Князь Александр Невский и его эпоха - Янин Валентин Лаврентьевич - Страница 44

Исследования Г.М. Штендера показали, что тенденции к созданию динамичной башнеобразной композиции храма проявились еще в самом начале XII в. в Киеве, где в церкви Спаса на Берестове, пожалуй, впервые в истории русского зодчества был сделан решительный шаг к отрыву от византийской традиции[413]. Вместе с оказавшимися в Полоцке во второй трети XII в. киевскими мастерами эта тенденция переносится из Киева в Полоцк, где получает дальнейшее развитие в таких памятниках, как соборы Бельчицкого и Спасо-Евфросиньева монастырей, и уже в почти сложившемся виде во второй половине XII в. присутствует в архитектуре Гродно. Совсем недавние открытия М.В. Малевской и А.А. Песковой во Владимире-Волынском, Луцке и Дорогобуже Волынском позволяют заполнить промежуточное звено между этими памятниками и вводят в эту орбиту в третьей четверти XII в. еще один регион — Волынь, где в разработке этой тенденции слились две архитектурные традиции — Киевская и Переяславская.

Таким образом, тенденция к созданию башнеобразного храма, столь ярко проявившаяся во всех строительных центрах Руси в пер-вой половине XIII в., начала свое развитие еще на очень ранних этапах формирования русского зодчества и практически на всем протяжении XII столетия сосуществовала с другой, в гораздо большей степени опиравшейся на византийское наследие (хотя и с заметным влиянием элементов романской архитектуры). Причем если в XII в. определяющей была именно эта архаизирующая тенденция, XIII век показывает уже почти безраздельное господство новой, национальной архитектурной традиции, формы которой получают окончательную кристаллизацию на рубеже XII и XIII вв. в таких школах, как смоленская, не без участия полоцкой традиции (Церковь св. архангела Михаила в Смоленске, см. рис.), и киево-черниговская, по всей видимости, не без участия гродненских мастеров (Церковь св. Параскевы-Пятницы в Чернигове, см. рис.).

Другая характерная особенность архитектурного процесса на Руси в первой половине XIII в. — это значительное расширение географии и интенсивности строительства: каменные храмы появляются уже не только в крупнейших столицах княжеств, но и в мелких уделах; на архитектурной карте Руси наряду с Киевом, Новгородом, Полоцком, Смоленском, Черниговом, Галичем, Владимиром и другими старыми строительными центрами появляются Новгород-Северский, Путивль, Рославль, Василёв-на-Днестре, Львов, Торжок, Ярославль, Ростов, Дмитров, Суздаль, Юрьев-Польский и, возможно, другие центры, памятники в которых еще предстоит выявить. Мощная строительная организация, в составе которой действуют по крайней мере две строительные артели, существует в Смоленске, необычайной интенсивности достигает строительство в Новгороде, где действует, по всей видимости, несколько строительных артелей, позволяющих вести одновременное строительство, причем в очень сжатые сроки (всего за один сезон), очень большого количества храмов.

Однако при такой насыщенности строительной деятельностью в различных древнерусских землях в первой половине XIII в. и при всем своеобразии архитектурных форм в разных школах и строительных центрах, для зодчества этого времени характерна еще одна тенденция, существенно отличная от тенденции архитектурного развития XII в.: если в XII столетии в древнерусском зодчестве шел интенсивный процесс возникновения самостоятельных архитектурно-художественных школ, то в XIII в. при сохранении и даже дальнейшем углублении этого процесса начинается процесс активной интеграции архитектурных школ[414]. Так, сложение новых форм в смоленском зодчестве, как уже указывалось, произошло не без участия полоцких мастеров, а в киево-черниговском — гродненских. Смоленские мастера оказали существенное влияние на появление новых архитектурных форм в Новгороде (Церковь св. Параскевы-Пятницы в Новгороде, см. рис.) и внесли свой вклад в развитие киево-черниговского зодчества, а оно, в свою очередь, уже обогащенное традициями и гродненского, и полоцкого, и смоленского зодчества, послужило толчком к появлению и развитию новых форм в архитектуре Ростово-Ярославского княжества (Спасо-Преображенский собор и Церковь Входа Господня в Иерусалим в Ярославле, см. рис.), проявившихся в творчестве работавшей здесь киевской артели мастеров, строивших из плинфы, и, наконец, плинфяная традиция, сложившаяся в Ростово-Ярославской земле, послужила основой для освоения новых форм в белокаменном зодчестве Северо-Востока (Нижний Новгород, Суздаль, Юрьев-Польский). Именно эти последние в ряду упомянутых памятники особенно важны в дальнейшем контексте развития истории русской архитектуры, о чем мы скажем чуть ниже.

