Выбери любимый жанр

Зарево - Розбицкий Веслав - Страница 15


Изменить размер шрифта:

15

Водитель попросил нас занять места в машине: он не мог терять времени.

До Люблина было 34 километра.

Офицерская школа еще не была сформирована, но был Люблин, временная столица Народной Польши, с чудовищным, как мне казалось, уличным движением. «Неужели где-то идет война и погибают люди?» — спрашивал я себя. Здесь это не чувствовалось. Два пальца правой руки надо было все время держать наготове, чтобы успеть вовремя приложить их к козырьку. Навстречу попадалось множество адъютантов, бегущих по поручению своих шефов. Известное дело — столица.

На Литовской площади капитан тепло попрощался со мной и посоветовал отправиться в первый попавшийся запасной полк на Майданек, чтобы получить питание и переночевать, так как продовольственный аттестат мне не выдали. Столько людей, а я чувствую себя совсем одиноким. И благословляю того, кто изобрел воинские почести. Хотя отдавать честь занятие довольно обременительное, но здесь это единственное, что связывает между собой в толпе людей в мундирах, дает чувство принадлежности к единой армейской семье.

Майданек… Я еще не знал о всех творившихся здесь ужасах, только слышал о них, но мое воображение было слишком скромным, чтобы хотя бы теоретически допустить их возможность.

Сейчас в Майданеке довольно оживленно. По полям снуют небольшие группы людей — военных и гражданских. Именно здесь мужчины превращаются в солдат. Не оскверняют ли они память зверски замученных здесь, когда поют? Не думаю, ибо это победное пение.

Через ворота проходит небольшой отряд оборванцев. Подошло время ужина. С удовольствием пристроился бы к хвосту колонны, но у меня нет котелка. Капрал из штаба отослал меня сюда в поношенном мундире из тика и суконной конфедератке. «Там тебе все дадут новое, почти офицерское», — сказал он.

Может, и дадут, но сейчас консервная банка была бы спасением.

Смотрю по сторонам, ищу знакомых. Есть! Ясь Кохановский, парень из нашей деревни. Я едва узнал его. Он — сын конюха, работавшего в хозяйстве монастыря доминиканцев. Жил в бараке, в одной комнате с родителями, сестрой Ядвигой и младшим братом. На год старше меня. Мы бросились друг другу в объятия. Посыпались беспорядочные вопросы и ответы.

— А я, брат, во второй армии, — сообщил он мне, — возвращаюсь к действительности.

— Ты был на фронте. Как там, очень страшно?

— Не так страшен черт, как его малюют.

Он хлопнул меня дружески по плечу и предложил разделить с ним трапезу.

Среди всеобщего грохота котелков мы принялись хлебать пустую похлебку.

— Извини, — сказал он, — но на пироги приглашу тебя после войны.

К сожалению, вражеская пуля лишила его возможности сдержать слово.

Офицерская школа создавалась поистине военными темпами. Курсанты съехались молниеносно. Многоэтажное здание в Рацлавицких аллеях, выделенное для нас, имело далеко не респектабельный вид. Мы мыли его, чистили, а несколько дней спустя его занял кто-то другой. Словно специально ждали, когда мы закончим работу. Жизнь освобожденной части страны постепенно налаживалась, создавались все новые центральные учреждения, которые требовалось где-то разместить.

Другое помещение, на этот раз казармы на улице, параллельной Рацлавицким аллеям, оказалось более подходящим для нужд военной школы.

Строгий распорядок дня за весьма короткое время стабилизировал нашу жизнь. Программа обучения была крайне насыщенная: в течение неполных трех месяцев мы должны были пройти по крайней мере годичный курс. Это была настоящая офицерская школа.

Приблизительно половину личного состава школы составляли курсанты-фронтовики. Называли нас «армейцами». Дом солдата и кинотеатр «Аполло» стали нашими аудиториями для теоретических занятий. Прохождение строем учебных рот нашей школы по улицам города возбуждало всеобщий интерес. На нашу, выраженную словами песни просьбу девушки открывали окна.

— Отставить! Рота… бегом… марш! — так обычно прерывались лирические порывы молодых, необузданных душ.

