Бумажные души - Сунд Эрик - Страница 66

– Истинное счастье, – говорю я, – можно найти у африканских дикарей.

Видар задремывает, а я рассказываю ему о чернокожих бедняках, которые так близки земле, что от рождения знают, кто они и как устроен мир на самом деле.

– У них даже одежды почти нет, – рассказываю я. – Если им нужно что-нибудь нарядное, например украшение, они делают его сами, а не покупают. У них не бывает вождей, которые обманывали бы их ради власти и богатства, поэтому они никогда не лгут. В их сказках говорится о существах, что живут у нас в душе, а еще о том, как мы связаны со зверями и со всем, что есть на земле.

Я лежала на плече отца так же, как теперь Видар лежит на моем, и слушала его предостережения. “Чем бы ты ни занялась, когда вырастешь, – говорил отец, – обходи стороной города, а пуще всего – столицу”. Он рассказал мне, как ужасно в Стокгольме, как там грязно, отвратительно, шумно и сколько там людей, обезумевших от жадности или душевной боли, потому что они чувствуют себя в этом городе незваными гостями.

– Человек погубит себя, погубит своими руками, – говорю я в темноте, но по медленному дыханию брата понимаю, что тот заснул.

Я отвожу несколько прядей с его потного лба. Завтра надо как-то сбить жар. Может, где-нибудь есть машина, которая сумеет помочь?

Сказать начистоту, я ни о чем подобном не слышала, но во время своих ночных путешествий сама видела машины. Может быть, они просто снились мне, но что, если они – воспоминания о других мирах, другой жизни?

Я помню, как меня заперли в маленьком домике и связали широким ремнем. Дом не стоял на месте, как обычные дома, а двигался между другими домиками – некоторые бежали мимо очень быстро. На земле тоже стояли дома – такие высокие, что крыши не видно.

В детстве мне иногда казалось, что я в какой-то белой комнате, где на стене висит ящик, в который можно смотреть. Внутри ящика кукольный театр, хотя там живые люди – они двигаются и разговаривают, не зная, что я смотрю на них.

Вот о чем думаю я, Стина из Витваттнета, укладывая своего разболевшегося братишку в кровать, оставшуюся после ломальщиков.

Вскоре я начинаю дышать в такт с Видаром. Мысли исчезают.

Мы спим так крепко, что не слышим, как входная дверь скрежещет по полу. В полуоткрытую дверь не видно мужчин, которые заглядывают внутрь. Они нас тоже не видят: мы лежим в тени складной кровати.

Дверь закрывают, она снова с визгом проезжает по деревянным половицам. Еще не совсем проснувшись, я осторожно убираю голову Видара с плеча и ложусь на бок.

Мысли начинают возвращаться, и я слышу мужские голоса.

– Ну и развалюха.

– Да уж.

– Даже заморачиваться не стоит.

Я открываю глаза и смотрю в темноту. В разбитое окно падает слабый свет, и видно, как на кухне в воздухе танцует пыль.

Потом во дворе раздается хриплое кудахтанье, и я окончательно просыпаюсь.

Подъезжая накануне вечером по гравийной дороге к ферме Туйи Хаммарстрём, Олунд уже беспокоился о том, как их минивэн перенесет такую дорогу. На следующее утро, в половине пятого, когда они уже ехали назад, в шасси раздался громкий треск. Олунд остановил машину и выключил зажигание.

Они стояли посреди поворота, одним передним колесом в выбоине. Дорога, по обочинам поросшая ельником, уходила вверх по крутому склону.

– Что там? – спросил Луве с заднего сиденья.

– Сильфон лопнул? – предположил надзиратель.

Олунд порылся в памяти: звук был не сказать чтобы совсем незнакомый.

– Правый сильфон и правый же амортизатор, – определил он.

Олунд отстегнул ремень и открыл дверь. Вылезая из машины, он проклинал все аварийные лампочки, которые не светятся, когда надо, зато полыхают, как в преисподней, когда внутри у машины все спокойно.

Со стороны все выглядело нормально. Олунду это показалось странным, ведь тяжелое шасси микроавтобуса должно было хоть немного просесть.

Увиденное требовалось обсудить, не откладывая. Приняв решение, Олунд снова сел за руль, завел машину и посмотрел на Оливию.

