Конторщица 4 (СИ) - Фонд А. - Страница 39

Через полтора часа я закончила, пробежалась глазами по исчёрканному черновику и удовлетворённо откинулась на спинку кресла (красавчик Урсинович, и где только такую мебель отхватил?).

В общем, решила я как в той былине «одним махом семерых убивахом». То есть сейчас я сделаю так, как всегда люблю — это когда делаешь что-то одно, а оно приносит несколько разных результатов.

Я вытащила из сумочки потрёпанную записную книжку и пролистав, нашла знакомое имя. «Вот ты где, роднулечка!» — широкая улыбка осветила моё лицо, и я набрала заветный номер:

— Алё! Роберт, это ты?

— Слушаю, — послышался знакомый голос, изрядно искажённый треском в трубке.

Роберт был журналистом, который любил «горячие дела» и которому я год назад «слила» материал по дому престарелых, когда вытаскивала Римму Марковну. И сейчас я решила его подключить опять.

— Это Лида Горшкова…

— Лида! — обрадовался он, — Сколько лет, сколько зим! Ты совсем пропала…

— Дела, Роберт, дела. В общем, чтобы не отнимать время скажу, что есть одно дельце, в стиле как ты любишь.

— Интересненнько! — заинтересовался Роберт. — Рассказывай.

— Не могу сейчас. Давай лучше встретимся. И желательно сегодня…

— Горит?

— Не то слово! — хмыкнула я, — а когда ты опубликуешь заметку — обещаю, что полыхнёт так, что «ой».

— Вот прямо «ой»? — хихикнул в трубку Роберт.

— И даже больше, чем «ой»! — пообещала я. — Записывай адрес…

— Тогда до встречи!

— До встречи, — я положила трубку и показала язык репродукции Алёнушки у омута, которую Урсинович почему-то не стал выбрасывать, а наоборот, заменил ей раму и повесил на почётное место на стене.

В этот момент дверь без стука распахнулась, так, что я аж дёрнулась — привыкла, что без вызова ко мне не ходят. Это был Урсинович. Сердитый, надутый, решительный.

Называется — помяни чёрта.

Он неотвратимым «Титаником» вошел в кабинет и окинул обстановку хозяйским взглядом. Молча.

Я тоже молчала.

Пауза затянулась.

Наконец, Урсинович не выдержал первым:

— Лидия Степановна! Что это было на совещании? Вы зачем это на меня Альберту Давидовичу наговариваете? Сами наделали ошибок, сами некомпетентны, причём по всем вопросам, и сразу на меня всё свалили! Очень удобная позиция! Но я вам скажу! Я скажу! Это недостойный и подлый поступок! Это… — он что-то ещё говорил и говорил, а моё сознание отключилась от его наездов и весь этот сердитый бубнёж проходил мимо, фоном.

А я сидела, рассматривала этого человека и офигевала. Ну ведь бывают же такие люди! Всё его поведение, от наглого появления в моём кабинете и до подставы с отчётом — всё это вызывало во мне дикое омерзение. Словно мерзкая плесень, а не человек.

— Лидия Степановна! — заметив моё выражение лица, возмутился Урсинович. — Вы что, меня не слушаете?

— Нет.

— А зачем я тут уже полчаса распинаюсь⁈

— Интересный вопрос. Действительно — зачем?

— Вы должны извиниться передо мной! А потом пойти к Альберту Давидовичу…

— Виктор Анатольевич! — тихо позвала я и Урсинович умолк.

— А?

— А хотите я сейчас скажу вам, куда должны пойти вы?

— Ч-ч-что? — покраснел Урсинович. Он некоторое время смотрел на меня, хлопая глазами, а когда, наконец, окончательно переварил информацию, глаза его налились злобой, — ты ещё пожалеешь, сука! Сгною!

— Пшел вон! — рявкнула я, схватила пресс-папье и запустила в Урсиновича. Ясное дело — промазала и тяжелая штуковина со всей дури врезалась в многострадальную Алёнушку у омута, принеся ей увечье в районе омута.

— Дура! — взвизгнул Урсинович и выскочил из кабинета, хлопнув дверью.

— Опять искусство оказалось крайним, — грустно констатировала я, обозревая кратер на месте омута.

Скажу честно, я всегда немного завидовала этой Алёнушке. Во-первых, ей на работу ходить не надо, знай, сиди себе у омута с грустным видом. А во-вторых, комары её явно не кусают. А это большой бонус, особенно в наших широтах. А тут крутишься, крутишься, как белка в колесе и конца-краю всему этому не видно.