Строевая подготовка, занятия по тактике, стрельбы проводились за городом, за западной его окраиной. Там мы могли немного насладиться свободой.

Проходили день за днем: подъем, завтрак, политинформация, построение, тактические занятия, обед, строевая подготовка, самоподготовка, уборка расположения, ужин, построение, вечерняя перекличка, отбой… Нередко ритм жизни нарушали немецкие самолеты.

— Зачем вам увольнительные? — говорил взводный. — Вы знаете, что в Люблине на одну женщину приходится четыре с половиной мужчины.

Такое разъяснение вызывало у курсантов взрыв смеха.

— Статистически, дурни, статистически, — добавлял он, как и подобает солидному педагогу.

Это вовсе не означает, что мы были серой, безликой массой. Со дня на день набирались мы ума-разума, шлифуемые неустанной активностью историков, философов, политиков, стратегов и самой атмосферой офицерской школы. Поступки, совершавшиеся нами еще неделю назад, казались теперь глупыми и наивными. Так постепенно менялись мы и внутренне и внешне. Каждая лекция, каждая беседа были вехой в нашей жизни, поворотом, за которым исчезало прошлое.

Такое перекраивание людских характеров давало разные результаты. Слабые отсеивались. Остальные сплачивались в крепкий коллектив, единый не только цветом мундиров, но и общностью стремлений, взаимопониманием, правильно воспитанной солидарностью. Крепли узы дружбы, которая у многих выдержала испытание временем и сохранилась до сего дня, — дружбы и на тяжелые времена, и на добрые.

«Мой» капитан, с которым я приехал в Люблин, не стал моим командиром, однако часто меня останавливал, разговаривал со мной.

Почтовые контакты с семьей оживились. Мать радовалась, что я не на фронте, и надеялась, что учеба продлится до окончания войны.

Театр Войска Польского показывал «Свадьбу» Выспянского. Я смотрел спектакль как зачарованный и в душе решил, что после войны стану актером, настолько прекрасной показалась мне эта профессия. Более благодарную аудиторию, чем мы, в те времена Выспянский найти бы не мог. Ведь провозглашенные им идеи свободы мы претворяли в жизнь.

Нашему выпускному курсу не всегда везло. Так, 7 ноября мы должны были принять участие в торжественном праздновании годовщины Октябрьской революции. Раннее утро было туманным и промозглым. Колонны курсантских подразделений почти бесшумно выливались через ворота на улицу. Направление — центр города. Выглядели мы великолепно: блестящие каски с ремешком под подбородком, сапоги, новые желтые ремни, одинаковые зеленые шинели и винтовки с примкнутыми штыками. Все шло прекрасно, но нас подвел наш «тихий» марш. Мы не хотели будить жителей. Я шел в первой колонне, в предпоследней четверке. До сих пор я все время испытывал трудности из-за моего небольшого роста. На сей раз это спасло меня. Из тумана вынырнула танкетка и, не заметив марширующую колонну, врезалась в ее голову. Результат: несколько сломанных ног и много курсантов с травмами.

Наряды в караул не выпадали слишком часто, и, как правило, во время несения караульной службы не происходило ничего особенного. Однако один случай запомнился. Было воскресенье. За какую-то небольшую провинность по отношению к задиристому взводному меня назначили в наряд чистить уборные. Прежде чем морально подготовить себя к этому занятию, я решил подышать свежим воздухом. Мы располагались в здании возле ворот, на втором этаже. Я отворил окно.

— Как дела, Стась? — крикнул я своему коллеге, стоявшему на посту у ворот.

— Часовой не разговаривает со штрафниками, — ответил всегда язвительный варшавянин.

Он принадлежал к тому типу людей, манера разговаривать которых порой заставляет людей теряться. На всякое замечание в его адрес он неизменно отвечал: «Слабых не боюсь, а на сильных плюю». Если же ему попадался равноценный полемист, который не позволял третировать себя, а порой даже брал верх над ним, он нахально его обрывал: «Наестся чего попало, а потом чепуху порет».

15
Перейти на страницу:

Вы читаете книгу


Розбицкий Веслав - Зарево Зарево
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело