Князь Александр Невский и его эпоха - Янин Валентин Лаврентьевич - Страница 46

Далее на полотне — решение Вильгельма вмешаться в события (типично феодальные раздоры и войны!), постройка флота по его приказу, изображенная в подробностях, отплытие кораблей в Англию, в Певнзей, высадка пехоты и всадников, движение войск в Гастингс, сцена, в которой интендант Вадар наблюдает за поварами, чтобы помешать им украсть продукты, подготовка торжественного пира для Вильгельма с баронами, устройство лагеря (здесь четко представлена военная тактика эпохи), созыв войск на битву, сходный с эпизодом в «Слове» (воины занимают места по всем правилам тактики: очевидно, женщины-вышивальщицы были не менее осведомлены об этом, чем автор русской поэмы), наблюдение за противником, Вильгельм, выступающий с речью перед воинами, начало сражения, в котором заметно участие братьев короля (а в «Слове» — Всеволода Буй-Тура), несколько сцен, детально иллюстрирующих ход побоища, поражение и смерть Гаральда, в результате Вильгельм становится королем Англии.

Теперь обратим внимание на маленькие, менее изученные и неполностью расшифрованные мотивы по краям вышивки. Они также выразительно рисуют особенности феодальной системы и строй эпохи. Подобно скульптуре романских церквей и капителей западных стран и Владимиро-Суздальским рельефам, здесь доминируют грифоны, львы, различные хищники, миниатюрные человеческие фигуры; поражает большое количество птиц, функции которых надписями не поясняются. Как известно, птицы играют большую роль в «Слове о полку Игореве»: там они тоже свидетели событий, актеры и «предсказатели». Можно долго размышлять и толковать их значение в обоих произведениях, но бесспорно, что это не просто декоративное обрамление. Птицы явно выполняют некую геральдическую и семантическую функцию.

Что же касается Жития Александра Невского, то мы не намерены пространно его комментировать, ибо это задача других моих коллег. Ограничусь лишь некоторыми соображениями. Кроме общего феодального характера этого творения — похвалы отважному, мудрому князю, правителю, полководцу — на каждой странице встречаются элементы, отражающие систему ценностей времени и среды. Остановимся на одном примере, давно выявленном комментаторами. В конце Жития сказано следующее: «А сына своего Дмитрия посла на Западныя страны, и вся полъкы своя посла с ним, и ближних своих домочадець, рекши к ним: "Служите сынови моему, акы самому мне всемь животом своим"»[425]. И заметим, что в конце «Слова о полку Игореве» сын Игоря также становится важным персонажем события: «Певше песнь старым князем, а потом молодым пети». Как известно, сын Александра Невского был тогда девятилетним мальчиком, и даже учитывая, что военное воспитание наследника князя начиналось рано, вряд ли его могли отправить в 1262 г. в боевой поход на Юрьев во главе войска одного, без взрослых. Здесь имеет место типичный литературный прием, отражающий феодальную систему: возвышение наследника престола и присвоение ему чина и места, соответствующих этой системе. Подтверждают сказанное и древнерусские летописи, в которых названы взрослые военачальники, а именно князья Ярослав Ярославич, Товтивил и Константин Товтивилович[426]. В заключение вернемся к Гаральду и к России. Уместно напомнить, что после поражения и смерти короля Гаральда (1066) его дочь Гита бежала во Фландрию, а затем через Данию на Русь, где она стала великой княгиней, женой Владимира Мономаха. Не хочу утверждать, что именно ее правнук, сохранивший семейные традиции, сочинил «Слово о полку Игореве» (еще одна гипотеза об авторе «Слова»!). Вряд ли могла быть прямая связь между вышивкой королевы Матильды конца 60-х годов XI в. и русским текстом конца XII в., т. е. «Словом о полку Игореве». Но феодальное общество на более или менее близких уровнях развития породило довольно сходные, а иногда и совпадающие в деталях художественные явления. Исторические законы едва ли менее властны, чем геологические: «Факты сильнее лорд-мэра», — гласит английская поговорка.

