Скелет (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 64

— Шон Бейли. Бывший владелец твоей новой зажигалки. Поверь мне, когда я говорю, что он соответствует всем твоим критериям, лепесточек.

— О, я доверяю тебе, любовь моя.

Я поднимаю лук, когда мужчина начинает бежать к реке.

— Может, тебе не стоит слишком доверять мне, — говорит Джек, его голос насыщен, как растопленный мед, когда он встает позади, стараясь не мешать мне держать оружие. Его прикосновение скользит по моему бедру, прохладные кончики его пальцев лезут под кофту, лаская мою кожу. Его дыхание согревает раковину моего уха, когда он шепчет: — Скажи мне, Лилль Мейер, твои трусики сейчас насквозь мокрые?

— Есть только один способ это выяснить.

Я ухмыляюсь.

И пускаю стрелу в полет.

КОНЕЦ

Большое вам спасибо за то, что провели время с Джеком и Кайри! Мы надеемся, что вы влюбились в них так же сильно, как и мы. Чтобы прочитать бонусную пикантную главу, листайте ниже!

Бонусная глава

ШВЫ

КАЙРИ

— Что? — спрашиваю я, наблюдая, как взгляд Джека отслеживает движение моей руки, когда я опускаю кружку с кофе. На его лбу появляется легкая складка, когда я беру вилку, и безуспешно пытаюсь подавить улыбку, поскольку его внимание приковано к тому, как я размахиваю едой над своей тарелкой. — Ты как кошка, следящая за лазерной указкой.

Джек бросает на меня быстрый взгляд, который только усиливает мою улыбку, прежде чем он возвращает внимание к моей руке.

— Прошло почти две недели. Швы должны были сойти.

Я пожимаю плечами, накалывая клубнику, в то время как Джек следит за каждым движением.

— Я сниму их позже.

— Не снимешь.

Я вызывающе поднимаю бровь, отправляя клубнику в рот, прежде чем переключить внимание на документы рядом с моей тарелкой.

— Сниму.

— Не-а.

— По утрам ты так же очаровательна, как и… ладно… на самом деле, в любое другое время суток.

— Скажите мне, доктор Рот, — говорит Джек, и в его голосе сквозит превосходство человека, который собирается сыграть в игру, в которой, как он уже знает, выиграет. — Вы бы не создали прецедент такого безрассудного с медицинской точки зрения поведения, не так ли?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, доктор Соренсен, — говорю я, уплетая очередную клубничку, не отрывая глаз от бумаг, несмотря на магнетическое притяжение присутствия Джека, нависшего над столом.

— Забавно. Возможно, твоя память пострадала во время болезни.

Я не могу удержаться от скептического взгляда, который бросаю через стол. Непоколебимый взгляд Джека расплавлен той яростью, которая тлеет в темноте, поджидая в засаде, когда ничего не подозревающая жертва подойдет слишком близко, чтобы можно было наброситься. Моя улыбка становится шире, я впитываю его раздражение. Это даже более восхитительно, чем сироп, которым я обмазываю французские тосты.

— У тебя явно что-то на уме. Просветишь меня?

— С удовольствием, — говорит Джек угрожающим голосом, наклоняясь вперед, закатывая рукава, прежде чем прижать предплечья к краю стола. — В конце концов, я помню это в мельчайших подробностях. Была одна преподавательница, которая не спала два дня, несмотря на обострение пневмонии, чтобы уложиться в сроки подачи заявок на получение гранта. Затем она решила провести полевые работы под дождем после получения указанных грантов. Неудивительно, что именно этому преподавателю тогда пришлось взять почти десятидневный отпуск по болезни. Звучит знакомо?

На челюсти Джека вздрагивает мускул, пока мы рассматриваем друг друга в напряженном молчании. Я опускаю столовые приборы — единственное движение, которое, как мне кажется, я могу сделать.

— Если бы я знал, что в прошлом у тебя был коллапс легкого, я бы потащил тебя к врачу еще раньше. Я должен был сделать это в любом случае.

Ошеломленный взгляд, который, должно быть, не скрыть на моем лице, похоже, не нравится Джеку. Это никак не смягчает гнев, что морщит его лоб и темнеет в глазах.

— Хорошо… но это швы, Джек.

