Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр - Страница 63

Поскольку меня никто не прерывает, я кратко пересказываю суть своей идеи. Когда я заканчиваю изложение, оба слушателя некоторое время сидят в глубокой задумчивости. Как мне кажется, подобно всем ограниченным людям они обдумывают не пути реализации предложенной идеи, а скрытый в ней подвох. Наконец, они предлагают мне свое видение проблемы:

— Бред какой-то!

Жаль, я не могу им сказать, что мой партнер и соратник Бортновский сначала оценил мое предложение примерно такими же словами. А теперь постоянно подгоняет меня и нудит, что я недостаточно радею о нашем общем деле.

Втягиваться в дискуссию мне не хочется, но и оставлять этот невнятный выпад без внимания тоже нельзя.

— Это не бред. Бредом было бы ни с того ни с сего сообщить в полицию о двух русских мошенниках, которые околачиваются в Париже. Это не имело бы ровно никакого смысла. Ну какая, скажите, мне от этого польза? Максимальный возможный результат — задержание до выяснения обстоятельств. Кому это нужно? Разве что в самом крайнем случае, если мы не найдем общего языка. А я между тем предлагаю вам дело, за которое вы получите пятьдесят тысяч долларов. Только не надо торговаться. Эта сумма окончательная. Зато она и велика.

На этот раз жулики погружаются в конструктивное молчание. Через некоторое время Глеб заинтересованно просит:

— Еще раз раскажите суть своей идеи.

Его напарница обижается, что он принял решение без предварительных консультаций с ней. Но Глеб останавливает ее нетерпеливым жестом:

— Подожди, дай разобраться!

Итак, нам удалось добиться некоторого прогресса. Я еще раз, уже гораздо детальней, излагаю свой план. Сразу после этого начинается обсуждение, которое показывает, что мои собеседники не новички в деле и не лишены некоторой доли сообразительности.

После часовой дискуссии я нахожу необходимым сделать перерыв. То, что мне предстоит проработать с этими двумя деятелями дальше, потребует от них значительных затрат нервной энергии. Поэтому на сегодня достаточно.

— Ну хорошо, друзья мои, я рад, что мы пришли к согласию. Думаю, что вам нужно обдумать наши общие дела. Суток на это должно хватить. Встретимся завтра здесь в то же время.

После этого я без всякого перехода начинаю уже привычно запугивать собеседников:

— Я сейчас уйду, а вы, конечно, станете обсуждать и просчитывать варианты. Хочу вас предупредить — пусть ваши мысли и, тем паче, дела останутся в русле наших договоренностей. Не надо звонить знакомым, выяснять о возможных покупателях, пытаться напустить на меня кого-нибудь. Не создавайте себе лишнюю головную боль.

Татьяна, наконец, решает показать характер:

— А что вы нас запугиваете?

— Я не запугиваю, я обрисовываю перспективу.

Но женщина не унимается:

— Мы еще ничего не решили!

Приходится подавлять мятеж на корню и притом чужими рукам и.

— Глеб, мне нужно знать, кто у вас принимает решение. Что это за игры — «решили-не решили»?! Мы что, начинаем препираться по новой?

Трюк срабатывает безотказно — Глеб начинает медленно надуваться. Выпятив грудь, он снисходительно смотрит на свою напарницу и говорит:

— Никаких дискуссий. Мы будем это делать. До завтра.

Последняя фраза адресована мне. Думаю, прощание было» весьма своевременным. К чему мне наблюдать, как мои новые знакомые станут выяснять, кто из них на самом деле главный?

— Как у нее настроение? За эти дни я ог отвык от Наталии Алексеевны.

Мы с Верой поднимаемся по лестнице. Нам предстоит встреча с Завадской, предчувствие которой, как обычно, вызывает у меня легкую нервную дрожь.

Остановившись на площадке и без необходимости поправляя мне галстук, Вера сообщает:

— Какое у нее может быть настроение? Скверное настроение. Она предпочла бы не встречаться с тобой. Но со мной ей трудно спорить. Я уговаривала ее полдня и часть вечера. Ты — мой должник.

— Я согласен на должника.

— Конечно, согласен. Ты ведь еще не получил своего за недавнее исчезновение.

