Брокен-Харбор - Френч Тана - Страница 14

– Наверное, не хотела его волновать. На него и так слишком много всего навалилось. Думаю, поэтому она и замки не стала менять, иначе пришлось бы объяснять все Пэту.

– Вам не показалось это немного странным – и даже рискованным? Разве он не имеет права знать, что кто-то влез в его дом?

– Возможно, но я-то подумала, что никто к ним не влезал. То есть какое самое простое объяснение? Что Пэт взял ручку и съел долбаную ветчину, а кто-то из детей трогал занавески? Или что к ним проник невидимый взломщик, который умеет проходить сквозь стены и которому захотелось перекусить сэндвичем?

В ее голосе появились напряженные, виноватые нотки.

– Вы так и сказали Дженни?

– Да, более или менее, но стало только хуже. Она совсем разошлась, говорила, что ручка особенная, из отеля, где они провели медовый месяц, и Пэт знал, что ее нельзя трогать; что она точно знала, сколько ветчины было в той пачке…

– Она действительно из тех, кто помнит такие вещи?

– Ну да, вроде того, – не сразу ответила Фиона, словно эти слова причиняли ей боль. – Дженни… она любит все делать правильно. Понимаете, когда она ушла с работы, то решила стать идеальной мамой-домохозяйкой. В доме ни пятнышка, детей она кормила натуральной едой, которую готовила сама, каждый день делала гимнастику по DVD-дискам, чтобы вернуть фигуру… В общем, да, она могла помнить, что лежало в холодильнике.

– Вы знаете, из какого отеля была ручка? – спросил Ричи.

– Из “Голден-Бэй Резорт” на Мальдивах… – Фиона снова вскинула голову и уставилась на него. – Вы правда думаете, что… Думаете, ее и впрямь кто-то взял? Думаете, что это человек, который, который… Думаете, что он вернулся и…

Ее голос начал подниматься по опасной спирали.

– Мисс Рафферти, когда произошел этот инцидент? – спросил я, пока она не впала в истерику.

Она бросила на меня безумный взгляд, сжала в комок клочки салфетки и собралась.

– Месяца три назад.

– В июле.

– Может, и раньше. Но точно летом.

Я мысленно завязал узелок на память: просмотреть распечатку телефонных разговоров Дженни и найти вечерние звонки Фионе, а также проверить, не сообщал ли кто-нибудь, что видел на Оушен-Вью подозрительных чужаков.

– И с тех пор подобных проблем у них не возникало?

Фиона быстро вдохнула, и я услышал, как хрипит ее сдавленное горло.

– Возможно, были и другие случаи, но после того разговора Дженни ничего бы мне не рассказала. – У нее задрожал голос. – Я ей говорю: “Возьми себя в руки, хватит пороть чушь”. Я думала… – Она пискнула, словно щенок, которого пнули, зажала рот руками и снова зарыдала. – Я думала, что она свихнулась, что у нее плохо с головой, – невнятно повторяла она сквозь всхлипы, вытирая сопли салфеткой. – О боже, я думала, что она свихнулась.

Больше мы в тот день ничего из Фионы не вытянули – успокаивать ее было некогда. Прибыл еще один полицейский, и я поручил ему записать имена и телефоны родственников, работодателей, коллег и друзей детства Фионы, Дженни и Пэта, отвезти Фиону в больницу и проследить, чтобы она не распускала язык при репортерах. Потом мы передали ее, плачущую, с рук на руки.

Не успели мы отвернуться, как я уже вытащил мобильник и начал набирать номер – воспользоваться рацией было бы проще, но нынче слишком у многих журналюг и психов имеются сканеры. Я взял Ричи за локоть и повел по дороге. С моря все еще дул мощный и свежий ветер, взлохмачивая волосы Ричи. Я почувствовал на губах вкус соли. Вместо пешеходных дорожек в нестриженой траве были протоптаны узкие тропинки.

Бернадетта соединила меня с полицейским, который находился в больнице с Дженни Спейн. Судя по голосу, ему было лет двенадцать, он вырос на какой-то ферме и обладал анальным типом характера – то есть то, что надо. Я отдал распоряжения: как только Дженнифер Спейн закончат оперировать – если, конечно, она выживет, – ее нужно положить в отдельную палату, а он, словно ротвейлер, должен охранять вход. Впускать в палату сугубо по удостоверениям и в сопровождении полицейских, а родных не пускать вообще.

