ОБХСС-82. Дело о гастрономе (СИ) - Ларин Павел - Страница 36

До Москвы тоже добрались без проблем. Утром, после того, как деревенские проводили коров на дойку, спокойно отправились на станцию. Тем же путем, которым попали на погост. Только в обход дома председателя. Решил, ну, его к черту. Лучше лишний крюк по кустам на пузе сделать. Кролика, которого Семен оберегал оставшуюся часть ночи, подкинули во двор. Не бросать же его на кладбище. Последняя мысль, естественно, принадлежала не мне и не Соколову. Я бы спокойно бросил. Сам доберётся. Или найдут добрые люди. В конце концов, ничего страшного с ним не случится.

А Стас, как оказалось, вообще был не против жаркого из крольчатины, после того, как ушастый его напугал чуть ли не до заикания.

— Скотины кусок… — Злился ментёнок каждый раз, когда поворачивал голову к тому месту, где в обнимку с кроликом спал Семен. — Половину жизни из-за него оставил. Думал, тварь какая-то за мной по кустам охотится… Сенька! Давай зажарим! Я не против научиться готовить крольчатину.

Младшенький сквозь сон посоветовал Соколову быть более определённым в своих желаниях. Подгреб кролика себе под пузо, закрыв для верности какой-то тряпкой, и добавил, что он товарищей на убой не пускает. Не знаю, когда кролик успел стать Сенькиным товарищем, конечно, но стало ясно, Стас останется неотомщеным.

Однако, несмотря на робкое сопротивление Семена, который, походу, решил, что у него завёлся домашний питомец, имущество председателя утром мы вернули на место. Прекрасно помню маленький факт об этих симпатичных животных. Они почему-то моментально сгрызают все провода в доме. Понятия не имею, почему. У моей одноклассницы был кролик. Правда, декоративный. Но не думаю, что он сильно отличается от председательского. Она его один раз выпустила из клетки, через час вся обслуга лазила по из немаленькому особняку, разыскивая диверсанта. Он реально похерачил все провода, до каких смог добраться. Просто перегрыз их. И ведь даже током сволчь не долбануло.

Поэтому Младшенькому было велено забыть о том, что кролика мы возьмем с собой. Я просто закинул животное Николаичу во двор, а потом быстро рванул за Стасом и Младшеньким. Заходить не стал.

На станции билеты купил нам Соколов. Достаточно просто, кстати. Наверное, в это время года советские граждане чаще едут в южном направлении, чем обратно.

Мы с Сенькой в здание вокзала заходить не стали, чтоб не светиться. Два года назад тут работала моя родная бабка. Вполне может узнать, если появлюсь. А я как-то не готов снова встречать родственников, о которых даже не догадывался всю сознательную жизнь. Да ещё, после того, как мать сбежала вместе с батей. Ни к чему эти волнения.

Поезд должен был проходить мимо буквально через час и мы, протусовавшись это время в лесополосе, которая виднелась неподалеку, вскоре благополучно загрузились в вагон. Обратная дорога даже получилась без приключений. Удивительно, честно говоря. К нам ни один псих не прилепился. Соколов и Семен вели себя прилично. Спали бо́льшую часть пути. Проводница оказалась вполне вменяемой женщиной лет сорока. Короче, чудо просто какое-то.

До своего дома тоже добрались спокойно. Хотя, на каждом пешеходном переходе и я, и Соколов на всякий случай смотрели сразу во все четыре глаза. Не хотелось бы снова испытать острые ощущения от всяких неизвестных тачек, которые мчатся на скорости. Тем более, с нами был Семен. А за пацана я чувствовал ответственность. Я и ответственность… Кому скажешь, не поверят.

Коробку всю дорогу держал в руках, не выпуская ни на минуту. Правда, из поезда я вынес ее уже завернутой в полотенце, которое было бессовестным образом спёрто Стасом из плацкарта. Я его за это даже не ругал, потому что поступок очень правильный. Мало ли, вдруг нас уже ждут. Искать-то точно ищут, по крайней мере, должны. Чекисты. А так — несу сверток. В свертке может быть, что угодно. Пирожки от бабушки, например.

— Жорик! — Следом за Матвеем Егорычем и Андрюхой выскочила Тоня, — Ну, что ж вы творите! Я чуть с ума не сошла от нервов. Представляешь мое состояние, когда домой вернулись гости, а хозяева уехали вместо них. И главное, так никто и не объяснил, почему вышло все наоборот. Матвей Егорыч только смеется и тебя бестолочью называет. А я чего только не передумала!