Герой Невской и Ледовой битв князь Новгородский Александр Ярославич, второй сын великого князя Владимирского и князя Переяславского Ярослава Всеволодовича, внук Всеволода Большое Гнездо, правнук Юрия Долгорукого, навечно вошел в отечественную историю как организатор сильного государства на Северо-Востоке Руси. Выдающийся полководец и тонкий дипломат, он вел политику умиротворения и сдерживания татаро-монголов,[427] которую передал своим потомкам — московским князьям от Даниила Александровича до Ивана Калиты и Димитрия Донского. Сохранение русского рода и Русской земли было конечной целью его политики. За это его безмерно почитал народ, а Бог прославил угодника своего необыкновенной святостью. Когда князь Александр умер, его кончина была воспринята современниками как тяжелейшая утрата для всей Русской земли. «Заиде солнце земли Суждольской!», — воскликнул митрополит владимирский Кирилл, и вслед за ним люди горестно запричитали: «Уже погыбаем!»[428].

В русскую литературу князь Александр вошел как национальный герой. Недаром первое о нем произведение — Житие — переписывалось весьма часто и было предметом многих литературных переработок. Русская церковь также относилась к имени Невского героя с большим благоговением и старалась окружить его ореолом святости и приписать ему качества идеального христианского святого. Так, в стенах Владимирского Рождественского монастыря, где он был похоронен, первоначально возникла, со слов митрополита Кирилла и эконома Севастьяна, легенда о чуде с духовной грамотой, совершившемся при погребении тела 23 ноября 1263 г. А в начале 1280-х годов один из монахов этого же монастыря составил Первую редакцию его Жития. Написанное в духе житий светских властителей (например, Vita Constantini Евсевия Памфила) и под влиянием галицкой литературной школы воинских повестей, Житие Невского героя состояло из монашеского предисловия и десятка отдельных эпизодов из жизни князя, носивших характер свидетельств «самовидцев»; в конце был приписан плач по умершему, включая описание погребения тела во Владимире и посмертного чуда с духовной грамотой. Последний эпизод свидетельствовал о его безусловной святости, в то время как весь текст говорил о нравственной чистоте и высоте духовного подвига героя.

В последующие столетия русской истории в Связи с возраставшей популярностью Александра Невского как заступника Русской земли и основателя династии — московской ветви Рюриковичей — были предприняты дальнейшие шаги по мифологизации его личности и оцерковливанию всех его поступков. После открытия его мощей при митрополите Киприане (весна 1381 г.) и особенно после общерусской канонизации в 1547 г. почитание этого князя как святого распространилось повсеместно, при этом текст Первой редакции Жития неоднократно переделывался, дополнялся, изменялся; иногда менялся стиль всего повествования, отдаляясь от стиля воинской повести и приближаясь к каноническому, житийному, иногда изменялись композиция, стиль и почти всегда — идеи произведения.

Так, например, Вторая редакция Жития (новгородско-московская), 30–50-х годов XV в., приспособила текст Жития для летописи;[429] Третья, новгородская, второй половины XV в., — для кратких чтений проложного типа; Четвертая, московская, 20-х годов XVI в., — для Никоновской летописи; Пятая, владимирская, может быть, инока Рождественского монастыря Михаила, 1549–1550 гг., — для Великих Четьих-Миней митрополита Макария; Шестая, псковская, инока Саввина Крыпецкого монастыря Василия-Варлаама (В.М. Тучкова) — тоже для Четьих-Миней; Седьмая, московская, 1563 г., книжников митрополита Андрея-Афанасия, — для Степенной книги; Восьмая, новгородская, третьей четверти XVI в., — для одного сборника; Девятая, конца XVI в., — для новой редакции Пролога; Десятая, владимирская, 1591 г., самая обширная, митрополита вологодского Ионы Думина — для всеобщего чтения. По России распространилось большое количество литературных произведений о Невском герое в списках в том жанре агиографии, который являл нам образец великорусского витийственного красноречия в духе школы «плетения и изветия словес».