яйца» М. Булгаков упоминает «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского „Бориса Годунова“, когда обрушились трапеции с голыми боярами…[70]».

Такие вот между ними великими были «высокие отношения».

Изначально революционный поэт Маяковский выступал как прямая противоположность уходящему Серебряному веку. Пролетарии, которые строят новую страну, но при этом голодные «сидят в грязи» при лучине, жили не мечтой о Прекрасной Даме и миражами с одиноким жирафом. Нет, они нуждаются в великом, грандиозном будущем для себя и грядущих поколений, в масштабных свершениях, в мировой победе человека труда сегодня — «через четыре года здесь будет город-сад»[71]. Главный герой стихотворения «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка» Иулиан (Ян) Петрович Хренов дружил с Маяковским, бывал у него в доме во время коротких командировок в Москву.

В 1936 году, как начальник строительства Краматорского металлургического комбината, он был осуждён за участие в троцкистской организации, но получил сравнительно небольшой пятилетний срок с отбыванием в Севвостлаге в Магадане. По воспоминаниям Валаама Шаламова, на этапе из Владивостока, сидя в верхнем трюме парохода «Кулу», как единственную сохранившуюся драгоценность из прошлого показывал зекам томик стихов с этим стихотворением о себе.

Убеждённый революционер-идеалист, мечтающий о Мировой революции, Маяковский становится гневным обличителем пороков советского общества:

Бюрократия, партийное чванство, бестолковость, тупое упорство в отстаивании своих непонятно откуда взявшихся особых прав и привилегий в совокупности с дремучей безграмотностью — персонажи Маяковского не просто паразитируют на великой идее, они дискредитируют её, превращая в мелкую бестолковую затею.

Стихотворение «Взяточники», извините, вообще-то, звучит как крамола. Революционный поэт ставит лютого врага советской власти — белогвардейца — выше нашего родного советского служащего, члена партии «с длиннющим», хоть и «подчищенным стажем», пусть и коррупционера. Как же ему подобное произведение простить?

Уже в изгнании, анализируя сложившуюся общественно-политическую ситуацию в СССР в 20-х — 30-х годах, Лев Троцкий в унисон с Владимиром Маяковским написал в «Преданной революции»: «Попытка представить советскую бюрократию как класс „государственных капиталистов“ заведомо не выдерживает критики. У бюрократии не ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности. Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не сможет передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления» [2.24].

Современной российской бюрократии удастся развенчать оппортунистическую теорию Троцкого, теперь у неё (у бюрократии. — Авт.), помимо властных полномочий, есть и акции, и облигации, и вот уже появляются первые примеры наследования прав на «эксплуатацию государственного аппарата».

В течение столетий Русская православная церковь убеждала свою паству, что для христианина добровольный уход из жизни есть грех смертельный. Рождение и кончина человека происходят исключительно по воле Спасителя, а потому принимать решение за него, пытаясь таким образом самостоятельно изменять свою жизненную стезю, вне зависимости от сложившихся обстоятельств, — это попытка поставить себя на место Бога.

Первые исследования феномена суицида появились в России ещё в начале XIX века. При этом они проводились лишь отдельными энтузиастами К. Германом, В. Бехтеревым, П. Розановым, Г. Гордоном, А. Лихачёвым и, естественно, не могли претендовать на какую-либо системность.

Ещё в 1823–1824 годы академик К. Герман неоднократно представлял Императорской академии наук в Санкт-Петербурге доклады «Изыскание о числе самоубийств и убийств в России за 1819 и 1820 годы», которые были посвящены причинам суицидов, в том числе связанных с последствиями Отечественной войны 1812 года, и по мнению их автора, ставили своей целью «по крайней мере частью узнать нравственное и политическое состояние народа». Учитывая выводы, к которым пришёл ученый, эти исследования на русском языке опубликованы не были. По мнению министра народного просвещения адмирала А. С. Шишкова, «подобные статьи, неприличные к обнародованию оных, надлежачо бы к тому, кто прислал их для напечатания, отослать назад с замечанием, чтобы впредь над такими пустыми вещами не трудился. Хорошо извещать о благих делах, а такие, как смертоубийства и самоубийства, должны погружаться в вечное забвение», (цит. по: Гернет М. Н. Избранные произведения. Юридическая литература. М., 1974. С. 370–371).