Конторщица 4 (СИ) - Фонд А. - Страница 41

— Инфаркт, — отмахнулся тот, — не беспокойтесь, гражданочка, мы успели, теперь всё будет нормально.

Когда скорая уехала, соседи потихоньку рассосались, мы остались на площадке одни, а я держала на руках Лёлю.

— Поживет пока с нами, — сказала я Римме Марковне.

Та кивнула и украдкой вытерла глаза.

Заклятая подруга, с которой они постоянно воевали то за литературу, то просто так, теперь в больнице в тяжелом состоянии и Римма Марковна затосковала.

Утром, когда я сидела в своём, теперь уже своём кабинете, причём совершенно одна (наконец-то!), в дверь поскреблась Людмила.

— Заходи! — крикнула я (уже научилась различать шаги и манеру стучаться у коллег).

Она вошла с таинственным видом и протянула мне газету:

— Видели?

— Нет. А что там? — сделав отстранённо-удивлённый вид, я сцапала передовицу и развернула на третьей странице. Где красовалась большая разгромная статья, мол, в депо «Монорельс» Красный уголок в ужасном состоянии, что злостно попирает всю идеологию коммунистической партии… бла-бла-бла, в таком вот примерно духе.

Роберт расстарался вовсю, я аж восхитилась. Вчера я дала ему свои наброски, но совсем не ожидала, что он переделает всё это в такую вот разгромную жёсткую статью.

Мда уж, теперь кому-то придётся очень несладко. Теперь полетят головы.

Буквально через полчаса всё депо «Монорельс» гудело, как растревоженный улей.

Я сидела в своём кабинете и лишь тихо, про себя, посмеивалась. Примерно месяц назад, желая досадить мне, Альбертик науськал Герих: и товарища Иванова с его политработой и Марлена Ивановича, с подготовкой кадров — оба эти направления приказом отобрали у меня и закрепили за Герих. Она тогда ох и торжествовала. Бросала на меня взгляды победителя. Я тогда обиду проглотила. Но в свой розовенький блокнотик записала. Да, был у меня такой блокнотик, цвета взбесившейся барби. Очень дефицитный цвет, как на эти времена. Мне его кто-то подарил, я сперва чуть не рассмеялась, а потом решила, что вот оно, именно то, что надо. Я назвала его «Розовый Блокнотик Мести», и записывала своих обидчиков, тех, с кем еще предстоит разобраться. И разобраться максимально больно.

Я тогда лишь проглотила обиду и промолчала. А сейчас представился прекрасный шанс отдать всем сразу.

— Людмила, — я нажала на кнопку коммутатора, — а зайди сейчас ко мне, срочно.

Когда взбудораженная Людмила появилась, блестя глазами, я задала единственный вопрос:

— Ну что там?

— Альберт Давидович так кричал, так кричал! — начала рассказывать Людмила, снизив голос до свистящего шепота, — вызвал Иванова, опять на него кричал. А ещё ему звонят всё утро. Он ругается сильно. Матом. И на Герих кричал. Она вышла с кабинета и плакала. Лактюшкина её валерьянкой у себя отпаивала, наверно полчаса где-то.

— А сейчас что? — стараясь не подавать виду, спросила я.

— Сейчас совещание будет, — сообщила Людмила.

Хм, а меня не позвали.

Ну ничего, если гора не идёт… и так далее. Я отпустила Людмилу обратно на передовую, а сама, взяв газету, направилась к Альбертику.

— У Альберта Давидовича сейчас совещание! — сурово припечатала секретарша.

— Я знаю.

— Вас нет в списке приглашенных!

— А я без приглашения, как заместитель.

— Но Альберт Давидович…

— Займитесь лучше своей работой — сухо отрезала я и вошла в кабинет.

—…и теперь мы должны серьезно разобрать и правильно проанализировать этот вопрос для того, чтобы исключить всякую возможность повторения даже какого-либо подобия того, что имело место… — ударил по ушам спич Альбертика.

Я посмотрела на него — Альбертик был в ярости. Нет, это еще мягко сказано — в Ярости. Заметив меня, он запнулся и прервался на полуслове:

— Лидия Степановна, а вы здесь что забыли? — вызверился он на меня.

— На совещание пришла, Альберт Давидович. — спокойным голосом ответила я ему.

