Бритва Оккама в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 27

— В деревне я ловил леших, — честно признался я. — Правда, они сами меня едва не поймали, но в целом — всё обернулось довольно неплохо…

— Гера! Ох… А я еще думала что ты там со всякими трактористками заигрываешь и доярок от маньяков спасаешь! Господи, какая же я дура! Забыла с кем имею дело! Лучше бы ты и вправду…

— А я что? Я да, я очень даже! Правда, не трактористок и доярок, а почтальонш в основном. Но спасал… Честное слово! Говорю же — спасал от леших!

— Самое ужасное в этой ситуации заключается в том, что я тебе верю! — заявила Тася, а потом у нас уже не было времени на разговоры: девочки не видели маму почти целый месяц, и завладели ее вниманием целиком и полностью.

И, конечно, они рассказывали ей про Нафаню, уху, рыбалку, палатку, дождь под который мы попали и печеную картошку гораздо более подробно, чем про недели, проведенные с дедом и бабушкой в тепличных условиях на море.

«Штирлиц знал, что лучше всего запоминается последняя фраза!» — подумал я, заводя мотор.

— Гера, тебе не страшно?

На город давно опустилась темная и знойная летняя ночь, дети едва уснули — слишком уж насыщенными получились прошедшие пару дней. Мы с Тасей сидели на кухне, и я рассказывал всё, что случилось в Талице. И даже — немного больше. Кое-что она уже знала, кое о чем — догадывалась. Но вот этот ее вопрос…

— Гера, тебе не страшно? — она наверняка имела в виду игрища с Гериловичем и его слова о литературном форуме.

А я имел в виду нечто гораздо более глобальное, и потому — честно признался:

— Страшно до усрачки! — а потом глубоко вздохнул и спросил: — Тась, я ведь говорил тебе, что со мной кое-что произошло после того, как я вернулся из Москвы пару лет назад, да?

Она смотрела на меня одновременно встревоженно и с любопытством.

— Прямо перед тем, как мы встретились? Когда ты поймал браконьеров? — Таисия очень по-женски, естественно подперла подбородок ладошкой.

— Ну, поймал не я, а Стельмах со своими егерями, а еще — Соломин и Привалов. Но да — именно тогда. Я и браконьеров-то этих помог им взять потому что… — дыхание у меня сбилось: это было очень тяжко — выложить всё как на духу.

— М?

— Потому что я вспомнил, где находится их укрытие.

— Вспомнил? Гера-а-а… — тасины глаза были широко открыты, она смотрела на меня не моргая, пытаясь понять, что именно я сейчас имею в виду.

Мы с ней много смеялись над байками про то, что я экстрасенс. Я рассказал ей про хирономию и приметы на ладони, по которым многое можно сказать о человеке, и про другие фокусы в стиле мистера Холмса. Мы вместе рисовали метафорические карты — «для поддержания мистического флёра». Даже про некое шестое чувство, чуйку, то самое наитие, которое помогало принимать верные решения она знала. Но вот так, в стиле «Жены путешественника во времени» с Рэйчел МакАдамс и Эриком Бана… Вот так — напрямую я ей не говорил. И потому мне действительно было страшно. А ну как… Не поверит? Сдаст в дурку? Чего еще плохого могло случиться, если я во всем признаюсь? Бросит меня?

Наверное, каждая более-менее интеллектуально развитая женщина когда-то мечтала о том, чтобы судьба свела ее с необыкновенным мужчиной. Таким, который отличается от остальных, у которого есть смысл, есть цель, есть огонь в глазах… Ну там — Кусто, Маск, Дали, Ривз, Леннон или — Аркан, который Жилько. Или — Гришковец, который Евгений. У каждой интеллектуальной женщины свои предпочтения.

Но черт бы меня побрал если хотя бы половина из тех, кто встречает таких мужчин не пугается в первые же две-три-пять встреч. И, наверное, сотая доля из тех, кто не испугался, спустя время не стремиться переделать необычных мужчин по лекалам, которые диктует обычное, мещанское понимание нормальности.

