Физиологическая фантазия - Елистратова Лола - Страница 21
- Предыдущая
- 21/41
- Следующая
– Переедешь сегодня же.
Таня складывала вещи с большим энтузиазмом. Конечно, плохо ли оказаться в зеркальном пентхаусе после паршивой квартирки в хрущевке! И денег сразу станет настолько больше!
Переехала она быстро: в этот день все складывалось на удивление удачно. Такси подкатывали мгновенно, пробок не было. Даже дождь не шел, погода стояла отменная.
Бывают же прекрасные дни!
Настроение стало таким чудесным, что захотелось сделать еще что-нибудь удивительное. Около метро Таня купила порцию шоколадного мороженого и съела его с наслаждением, получив отдельное удовольствие от холода, от твердых кусочков шоколада и от хрустящей вафельной корочки. Выкинув сладкую липкую бумажку от мороженого и облизнувшись, вспомнила, что давным-давно собиралась сходить в парикмахерскую. Позвонила парикмахерше, и та – поразительная вещь! – сказала, что совершенно свободна. Впрочем, в такой день иначе и быть не могло.
Таня схватила такси и помчалась к парикмахерше в Раменки. Пока она ехала, полил дождь, но не такой угрюмый и злой, как в последние дни, а веселый, летний, пронизанный солнечными лучами. Машина плыла среди потоков воды, как лодка, шофер чертыхался, а Таня улыбалась теплому августовскому ливню, и полноте жизни, и счастью.
– Какие же у вас прекрасные волосы, – сказала парикмахерша, расчесывая белокурую Танину гриву. – Другие часами добиваются таких локонов: завивают, химию делают. А вам Бог дал.
Таня улыбалась.
– И здоровые такие, крепкие, – продолжала парикмахерша. – Неужели ни разу не красили?
– Нет, ни разу.
– Надо же, первый раз в жизни такое вижу. Как это вам удалось сохраниться в таком первозданном состоянии? Неужели не хотелось попробовать чего-нибудь новенького?
– Ну что мне, в брюнетку, что ли, перекрашиваться?
– Зачем в брюнетку? Можно попробовать медно-рыжий.
– И я стану похожа на Фаусту Петровну? Парикмахерша была знакома с Фаустой Петровной; именно доктор и дала Тане ее телефон.
– Ну, Фауста Петровна... – сказала мастер неопределенно. – Как можно стать на нее похожей?
На этом разговор и исчерпал себя. Подстриженная Таня вышла из парикмахерской, гордо потряхивая стильно уложенными кудряшками, и направилась к троллейбусной остановке. Неожиданно обретенное богатство в форме лишних трехсот долларов в месяц провоцировало, конечно, еще на одно такси, но Таня стоически села в троллейбус, который какие-то развязные подростки нагло перегородили велосипедами. Но сегодня ее не разозлили ни подростки, ни велосипеды; она безотчетно радовалась солнечному свету, и громаде Московского Университета, вальяжно выплывавшей из-за деревьев, и гудящим вокруг стройкам. Вот сколько всего строится, хорошо, какой красивый современный город, и я в нем живу, это прекрасно, я так счастлива, я влюблена, и лето, и солнце.
Таня сошла у метро «Университет» и тут же, у первого попавшегося ларька, накупила себе гору чулок с кружевными резинками. Ну и что, что дорогие, но ведь это необходимо: она теперь взрослая женщина, и у нее есть любовник, и все по-настоящему – ну, почти по-настоящему...
Уйти от такого сверкающего дня в душное метро и тащиться бог знает сколько времени до «Чертановской» Тане, конечно, не захотелось. Она махнула рукой на расходы – ладно уж, чего там, снявши голову, по волосам не плачут, – и остановила старый пыльный «Жигуленок».
– Здравствуйте. Северное Чертаново, – сказала она, нагибаясь к открытому окну.
Садитесь, – печально ответил пожилой водитель. У него было интеллигентное лицо и круглые очки; он был бы даже похож на Марка, только лет через тридцать, причем если бы все тридцать лет Марка держали в темном чулане и вымачивали в хлорке.
В машине играла музыка.
«Вот какая будет следующая песня, так у меня с Марком и получится», – загадала Таня, как девочка-подросток.
К сожалению, следующую песню Адриано Челентано запел на итальянском языке. Таня вздохнула и сказала водителю:
– Вот бы узнать, о чем эта песня.