— Вас не приглашали!

— Когда в коллективе беда — приглашений не ждут! Нужно спасать депо «Монорельс»! — пафосно воскликнула я и у Альбертика не было аргументов выставить меня вон.

И я осталась в кабинете.

Я, конечно, понимала, что при мне Альбертик сбавил обороты, но даже этого хватало. Обличали врагов депо «Монорельс» товарища Иванова, Герих и других товарищей виновных в ситуации.

Я выждала немного, чтобы товарищ Иванов и Герих получили по полной, затем кашлянула и подняла руку.

Альбертик чуть не подавился воздухом. Он и так сдерживался при мне, а тут я затребовала выступления.

— Лидия Степановна! Вам разве есть что сказать по существу?

— Да, Альберт Давидович, есть.

— Только кратко. У нас регламент.

И я сказала. И даже регламент нарушать не стала:

— Товарищи! — сказала я. — Вопрос не в том, что товарищ Иванов сделал непоправимую ошибку — суть проблемы совсем другая. Товарищи! На разных предприятиях, в разных организациях, да что там говорить — если я скажу, что практически во всех предприятиях, то не ошибусь. Так вот, ошибки и недочёты случаются везде. Я сейчас не об этом. Главное, что наличие в депо «Монорельс» внутреннего врага значительно ослабляет нас в борьбе против противников коммунистической партии!

— Вы о чём, Лидия Степановна? — напрягся Альбертик. — Какой ещё враг?

— Я об Урсиновиче, — ответила я, пожав плечами, — Уже второй раз товарищ Урсинович наносит нам непоправимый ущерб. Смотрите сами — то он Гриновскому отправил черновик отчёта с ошибками и без согласования со мной, то пригласил товарищей от профкома из тракторного в Красный уголок, не уведомив об этом товарища Иванова и предварительно не проверив помещение. Иначе чем саботажем и вредительством я назвать это не могу!

— Неправда! — заверещал Урсинович, но воспрявшая духом Герих и повеселевший Иванов уже поняли, что есть шанс выкрутиться и перевалить всё на ближнего своего, и ухватились за соломинку.

Песенка товарища Урсиновича была спета.

Я, внешне сохраняя невозмутимое выражение лица, в душе торжествовала.

Вечером, я забежала домой переодеться, взяла с собой Лёлю, которую надо было всё равно выгулять, прихватила у Риммы Марковны котлет и жаренных кабачков в лоточки, я направилась в переулок Механизаторов, проведать Веру-Лиду.

На улице была чудесная погода, лёгкий ветерок раздувал мои волосы, а на душе было спокойно и радостно — враги повержены и получили по шапкам, погода прекрасная, я молода и полна сил. Это ли не чудо!

Лёля бежала впереди меня, на поводке, весело виляя овечьим хвостиком носилась туда-сюда из кустов, в кусты, по дорожкам и обратно. Наконец, мы добрались на Механизаторов, вошли в квартиру.

— Привет, Лида, — сказала я, когда растрёпанная толстушка открыла дверь. — Ка дела у тебя? Я таких вкусных кабачков тебе принесла, с котлетками и…

Договорить мне не дала Лёля. Деликатная, всегда воспитанная, и даже застенчивая собачка, сейчас она словно сошла с ума и принялась с рычанием и лаем бросаться в сторону Веры-Лиды. Хорошо, что она была на поводке и я успела её сдержать:

— Фу! Лёля, фу!

Но она меня не слушала, рыча и хрипя от ярости. Пришлось оставить Вере-Лиде продукты и срочно уходить оттуда. На улице, ка ни странно, Лёля пришла в себя и опять превратилась в милую деликатную собачку.

И вот что это было?

А на следующий день появилась Зоя.

Она вернулась из своего отпуска, наполненного похотливым безумием и южной любовью. После тех дурацких звонков, когда я отказалась покрывать её курортный роман и отвозить детей в село к её маме, она обиделась и больше не звонила.

Насколько мне было известно, она взяла остаток отпуска, а потом больничный. И вот теперь появилась. И первым делом зашла ко мне:

— Привет, — жалко улыбнулась она, выглядела Зоя помято, — ты сердишься на меня, да?

— Ты о чём, Зоя? — не поняла сперва я.

— Ну, как я вела себя, — покаянно опустила голову она.