— Мне все равно.

Он отодвигается от стола и встает с плавной грацией. Я поворачиваюсь на своем сиденье, чтобы посмотреть, как Джек уходит, исчезая в тени коридора, ведущего в ванную на первом этаже. Он возвращается через несколько мгновений с серебряными ножницами, пинцетом и спиртом, зажатыми в одной руке, и стерильными марлевыми тампонами в другой. Джек садится за стол напротив меня и отодвигает локтем свою тарелку в сторону, раскладывая между нами инструменты.

— Иди сюда, — требует он, когда все разложил, как ему надо.

— Я еще не доела завтрак, — отвечаю я с приторной улыбкой и многозначительным взглядом на тарелку.

Джек отодвигается на краешек стула и похлопывает себя по бедру. Злобный блеск скрывает ярость, которая все еще тлеет в его глазах.

— Я сделаю так, что это будет стоить потраченного времени.

Я прищуриваюсь и обмакиваю клубнику в кленовый сироп, не торопясь размазываю ее по тарелке, прежде чем поднести к губам. Воздух между нами, кажется, потрескивает от статического электричества, Джек следит за каждым моим медленным и целеустремленным движением.

— Действительно?.. Как же?

— Иди сюда и узнай, — взгляд Джека опускается на мои губы, пока я с дразнящей медлительностью жую клубнику. Моя улыбка — вызов, который зажигает серебряное пламя в его глазах. — Лилль Мейер…

— Доктор Соренсен.

— Пожалуйста.

Моя улыбка увядает.

Любому другому Джек показался бы таким же суровым и устрашающим, как минуту назад. Но я вижу разницу в его глазах. Желание омрачает их. Есть потребность, что-то глубокое, что-то чуждое и незнакомое, вопросы, с которыми он борется. Потребность одновременно защищать и разрушать. И вся эта энергия направлена на меня.

Я опускаю столовые приборы и кладу их на свою тарелку, не отрывая взгляда от Джека. Жаль, что я не могу сказать ему, что он не найдет во мне никаких ответов, что я тоже не знаю, куда девать свою энергию. Все мои ожидания относительно жизни были разрушены в тот день, когда мы встретились. Они разрывались на части каждый раз, когда я собирала их заново. И сейчас ничего не поменялось. Я ничего так не хотела, как заставить Джека страдать, и теперь он рассматривает это желание в новом свете, как призму на солнце. Теперь все выглядит по-другому, когда мои желания оказываются в его власти.

Но я ему этого не говорю.

Я просто стою, наши взгляды сливаются, пока я не беру его протянутую руку и не поворачиваюсь, чтобы сесть к нему на колени.

Руки Джека обвиваются вокруг меня, его дыхание согревает мою шею, когда он кладет подбородок мне на плечо, его внимание поглощено моей рукой, он с нежной грацией переворачивает ее, чтобы осмотреть крошечные черные узелки, которые следуют за красной полосой заживающей раны. Он смачивает марлевый тампон спиртом для протирания и протыкает рядом с неровным порезом, не торопясь с тем участком, который заживал дольше всего, струп все еще толстый и красный. Когда он, кажется, удовлетворен, то тянется за маленькими металлическими ножницами и пинцетом, лежащими на столе.

Я наклоняю к нему голову, чтобы его дыхание согревало мою щеку, и наблюдаю, как он перерезает нить. Ощущение волокна, скользящего по коже, одновременно необычное и странно приятное. Когда первый стежок снят и отложен в сторону на выброшенной марле, Джек запечатлевает долгий поцелуй на пульсе у меня на шее. Затем он переходит к следующему.

— Больно? — спрашивает Джек, когда убирает вторую нить, а затем перерезает ее.

— А ты хочешь, чтобы было больно?

Джек на мгновение замирает, прежде чем распустить стежок. Когда откладывает его на марлю, он поворачивает ко мне голову, его дыхание смешивается с моим.

— Тебя не смутит, если я скажу «да»?

Я одариваю его горько-сладкой улыбкой, мои глаза задерживаются на его губах, пока я ищу любую причину, чтобы сказать «хорошо», но я уже знаю, что не найду ни одной.

— Ты знаешь, что я тебе доверяю. Нет, Джек, меня это не смутит.