Из жизни кукол - Сунд Эрик - Страница 64

И в миг, когда Свен-Улоф ее услышал, он понял, что все, может быть, обернется так, как ему хочется.

Все наконец-то закончится.

Но прежде, чем все пойдет прахом, он высосет из жизни все до конца.

Девушка обернулась. Police! Police!

Но Свен-Улоф все говорил, говорил, говорил, потому что он еще не выговорился до конца.

Сумеречное состояние, twilight state, есть психическое нарушение, которое означает, что сознание человека ограничено и он не слишком хорошо воспринимает окружающий мир. Самый тяжелый вариант этого расстройства называется зомбификация, состояние, при котором человек, подобно аналоговому телевизору, не в состоянии принимать и обрабатывать информацию. Там только шум и помехи.

Тантобергет покоилась в серых сумерках; маленькие разноцветные домики светились в резких четырехугольных декорациях красным, желтым и зеленым. Когда Кевин парковал “тойоту” на Тантолундсвэген, в голове у него уже мало что осталось об обратном пути из Евле. Один час и сорок пять минут по самому скучному шоссе Швеции, никаких впечатлений от пейзажа, только семнадцать миль асфальта. От трения проносившихся мимо минут Кевин словно утратил кожу, стал хрупким. Шагая по гравийной дорожке к дому, он думал о зомби.

О Повелителе кукол Джозефе Луисе Маккормаке. Американском живом мертвеце.

И о Свене-Улофе Понтене, вот кто настоящее чудовище. Его давно пора арестовать.

Кевин отсутствовал больше недели. В доме было градуса два тепла, не больше. В воздухе плотной массой висела сырость. Дождя не было, только изредка падал снег, так что обошлось без тумана. Озеро Мэларен и Балтийское море слились во влажном поцелуе.

Кевин отпер дверь и включил слабо зажужжавшую напольную батарею. Потом сел на диван, взял телефон и позвонил Вере.

Как хорошо услышать ее голос.

Кевин пересказал разговор с Луве, описал поездку в Евле, и когда Вера спросила, почему же он чувствует себя выбитым из колеи, он не сумел найти хороший ответ.

– У меня как мозги отключились. Я как будто не вижу чего-то, что у меня прямо перед глазами. Как будто меня одурачили.

– Кто? Парень, которого ты допрашивал?

– Нет… Я все думаю про тот ролик. Голос отца… Там что-то не вяжется, но я не могу понять, что именно. Такая каша сейчас в голове.

– Включи себе какой-нибудь экшн, пусть глаза устанут.

– Как раз собираюсь.

Они закончили разговор, Кевин включил компьютер и принялся искать что-нибудь, что поможет ему расслабиться и уснуть.

Фильмы в папках были рассортированы по жанрам, Кевин щелкнул по “Ужасы и слэшеры” и стал прокручивать список в поисках фильма, который смог бы вытащить его из сумеречного состояния.

Взгляд зацепился за одно название. Учитывая обстоятельства, фильм мог бы сработать как противоядие.

Нова смотрела на руку Мерси и думала: как люди учатся выносить такую боль. Другое дело, когда за деньги, но Мерси это сделала бесплатно. Во время съемок им часто бывало больно, но там терпишь, потому что тебя ждет гонорар. Хуже всего такое, от чего тошнит, хотя есть один прием.

Иногда помогает дышать ртом.

“Зачем она это сделала, с зажигалкой?” – думала Нова.

Мерси спустила одну ногу и коснулась пальцами пола; Нова помогла ей сесть. Как она сейчас нравилась Нове! Такая маленькая, изломанная.

Нова хотела поднять ее, но сил не хватило, и Нова завалилась на подругу.

И осталась лежать.

Ей хотелось еще немного ощутить тепло Мерси, прежде чем они двинутся отсюда.

Щека Новы покоилась у Мерси на груди, девушки полежали, пока было время.

– Не ломала ты шею никакому кролику, – сказала Мерси.

– Вот как?

– Нет, Нова… Конечно же, нет. Ты же любишь животных.