Итак, на этой высокой ноте в 1238–1241 гг. блестящий расцвет древнерусского зодчества был прерван на долгие десятилетия жестоким разгромом — монгольским нашествием. В условиях полного прекращения строительной деятельности даже те немногие кадры мастеров-строителей, которые еще сохранились в огне погромов, должны были утратить свои организации-артели, и поэтому, когда строительная деятельность на Руси начала возобновляться, все пришлось начинать как бы сначала. О том, что это было именно так, свидетельствует и полная смена строительной техники: в кирпичном строительстве послемонгольской Руси на смену плинфе повсеместно приходит брусковый кирпич,[415] а в белокаменном существенно меняется формат квадров и характер забутовки. Однако если мы обратимся к архитектурным формам, то увидим, что они продолжают именно ту тенденцию развития, которая стала определяющей и генеральной именно в XIII в., — тенденцию развития национального типа храма с ярко выраженным стремлением к созданию динамичной башнеобразной композиции.

Новгород, возобновивший строительную деятельность лишь в 90-е годы XIII в., переходит уже целиком на строительство из брускового кирпича. Однако если мы сравним церковь Рождества Богородицы в Перыни и церковь Николы на Липне — памятники, которые разделяет более чем пол столетия, — мы увидим в них один и тот же архитектурный тип (см. рис.). Именно этот тип и будет развиваться в архитектуре Новгорода и в XIV, и в XV, и даже в XVI столетиях.

К сожалению, нам практически совсем неизвестны памятники древней Твери, первой, еще в 80-е годы XIII в., возобновившей строительную деятельность на Северо-Востоке Руси, однако единственный сохранившийся памятник тверского зодчества, правда, относящийся уже к XV в., — церковь в селе Городня — также отличается тем, что имеет повышенные конструкции верха и башнеобразную композицию,[416] что заставляет предполагать, что и в зодчестве XIII–XIV вв. тверские мастера работали в русле той же тенденции.

До сих пор считалось, что первым центром на территории бывшего Ростово-Суздальского княжества, начавшим монументальное строительство после нашествия монголов, была Москва, где строительство началось только при Иване Калите, т. е. в XIV в., однако открытие руин каменной Борисоглебской церкви в Ростове Великом отдало пальму первенства Ростову, причем отодвинуло начало строительства после монгольского нашествия в Ростово-Суздальской земле к 1287 г. (именно под этим годом упоминается в Никоновской летописи строительство новой Борисоглебской церкви в Ростове вместо более раннего домонгольского храма 1214–1218 гг.[417]). Памятник этот еще только исследуется, однако уже сейчас видно, что его строительная техника очень сильно отличается от домонгольской; в то же время ряд особенностей дает основание предположить, что и он имел динамичную композицию. Но уж во всяком случае первый московский храм, построенный в XIV в., — кремлевский Успенский собор Ивана Калиты — прямо повторял формы домонгольского собора в Юрьеве-Польском (см. рис.)[418]. Такими же были и нижегородские храмы XIV в., поставленные прямо на местах своих домонгольских предшественников. Но и в дальнейшем, на протяжении XIV, XV и XVI вв., именно создание динамичных башнеобразных композиций из тенденции превращается в основную линию развития русской национальной архитектуры.