— Ага… Сам в шоке… — Ответил я домработнице, стянул кеды и двинулся к ванной комнате.

Ужасно хотелось помыться. Ночевка на кладбище, это, конечно, мероприятие крайне увлекательное, но у меня такое чувство, будто я весь грязный. По уши. Думаю, так и есть. Пока по развалинам церкви лазил, все стены и полы обтер.

— Тут девушка приходила утром… — Многозначительно сообщил дед Мотя и посмотрел на меня как-то искоса. Видимо, этот взгляд обозначал намек на то, что враг не дремлет. — Та самая, из библиотеки. Помнишь, которая уже была недавно. Говорит, снова путаница с книгой вышла. Вроде не ту отдала, просила вернуть. И так запросто, главное. Отдайте, мол, книгу. Ага! Этак если каждой бестолковой девице добро семейное разбазаривать, то и по миру пойти можно.

— А Вы что? — Я замер посреди коридора, не дойдя до двери ванной. Но внешне старался выглядеть спокойным. Просто Тоня стояла прямо передо мной и смотрела прямо на меня. Взгляд у нее был, будто мы не два дня не виделись, а два года.

К счастью, Андрюха, убедившись, что вернулись все в том же составе, в котором и уехали, тут же скрылся обратно в кухне. Он бы тоже уши грел. Только в отличие от домработницы Переросток знает все интонации Матвея Егорыча. Он бы сразу спалил, что беседа идёт между нами с подтекстом.

А вот Тоня стояла рядом с Матвеем Егорычем, прижав руки к груди, и просто светилась от счастья. Вернулись ее любимые дети, я и Семен. Но при Антонине все равно в открытую не спросишь, да и показывать волнение тоже не сто́ит. Оно было, волнение. Хоть и не сильное. Ясно, что девушка приходила по заданию начальства. И это вовсе не директор библиотеки.

— А я — ничего. Она дюже хотела с тобой поговорить. Ну вот объяснил ей, если у них там бардак, то пусть сами с ним и разбираются. — Дед Мотя развел руками.

Я усмехнулся. Из его короткого рассказа можно понять, что девушка эта ушла отсюда не в лучшем настроении. Ей его, наверное, на неделю вперед испортили. Возможно, создали парочку комплексом и психологических травм. Это Матвей Егорыч умеет делать, как никто другой.

— Ну, что вы в дверях-то? Путешественники мои. — Тоня, наконец, сообразила, что целая куча народу стоит в коридоре, и начала суетиться. Протиснулась мимо меня, а затем кинулась обнимать Семена. Умрешь с нее. Домработрица с таким энтузиазмом тискала Младшенького, будто он не в Зеленухи случайно уехал, а сразу на войну.

— Проходите. Ужин только накрыли. Голодные, наверное. — Антонина подпихнула Саньку к кухне.

— Не то слово. — Высказался за всех Соколов. Его не надо было пихать. Он уже сам ломился на аромат, доносившийся из комнаты.

Поезд, на котором мы ехали обратно, вагона-ресторана не имел, поэтому пришлось довольствоваться тем, что смогла предложить проводница. А это, конечно же, неизменный чай и парочка печеньев. Печенья, кстати, она вытащила нам из своих закромов. Только потому что Семен жадно выпил чай, а затем громко сообщил о голодающих детях. Мол, об этих несчастных крошках вообще никто не заботится. А дети, между прочим, чувствуют головокружение и колики в животе. Я пообещал Сеньке, что скоро несчастные крошки, которым уже пятнадцатый год идёт, почувствуют ремень на своей заднице за то, что позорят родню. И если подумать хорошо, то можно вспомнить, что голодающие дети в поездку навязались сами. Обманным путем. После этого Младшенький сунул в рот все печенья, которые притащила сердобольная проводница, запил их еще одной порцией чая и улеглся спать.

Естественно, жрать хотели все. Не есть. Не ужинать. Не кушать. Жрать. После Тониных слов о еде началась суета. Сенька и Стас ломанулись в кухню. Там их развернули в обратную сторону и они кинулись в ванную, потому что Тоня полотенцем прогнала их мыть руки. Но ванная уже была занята мной. В итоге, я минут десять слушал, как эти двое ныли под дверью. С грязными руками Тоня их категорически не пускала, а пользоваться кухонной раковиной не разрешила. Где еда, там не место грязи. Вот такой был смысл.