Я вздохнула и принялась перепечатывать содержание того листочка, что я подменила в квартире Инны Станиславовны. Сегодня вечером придется отдать его «опиюсу», так хоть подстрахуюсь, авось потом пригодится.

После работы я сделала главное дело — пошла в коммуналку в переулке Механизаторов проведать Веру-Лиду. Вчера приехала с поезда, весь день суета, скупались для Светки в школу, затем закрывали черешневое варенье почти до глубокой ночи. Поэтому после работы я двинулась по знакомому адресу.

По дороге зашла в магазин, прикупила хлеба, докторской колбасы, макарон, консервов и даже шоколадных конфет. Думаю, пока хватит, а там гляну, что ей не хватает и докуплю.

Коммуналка встретила меня запахом чего-то сгоревшего и неожиданной тишиной.

«Неужели Райка опять оладьи пекла в воспитательных целях?» — подумала я и прошла внутрь.

На кухне было пусто, лишь витал слабый запах гари.

Ну ладно. Я подошла к двери Риммы Марковны и постучала.

Дверь рывком распахнулась и оттуда послышался крик:

— Я тебя сейчас за ногу в окно выкину, гадость такая!

На пороге стояла Вера-Лида, всклокоченная, растрёпанная, в заляпанном халате (а ведь я ей новый дала).

— Привет, — улыбнулась я, — что тут у вас за боевые действия происходят?

— А, это ты? — равнодушно бросила Вера-Лида при виде меня, — ты ко мне? Ну, заходи, давай, раз пришла.

Я вошла в комнату. Здесь царил бардак и разруха: кровать не застелена, простынь сбита в комок, пододеяльник, некогда кипенно-белый (да, старенький, но всегда чисто выстиранный и даже подкрахмаленный) в каких-то странных пятнах, которые вряд ли отстираются и за несколько стирок. На столе — грязная посуда, от которой жутко несло такой вонью, что меня аж передёрнуло, в тарелках, кажется, бурно зародилась новая жизнь в виде колоний грибов и плесени. На полу мусор, разбитая чашка…

— Что ты мне принесла? — спросила Вера-Лида и плюхнулась на единственный свободный от барахла стул. — Конфет принесла?

— Да.

— Давай сюда! — нетерпеливо потребовала Вера-Лида.

Я выложила на стол продукты, предварительно отодвинув грязные тарелки в сторону. Вера-Лида внимательно следила за моими действиями и, как только кулёк с конфетами оказался на столе — моментально схватила и потянула к себе. Не обращая больше на меня внимания, развернула фантики и сунула в рот сразу две конфеты.

— А что у тебя так грязно? — спросила я.

— Уфирафь некому, — ответила Вера-Лида, с набитым ртом.

— А сама?

— А как? Я плохо владею этим телом, — обличительно сказала она, — мне тяжело нагибаться, двигаться. Вот тебя всё ждала. Ты бросила меня здесь!

— Лида, — терпеливо пояснила я, — я же отсутствовала всего пару дней. Еда у тебя была, крыша над головой — тоже. Одежда — тоже. Ты ни в чем не нуждаешься…

— Я живу в каком-то хлеву! — воскликнула Вера-Лида возмущенным голосом. — Я должна мыть, стирать, варить, убирать! А мне тяжело! Это не моё тело! Отдай мне моё, и я всё буду делать!

— Лида, успокойся, — попыталась прекратить я зарождающуюся истерику, — поешь конфеты, вот еще вафельки «Артек» есть, а я схожу пока тарелки помою…

Я торопливо собрала тарелки в стопку и выскользнула на кухню.

Включив воду, я принялась активно бороться с иномирными формами существования с помощью воды и хозяйственной соды.

— Лидия! — услышала я голос Клавдии Брониславовны. — Явилась наконец-то! А то мы тут уже тебя все заждались.

Удивившись такому её проявлению эмоций, я вежливо сказала:

— Здравствуйте, Клавдия Брониславовна. Я только из Москвы вернулась. В командировке была…

— Ты кого в комнату Миркиной поселила?

— Веру, — озадаченно ответила я. — А что?

— Убирай её отсюда! — безапелляционным тоном потребовала она, иначе я участкового вызову.

— Зачем? — не поняла я.

— Она здесь не прописана! — зашла с козырей Клавдия Брониславовна.