– Сестра потерпевшей отправится в больницу с минуты на минуту, рано или поздно явится и их мать. Заходить в палату они не должны.

Ричи грыз ноготь, наклонив голову, но, услышав эти слова, вскинул глаза на меня.

– Если они потребуют объяснений, а они потребуют, не говори им, что действуешь в соответствии с моими распоряжениями. Извинись, скажи, что таков порядок, а ты не уполномочен его нарушать, и повторяй это, пока они не отстанут. И, сынок, найди себе стул поудобней. Скорее всего, ты там надолго. – Я дал отбой.

Ричи прищурился, глядя на меня против солнца.

– Думаешь, перебор? – спросил я.

Он пожал плечами:

– Если сестра говорит правду и к Спейнам на самом деле кто-то влез, то история и впрямь жутковатая.

– По-твоему, я ставлю усиленную охрану, потому что сестра рассказала жутковатую историю?

Он шагнул назад, поднимая руки, и я сообразил, что повысил на него голос.

– Я просто имел в виду…

– Приятель, для меня ничего “жутковатого” не существует. Жуть – это для детишек в Хэллоуин. Я просто стараюсь прикрыть все тылы. Представь, какими идиотами мы будем выглядеть, если кто-то заявится в больницу и закончит начатое? Хочешь объяснять это репортерам? Или, раз уж на то пошло, хочешь объясняться с главным инспектором, если завтра на первых полосах появятся фотографии ран Дженни Спейн?

– Нет.

– Нет. Вот и я тоже. И готов немного хватить через край, лишь бы этого избежать. А теперь давай отведем тебя в дом, пока большой злой ветер не застудил твои крошечные яички.

Пока мы возвращались к подъездной дорожке Спейнов, Ричи держал рот на замке, но потом осторожно сказал:

– Родственники.

– Что с ними?

– Вы не хотите, чтобы они ее видели?

– Не хочу. Тебе удалось уловить самое важное в показаниях Фионы, помимо страшной жути?

– У нее были ключи, – неохотно сказал он.

– Да. У нее были ключи.

– Она сама не своя от горя. Может, я и простак, но мне не показалось, что она притворяется.

– Может, да, а может, и нет. Я знаю одно: у нее были ключи.

– Спейны чудесные, любят друг друга, любят детей… Она говорила о них так, словно они до сих пор живы.

– И что? Если она прикидывалась раньше, то могла изобразить и это. К тому же ее отношения с сестрой вовсе не так просты, как она пытается представить. Нет, нам предстоит посвятить еще немало времени Фионе Рафферти.

– Точно, – сказал Ричи.

Я толкнул дверь, но он замешкался на пороге, топча коврик и потирая затылок.

– В чем дело? – спросил я, смягчив голос.

– Она сказала еще кое-что.

– Что?

– Надувные замки стоят недешево. Сестра хотела арендовать такой по случаю первого причастия дочери. Пара сотен.

– Ты это к чему?

– Их финансы. В феврале Патрика сокращают, так? В апреле они еще при деньгах и привозят надувной замок на день рождения Эммы. Но примерно в июле им уже не на что поменять замки́, хотя Дженни кажется, что в доме кто-то побывал.

– Ну и что? Просто у Патрика закончилось выходное пособие.

– Да, скорее всего. Как раз об этом я и говорю: пособие закончилось слишком быстро. У меня полно друзей, которые потеряли работу, но всем, кто провел на одном месте несколько лет, выплатили столько, что хватит надолго – если соблюдать экономию.

– И какие у тебя версии? Азартные игры? Наркотики? Шантаж? – В нашей стране пьянство даст сто очков вперед остальным порокам, но спустить все сбережения на бухло за несколько месяцев не получится.

Ричи пожал плечами:

– Возможно. Или они просто продолжали тратиться так, словно Пэт по-прежнему зарабатывает. Некоторые мои приятели тоже так делали.

– В этом все ваше поколение – твое, Пэта и Дженни. Никогда не сидели на мели, не видели страну в кризисе, потому не смекнули бы, что к чему, даже начнись он у вас на глазах. Вам хорошо живется – гораздо лучше, чем моему поколению: половина из нас может купаться в деньгах и при этом экономить на второй паре башмаков, а то как бы не обнищать. Но у вашего стиля жизни есть и свои недостатки.