– А я вам переведу, – вдруг ответил он. – Челентано поет: «Мы иногда ангелы, а иногда черти в этом мире, который не знает угрызений совести».
– А дальше? Дальше?
– «В глубине души мы с тобой сообщники, так дай мне улететь туда»...
– Туда? – переспросила Таня, на секунду задумавшись, но сразу отвлеклась, потому что Челентано вдруг запел припев по-русски:
– Я тебя люблю, я жить без тебя не могу...
«Вот и ответ на гадание», – обрадовалась Таня. Потом вспомнила про шофера и спросила:
– Неужели вы знаете итальянский язык?
– Да, – ответил он грустно, – я когда-то закончил факультет иностранных языков, а теперь вот бомблю на старой машине. Сами знаете, какие теперь времена. Работы нет.
– А я думала, сейчас, наоборот, везде нужны переводчики, – удивилась Таня.
– Может, и нужны, – вздохнул он, – но только такие, вроде вас. С длинными ногами и длинными ресницами.
Таня пожала плечами.
«Я тебя люблю», – заливался Челентано.
С неба снова обрушился проливной светлый ливень. Дурные мысли и страхи последних дней размывало дождем, искристым блеском заполнявшим воздух. Чувства скакали и танцевали в этой солнечной взвеси, как в водяной болтушке, которую Таня готовила по прописям Фаусты Петровны. В открытое окно машины пахло горячим мокрым асфальтом, летом и бензином, и влюбиться было счастьем.
Таня была влюблена и счастлива.
Мы иногда ангелы, иногда черти, а миру вокруг неведомы угрызения совести. В глубине души мы сообщники, так отпусти меня.
Дай мне улететь туда.
Когда вечером Марк пришел на ужин, Таня радостно сообщила ему:
– А я теперь живу здесь!
Молодой человек удивленно поднял брови.
– Фауста Петровна предложила мне переехать к ней, и я отказалась от своей квартиры.
– Ну, я не знаю... – сказал он, но в его голосе особой радости не слышалось.
– Да ладно, не бойся, – произнесла Фауста, выходя из гостиной. – Я вам мешать не собираюсь.
– А я и не боюсь.
– Храбрый...
Поели.
Обстановка за ужином была все же чуть-чуть напряженная, хоть Марк и развлекал дам своими обычными байками про волков.
– Волк – очень полезный зверь. Если его правый глаз засолить и привязать к руке, он снимет лихорадку. – Порошок из волчьей головы излечивает зубную боль.
А Фауста разливала коньяк со своей особой улыбкой для разливания коньяка: мол, вам «Hennessy» или «Otard», а то, что я задумала, не знает никто и, может быть, даже я сама, хотя я сама, возможно, и знаю...
– А если голову старого волка подвесить над входной дверью, она сохранит дом от ворожбы и отравы.
После ужина посидели немного в гостиной. Разговор не клеился. Фауста все больше смотрела в окно, Марк настороженно поглядывал то на нее, то на Таню. А Таня плавала в сладких мечтах: жизнь представлялась ей светлой и безоблачной.
Девушка и думать забыла об окружавших ее страхах, словно и не было ни разодранных трупов, ни мрачных деревьев на берегу озера. Она прожила сегодня такой длинный, пронизанный летним солнцем день, что ей не хотелось возвращаться назад. Хотелось думать о той милой, уютной жизни, которая наступит теперь. Тане нравилось перебирать подробности этой будущей жизни; она играла в воображаемое домашнее хозяйство, как раньше играла в кукол. Когда они будут жить вместе с Марком... Правда, о том, как и где они будут жить вместе с Марком, Таня себя не спрашивала, мысли ее полоскались в беззаботной ирреальности, не желая касаться того странного симбиоза, который ожидал их при жизни втроем в квартире Фаусты...
В общем, когда Таня будет жить вместе с Марком, все изменится, и вкус существования станет иным: полным, ярким, плавным. Жизнь потечет не спеша, замкнутая в сферической полости счастья, без темных повалов в глухие страшные дыры и без истерических порывов вверх, туда, туда-а, в неизвестную и чистую даль, где зло отделяется от добра, как яичный белок от желтка. Жизнь будет ровна и уютна в красоте обыденности, и самый банальный жест каждого дня будет пронизан значительностью и звучностью.
- Предыдущая
- 21/41
- Следующая