Глава клуба байкеров проявил симпатию и подбивает клинья? Как интересно, как будоражит! Какой брутальный мужчина! Как ты мне нравишься! Я хочу быть рядом с тобой и сделать тебя счастливым. Потому как если у женщины муж (пускай — мужчина) — настоящий глава клуба байкеров, это очень круто. Практически любая женщина будет любить себя рядом с таким мужчиной… Но спустя каких-то полгода, год, три, много — пять лет всё выворачивается наизнанку. И звучит уже совсем по-другому. Мол, зачем тебе мотоциклы — это опасно, лучше давай купим седан. И мужики эти бородатые твои надоели — дома надо чаще бывать, и свою бороду побрей, это нынче не модно!

А если не байкер, а, например, художник? Ну, творец со взором светлым и лицом бледным. Тонкая натура, романтичный, талантливый… Кто не будет любить себя рядом с художником? «Он будет писать картины, я буду его музой, а потом напишу мемуары…» Но работу лучше найди нормальную, люди вон визитки и рекламу в фотошопе делают, что ты как этот со своими масляными красками… И вообще — вместо мольберта лучше мы пуфик поставим, а малевать ты можешь… Не, не можешь. На работу, говорю, нормальную…

С мужчинами всё примерно так же. Разве что мужчины о «необыкновенных» мечтают гораздо реже. Вообще, мужчины вроде как в принципе реже мечтают. Может оно и к лучшему.

Пауза, которую взяла моя ненаглядная, делая вид что заваривает чай, заканчивалась.

— Гера-а-а-а… — Тася перестала колдовать у буфета, повернулась снова к столу и разлила из пузатого керамического чайника ромашковый настой по чашкам. — Ты действительно ясновидящий?

— Неа, — сказал я как можно более легкомысленным тоном. — Я из будущего.

И вцепился в чашку обеими руками.

— А? Как Алиса Селезнева? — вот за это я ее и люблю. Вроде и тема тревожная, а в глазах — смех! — И что там, мировая революция свершилась? На Марс полетели? Весельчак У миелофон не украл?

Фильм-то еще может и не сняли, но Тася был девушкой начитанной, и Кир Булычев явно был среди знакомых ей авторов. Как и Стругацкие, и Беляев с А. Толстым, и Грин, многие, многие другие. Только на это, да на чувство юмора и неиссякаемый оптимизм я и рассчитывал. Ну, может, еще на то, что она меня до сих пор не убила, а наоборот — детей вот доверяет, чай с ромашкой заваривает…

— Не-а. На Марсе в двадцать первом веке — одни роботы. Американские и китайские, наших нет. А что касается революций — то ну бы их в сраку, такие революции… — попытался снова побалагурить я, но получилось не очень.

— Погоди-ка, Гера… Ты сейчас всерьез? Как вообще это понимать? Я ведь прекрасно знаю, что ты — Герман Викторович Белозор, знаю сколько тебе лет, где ты родился, учился, работал… В конце концов — Пантелеевна, Анатольич, Волков, Исаков! Да и вообще — в Дубровице тебя не то что каждая собака… Каждая коза знает! Да подними подшивки «Маяка» вашего, там с твоей фамилией столько статей! — зачастила Тася.

— Если ты поднимешь подшивки «Маяка» и сравнишь статьи, написанные Белозором ДО и ПОСЛЕ — ты жутко удивишься, как сильно они отличаются друг от друга. Кое-что произошло за пару дней до твоей встречи со мной… С Белозором. С нами обоими, — глубоко вздохнул я.

— Обоими? — вот тут в ее голосе появились нотки страха. — В каком смысле — с обоими?

— Для начала — давай прежде чем ты решишь бить меня сковородкой по голове, хватать детей и эвакуироваться в Мурманск, я со всей большевистской прямотой заявлю, что люблю тебя сильнее всего на свете… — но на всякий случай я отодвинулся.

— Дурак! — она привстала, потянулась над столом ко мне и крепко поцеловала. А отстранившись, сказала: — Рассказывай!

— Ну, в общем мы в две тысячи двадцать втором году… — я на секунду затормозил, и подумал, что всё это можно представить несколько менее жесткои при этом — не покривив душой. — Нет, не так. Всё началось с того, что за несколько дней до того, как я встретил в бане белозоровского дома прекрасную незнакомку, мне довелось проснуться за своим рабочим столом в редакции. И я с ужасом обнаружил, что в башке моей уживаются целых две памяти! Непосредственно Геры Белозора, вот этого типа, бренное тело которого ты наблюдаешь перед собой, и еще одного — парня из две тысячи двадцать второго года, который работал с этим самым Белозором в редакции сорок лет спустя!