Нова поняла, куда клонит Мерси, и в голове стало как-то странно.

Во всем виновата я. Но Фрейя так канючила! Всю ныла и ныла, что хочет умереть.

Чтобы избавиться от этих мыслей, Нова, как учила ее Мерси, стала думать о другом.

Нова стала думать о Сансет-Бич.

Отдыхать им пришлось недолго: явился Цветочек, сказал, что пора двигаться, пускай приведут себя в порядок.

Первые два шага от кровати до двери Мерси одолела, опираясь на плечо Новы, причем одна ее рука болталась в воздухе.

– Я могу сама, – сказала Мерси и отпустила плечо Новы.

Пока она раздевалась и стояла под душем, Нова начала подкрашиваться перед зеркалом.

Она выбрала темно-красную помаду, которая так красиво смотрелась с ее по-новому выкрашенными, черными волосами, и Нова подумала, что у них все получится. Сто тысяч – не кот чихнул.

– Может, через неделю мы уже купим дом в Сансет-Бич, – сказала Нова.

– Нету никакого Сансет-Бич, – отозвалась Мерси из душа.

– Чего это нету?

– “Сансет-Бич” – это телесериал. А не реальное место.

– Реальное-реальное.

У них все получится. Получится, никуда не денется.

Hollywood here we come[78].

Мы своего не упустим.

Тем более что иногда просто надо дышать ртом.

Противоядием от сумеречного состояния оказался “Рассвет мертвецов”, слэшер 1978 года.

Два часа кровавых нападений, учиненных зомби. Кевин откинулся на спинку дивана. Сцены во время начальных титров разыгрывались в телестудии, где шло взволнованное обсуждение, не разразилась ли эпидемия. Люди превращаются в живых мертвецов, вот-вот предстоит столкнуться с кризисом.

You have not listened![79]

Фильм просто кишел ляпами, и список большинства несоответствий можно найти в интернете, хотя это неинтересно.

If we’d listened, if we’d dealt with this phenomenon properly[80]…

Гораздо успокоительнее находить их самому.

Кевин начал играть с йойо, вверх-вниз на шнурке, пусть живет собственной жизнью, пусть трюкачит от одной только скорости.

Он смотрел “Рассвет мертвецов” бессчетное число раз и сам составил длинный список ляпов. Съемочной группе оказалось страшно трудно не попасть в картинку. То виден каскадерский трамплин, то кто-то из съемочной группы мелькает за окном.

Снято коряво, но энергия этих эпизодов – чистая любовь. Каждый ляп на своем месте, они присутствуют в фильме как его необходимейшие части.

В Кевине бурлил адреналин, больше всего ему хотелось сейчас оказаться там.

Посреди этой анархии и символического разорения капитализма.

You have not listened!

Везде отступления от нормы, и это ожидаемо. Йойо, крутясь, ушло к полу, оттолкнулось от ковра, снова легло в руку.

Стреляли ружья, вдребезги разносило витрины, выла сирена, ревели моторы. Какофония успокаивала, а адреналин обострял чувства.

Но что-то было не так.

Что-то, чего он раньше не замечал.

Кевин остановил фильм, поймал йойо, крепко сжал. Отмотал на полминуты назад и снова запустил фильм.

You have not listened!

Можно слышать, не слушая, но нельзя слушать, не слыша. Кевин стал слушать.

Кровавые сцены в торговом центре шли под музыку, которую обычно выбирают, чтобы она оставалась незаметной. В “Рассвете мертвецов” она создавала извращенный контраст, уклон в сторону комического, и ощущалась как неправильная, как нечто, чего здесь не должно быть.

Музыка, которая звучит в торговом зале, подумал Кевин. Беспечно льющаяся мелодия – то, что называется “музыка для лифтов”. Она-то и привносила ощущение распада. Она-то и царапала слух.

Кевин остановил фильм, взял телефон и позвонил Эмилии, надеясь, что она еще на работе.

Он посмотрел в окно. На отливе лежал приличный слой снега, и Кевин понял, что снег, наверное, шел довольно долго. Может быть, даже все время, что он смотрел фильм.