– Я знаю, что час еще ранний, но не могла бы ты позвонить Лаатиле и объяснить, что до Линселля нам придется ползти. Пусть она свяжется с кем-нибудь, кто встретит нас, если тачка сломается.

У Нино была фора в сорок пять минут, и, если он бежал именно так, как думал Олунд, надо было поторапливаться. Самый короткий путь шел через лес в полутора милях от церкви в Линселле. Если Нино решил и дальше двигаться на северо-запад, что казалось Олунду наиболее вероятным, то мост в Линселле – ближайшее место, где можно пересечь Юснан без необходимости лезть в воду.

Когда они ползли вверх по холму, спидометр не показывал и десяти километров в час. Олунд чувствовал, что шансы догнать Нино стремительно тают.

Элисабет Лаатила встретила их четверть часа спустя, когда они съехали с гравийки на Восемьдесят четвертое шоссе и разогнались до тридцати километров.

Олунд поставил машину на усыпанной камнями обочине и вышел.

– Готова, пора в мастерскую, – сказал он со вздохом. – По-моему, колеса вообще крутятся только потому, что амортизатор заклинило, вот он и держит подвеску. Нам просто повезло.

– Для меня это все китайская грамота, но какая разница, – сказала Элисабет через опущенное окно. – Около получаса назад на мосту был замечен “человек в тюремной одежде”.

“Около получаса назад”, – подумал Олунд.

Что-то не то.

– Не может быть, – сказал Олунд.

– Ну почему. Водитель грузовика видел, как Нино убегает в лес, по направлению к Сонфьеллет. А там бездорожье, поэтому я вызвала вертолет.

Они забрали вещи и пошли к пикапу Элисабет. Олунд сел посредине; рядом поместилась Оливия с рацией в руках.

– А вам придется ехать сзади, – распорядилась Элисабет, и Луве с надзирателем устроились в кузове.

– Наши вертолеты в Эстерсунде тушат лесные пожары на севере, тем же занимаются вертолеты спасательной службы, – продолжила Элисабет. – Но мне удалось найти вертолет в Миттодалене, он и доставит нас к реке.

Олунд хотел спросить, почему они не вызовут кинологов, но не стал. Наверное, для собак расстояние слишком большое.

Элисабет развернулась и поехала по Восемьдесят четвертому назад, на север.

– В Миттодалене есть саамская деревня, – заговорила она. – Ее жители уже помогали нам с вертолетом и хорошо знают эти места. Вас ждет встреча с человеком, который немного не в себе, но это не должно вас пугать. Могу поручиться, что своем деле он дока.

– У них же есть тепловизоры? – спросила Оливия, изучая дисплей. – Присматривать за оленями?

Элисабет кивнула.

– И отстреливать хищников. Волков много.

– Прием, – сказала Оливия и нажала кнопку. – Это Жанетт…

– Меня слышно? – громко прозвучал в машине голос Жанетт.

– Слышно, – ответила Оливия. – Вы где?

– Едем на север… Слежка за телефонами Квидингов ночью дала интересные результаты. Сигнал пропал в Арланде, сразу после половины третьего, а десять минут назад снова появился в аэропорту Рёруса. Они пересели в машину.

Оливия нахмурилась.

– Они в Норвегии?

– Да, Рёрус в Норвегии, – подтвердила Жанетт. – Но до шведской границы на машине не больше сорока минут. К ней они сейчас и направляются.

Жанетт прикусила кутикулу, и легкое жжение у основания ногтя отвлекло ее от тошноты. Шварц гнал машину на пределе скорости.

– Я понятия не имел, что у Квидингов есть частный самолет, – сказал он, когда они проезжали Ованмюру, очередной поселок из красных домов с белыми уголками. – Что “Сведавиа” говорит про самолет?

– “Сессна”, зарегистрирован на его норвежского издателя.

Эмилия отправила Жанетт ссылку на французскую программу отслеживания, и Жанетт наблюдала за перемещениями Квидингов по телефону. Две красные точки только что пересекли границу Швеции и приближались к пункту под названием Фьелльнес. Квидинги ехали по тому же Восемьдесят четвертому шоссе, что и группа Олунда, только тридцатью милями западнее.