— Оставь ты, ради Бога! А что Наталия Алексеевна сказала?

Поморщившись, Вера говорит:

— Думаю, она повторит это еще раз. Но главное — она обещала помочь. А ты — побольше молчи.

Пожав плечами, покоряюсь требованию. В конце концов, молчать не самое трудное. Завадская мне не особенно нужна. Этот визит организован ради ее друга студенческой молодости, ныне занимающего важный пост в американской фармацевтической корпорации.

В гостиной за столом сидят Завадская и пожилой благообразный мужчина лет семидесяти в темном костюме. При нашем появлении Наталия Александровна довольно холодно кивает, а мужчина бодро встает и, одобрительно оглядев Веру, протягивает мне руку.

— Виктор Сухоруков. Натали просила меня встретиться с вами, хотя я не представляю, о чем мы могли бы говорить.

— У меня есть некоторые предложения, которые, вполне вероятно, вас заинтересуют. Они касаются получения чистых веществ в космосе.

Завадская молча ставит на стол бутылку коньяка, с помощью Веры приносит кофе и, взяв в руки какую-то книгу прошлого века, садится в стороне. Вера, убедившись, что наша с ее бабкой встреча обошлась без кровопролития, уезжает по своим делам. Еще на улице она сказала, что через час должна быть на работе.

Чуть пригубив коняк и не уделяя особенного внимания кофе, Сухоруков говорит:

— Наша компания действительно использует технологии получения чистых веществ в невесомости. Они необходимы для производства лекарств. Но дело в том, что в своей корпорации я занимаюсь совсем другим.

— Но вы можете связаться с теми людьми, которых это непосредственно касается.

Виктор строптиво пожимает плечами.

— Вы должны знать, как любое начальство не любит, когда кто-нибудь лезет не в свое дело. Хотя я и вице-президент…

Завадская, которая, как выясняется, была занята не столько своей древней книгой, сколько нашим разговором, неожиданно подает голос из кресла:

— Виктор, прекрати. Америка тебя испортила. Кстати, тебе надо бросить эти гамбургеры. Посмотри на свой живот.

Поежившись и скосив глаза на свой галстук, Виктор пытается несмело сопротивляться:

— Не понимаю, при чем тут мой живот?

— Ни при чем. Это я так, к слову. Помнишь, ты говорил, что сделаешь для меня все, что угодно?

Подумав, Виктор осторожно отвечает:

— Я все помню. Но, Натали, это было сорок лет назад, когда я просил твоей руки.

Это заявление никак нельзя признать удачным. Как обычно, в подобных ситуациях мне хочется выйти или стать на время глухим. Ужасно, когда хрупкое и в общем-то слабое существо утверждает свое превосходство, не считаясь с чувствами пострадавшего, который имеет значительное превосходство в силе, но слабее морально. Завадская, отложив книгу в сторону и надменно вздернув голову, резко интересуется:

— И что изменилось с тех пор?

Видимо, хорошо зная свою собеседницу, мужчина быстро соглашается:

— Ничего!

После некоторого колебания он, как бы про себя, добавляет:

— Ты, во всяком случае, абсолютно та же.

— Виктор!

— О, Господи, ну ладно!

Результатом этой короткой перепалки становится то, что Виктор утрачивает остатки строптивости и довольно покладисто рассказывает о своей компании, изредка опасливо поглядывая в сторону Завадской. Послушав нашу беседу еще минут десять, Завадская поднимается и выходит. Проводив ее взглядом, Виктор прерывает свой рассказ, наклоняется ко мне и негромко говорит:

— Потрясающая женщина! Жаль, вы ее не видели в молодости! Вылитая мадонна работы Леонардо, которая в Эрмитаже. Была невероятно хороша. Я четыре раза делал ей предложение. Но — увы! Теперь женат на женщине, которая за последние двадцать лет сделала мне замечание только один раз. Когда я разбил нашу новую незастрахованную машину. Она сидела на переднем сиденье. Давайте выпьем.

По мере того как уровень коньяка в бутылке понижается, Виктор становится всё более конструктивен, и минут через сорок мы достигаем договоренности. Напоследок Сухоруков дружелюбно говорит: