1924 год. Старовер - Тюрин Виктор Иванович - Страница 17

У меня было немного времени подумать над сложившейся ситуацией, но теперь мне хотелось знать мнение местных жителей, которые могут дополнить мои слова своими соображениями. После моих слов Кац вместе с Когановичем бросили друг на друга взгляды, потом Кац стал усиленно чесать в затылке, сдвинув ермолку, а Фима уставился в потолок, словно там пытался прочитать ответ. Софа обвела нас всех взглядом, покачала головой, но говорить ничего не стала, принявшись мыть пол.

– Вы хотите сказать, что у Левши есть до нашего села какое-то другое дело? – наконец решился на вопрос аптекарь.

– Скорее всего, связанное с селом, – предположил я. – Иначе смысла в этом налете не вижу.

Коганович как-то странно посмотрел на меня:

– Я как-то по-другому представлял себе староверов.

– Какой есть, – усмехнулся я.

– Кажется, я знаю, в чем дело, – вдруг неуверенно произнес Абрам, а когда увидел, что все внимание приковано к нему, продолжил. – Он же вместе с селом и вокзал захватил. Так?

– Точно! Поезд! – вдруг неожиданно выкрикнул Фима. – Он хочет остановить и ограбить поезд!

– Поезд? – недоуменно хмыкнул я. – Можно, конечно, предположить и такое. Только почему здесь, а не в каком-нибудь глухом месте? Зачем устраивать налет на село?

Снова наступило задумчивое молчание. Вот только высказанная мысль о поезде стала копошиться у меня в голове, не желая успокаиваться. Я стал перебирать варианты, после чего решил поделиться одной мыслью:

– А если в поезде едет ценный груз? Например, власти решили царскую казну перевезти в Москву.

– Какая царская казна?! – неожиданно возмутился Коганович. – Откуда ей здесь быть?!

– Что вы так возмущаетесь, я просто предположил. Может, от Колчака что-то осталось, – высказал я новое предположение.

– Если кто и знает о сокровищах, так это Фима, представитель органов и ответственный секретарь, – не сумев сдержаться, снова поддел своего приятеля аптекарь.

– Ой, как смешно! А ты, Абрам, не знаешь, кто я?! Я больше канцелярский работник, чем милиционер. Сижу, справки выписываю.

– Оба-на! – вырвалась у меня. – А как насчет справки для меня?

– Это должностное преступление! – автоматически отреагировал на мой вопрос канцелярский милиционер.

– Ладно. Настаивать не буду.

Вдруг жена аптекаря, до этого выжимавшая тряпку, кинула ее в таз, да с такой силой, что во все стороны полетели брызги, после чего резко повернулась к Когановичу. Насколько я мог судить по ее виду, женщина сильно разозлилась.

– Фима, что я слышу?! Егор нас всех спас, а тебе жалко тиснуть синюю печать на бумажку!

– Софа, что ты так сразу! Я же не сказал конечное нет! – резко изменившись в лице, пошел на попятную милицейский секретарь.

– Попробовал бы! – сказала как отрезала жена аптекаря, но в ее голосе уже не было злых ноток, только раздражение. – И хватит пить!

Она подошла к прилавку, забрала графинчик и спросила:

– Есть пирог с рыбой. Будете есть?

– Будем! – ответил я за всех.

Женщина стала подниматься по лестнице, после чего наступила тишина. Не знаю, о чем думали Кац с Когановичем, но я опять вернулся к мысли об ограблении поезда.

«Ограбление поезда. Ограбление… Почему здесь, а не в другом месте? Погоди-ка, а если это большой, тяжелый и объемный груз, для которого нужны подъездные пути, хотя бы для тех же телег? Тогда, действительно, железнодорожный вокзал подходит для этого дела лучше всего. Только взорвать нужно в нужное время. Если все так, как я думаю, становится понятна зачистка села».

Говорить о своих мыслях я никому не стал, а спустя несколько минут жена аптекаря спустилась и принесла куски пирога с рыбой, чай и большую тарелку с маленькими крендельками, которые, как оказалось, местные зовут каральками. На этот раз мне активно помогали аптекарь с милиционером, у которых разом прорезался аппетит.

Активно жуя, я прокручивал в голове события последних суток, пытаясь их понять и проанализировать в соответствии с мышлением современного человека. Мне пока были не понятны ни мысли, ни поступки этих людей, ни их отношения. У меня нет привычки рефлексировать, но даже для меня, практичного человека, развернувшиеся здесь события выглядели дико и непонятно.

«По-моему, фразу „нет человека – нет проблем“ выдумали именно в это время. Взять Антипа и аптекаря. У них хорошие дружеские отношения. Пошел и попросил соседа помочь вывезти пару трупов и добить третьего налетчика. И тот, как добрый сосед, не отказал в этой просьбе. В селе орудует банда в несколько десятков рыл, и на улицах, наверное, трупы лежат, но при этом никто из местных не разбегается, просто сидят дома. Может, даже чай пьют с пряниками. Хотя здесь вполне может работать поговорка: моя хата с краю, я ничего не знаю. Да и противостояние в селе неслабое. Даже мне это видно. А взять Каца и его семью. Это стресс же какой! А так посмотреть – словно ничего не произошло, и семья спокойно живет дальше. Или люди здесь другие, или я что-то не понимаю. Кстати, Антип».

– Слушайте, а кто этот Антип?

– Антип Трофимович – самый уважаемый человек в нашем селе, – откликнулся первым Кац. – На войне был, Георгиевский крест имеет. Сельчанам всячески помогает. Марфе-солдатке помог крышу справить, Пантелеймона-инвалида сторожем к себе взял. Не твои большевики, Фима, а он людям помог. Да и чем может до сих пор людям помогает.

– Кулак-мироед он! Кто одним из первых против советской власти выступил?!

– Ты, Коганович, говори, да не заговаривайся! – с половины оборота завелся слегка нетрезвый аптекарь. – Не против власти, а против вашей коммуны, когда те грабить его пришли! Семья Дороховых уже лет сто как здесь живет. Они десятками лет здесь хозяйство налаживали, а тут пришли твои голозадые приятели и говорят: ты кулак-богатей, отдавай нам все! А когда ко мне пришли комиссары с мандатом, где было сказано, что я должен сделать мою аптеку пролетарским предприятием, а сам стать государственным служащим? Почему свое налаженное дело я должен кому-то отдавать? Нет, ты мне скажи, Коганович!

– Да, мы совершаем ошибки! Есть еще перегибы в нашей политике! Но это только начало! А вы, те самые люди, которые цепляются за свое мещанское прошлое, и тянете нас назад! Если бы все в едином порыве…

– Брось свою демагогию! Ты оглянись кругом! Вы все, что можно было, развалили! Иначе зачем вам разрешать частную собственность? Вы ничего не умеете! Хотя нет, отбирать и грабить вы умеете! Вам просто завидно, что человек хорошо живет! Вы что нам всем обещали?! Сбросим ярмо царизма и заживем свободно и счастливо! Это твои слова, Фима! А теперь что?! С одной стороны комиссары, с другой – бандиты! Это у тебя называется жить счастливо?!

– Скажи мне, Фима, где обещанное вами изобилие?! – сердито поддержала Софа супруга. – В вашем государственном магазине никогда нет ни керосина, ни швейных иголок, ни мыла! Таки где все?! Молчишь?! А я тебе скажу! В лавках у Гаврилова, Семена Савостикова и Юзека Поляка! Там все есть, но по двойной цене. Так что не дури нам головы своим коммунизмом!

– Это временные трудности! Вокруг нас кольцо врагов! Остатки банд, всякого рода контрреволюция и кулаки-мироеды подрывают наш строй! Не может наша молодая страна справиться со всеми напастями сразу! Только по этой причине…

– Люди, хватит по-пустому спорить! Я спрашивал про Антипа Трофимовича. Что он за человек?

– Матерый таежник и хозяин хороший, – ответил мне аптекарь. – За Антипа Дорохова половина села встанет, если что! По правде судит, хорошего человека не обижает, а виновного накажет.

– Вот! Я о чем и говорил! Не в сельсовет народ бежит, а к нему! А он кто? Кулак, богатей, самый что ни есть настоящий противник советской власти! – все никак не мог успокоиться Коганович.

– Абрам, а почему он к вам так уважительно относится? – снова спросил я.

– Так муж дочку его вылечил. Машенька, бедная, в горячке трое суток лежала, лоб огнем пылал. Абрам двое суток у них просидел, выхаживая девочку, ни на час не отходил, – неожиданно вместо мужа ответила Софья. – Ведь Абрам сначала на фельдшера учился. Это уже потом он провизором стал.