Стальной пляж - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 43

за всю мою жизнь: наверное, думала, что я положу материалы на стул и усядусь сверху, чтоб никто не видел. Я позвонил ей в ответ и обласкал несколькими не менее резкими эпитетами. Вероятно, она волновалась о том, как будет расценена степень ее причастности к трагическому инциденту, но главная причина крылась в ее ненависти к средствам массовой информации — и по этому вопросу я не скажу, чтобы она была совсем уж не права. Время от времени я задумывался, не из-за этой ли ненависти я подался в журналисты. Пренеприятнейшая мысль, сказать по правде.

Как бы то ни было, я решил, что спрашивать ее совета по тем вопросам моей истории, в которые я не успел или не захотел сразу посвятить ее, не имеет смысла как минимум в ближайший год или около того. Как максимум, лет пять.

Весь следующий день мы сдавали нашу статью в аренду конкурирующим газетенкам и теленовостенкам — разумеется, на наших условиях. Цена была высока, но ее платили охотно. Конкуренты знали, что следующий раз, вполне вероятно, арендодателями окажутся они, и надеялись тогда отыграться. Как обычно в таких случаях и делалось, меня тоже включали в каждую сделку, так что я мог упоминать "Вымя" как можно чаще и громче во всех прямых эфирах. И я наговорился до хрипоты, сидя перед бесконечными комментаторами, обозревателями и тому подобными персонами, пока видеоряд — теперь уже устаревший — транслировался в очередной раз.

Единственным человеком, кто удостоился за эти два дня не менее пристального внимания, чем я, была Земля Лоу. Такое радикальное движение, как землисты, порождает отколовшиеся группировки в тех же темпах и объемах, в каких поросится породистая свиноматка. Это закон природы. Лоу была лидером крупнейшей из подобных группировок. Ее последователи тоже называли себя землистами, как я думаю — исключительно ради издевательства над несчастными репортерами. Некоторые из нас различали обе партии как "землистов Дэвида" и "землистов Лоу", другие пытались приклеить отщепенческому безобразию звание "земляистов". Большинство из нас просто называли их "землистами" и "другими землистами" — верный способ заставить Лоу разразиться нотой скулящего протеста, поскольку было понятно без объяснений, кто такие "другие".

Дэвид не оставил политического завещания. Очевидного наследника в его организации не оказалось. Люди все реже и реже задумываются о своей смерти и не планируют дела наследования, потому что просто не собираются умирать. Возможно, именно этим объясняются острый завораживающий интерес к жестоким иллюстрациям в популярных развлекательных изданиях и передачах и требование как можно большего числа подробностей в описании настоящих смертей, когда они случаются. Бессмертия мы пока еще не достигли. И, возможно, не достигнем никогда. Но люди уже привыкли считать, будто смерть — нечто такое, что случается с кем-нибудь другим и не слишком-то часто.

Земля Лоу взбиралась на любые уличные трибуны, способные выдержать ее отнюдь не маленький вес, и распахивала гостеприимные объятия заблудшим овцам, приветствуя их возвращение в стадо. По ее версии, это Дэвид откололся от нее, а не наоборот. Какая разница, что он увел с собой девяносто процентов паствы? Нам было заявлено, что Лоу всегда любила Дэвида (что не удивительно, они оба исповедовали любовь ко всем живым существам, хотя Дэвид любил Лоу так, как любят, скажем, глиста или вирус, а не домашнюю собаку) и с крайней широтой души возвращала ему его любовь. За всеми тонкостями различий в их доктринах я уследить не смог. Как мне показалось, главное состояло в том, что, по убеждению Лоу, каждый истинный землист должен пребывать в женском теле, чтобы являть собой наилучшее воплощение Матери-Земли… или нечто вроде того.

В общем и целом, это была самая проклятущая, самая барнумобейлиевская[28], до мозга костей наипостыднейшая адская буча газетно-журнально-телевизионной клоунады, какую кто-либо видел с тех времен, как Большая Лапа погнался по дороге за опоссумом и растерял все запасные зубы. Я от души сожалею, что оказался в ней замешан.

Едва двухдневные муки адовы закончились, я рухнул на постель и проспал не меньше двенадцати часов. А когда проснулся, в очередной раз задумался: не пора ли бросать к чертям эту работу? Не она ли — истинная причина моего стремления к саморазрушению? Могло бы создаться впечатление, будто ненависть к делу, которым я занимаюсь, в принципе способствовала чувству собственной никчемности, а следовательно, подводила к мысли поставить на всем крест. На некоторое время я задумался над этим. Но пришлось признать, что, несмотря на мое презрительное отношение к поступкам нашей братии и к нашей манере эти поступки совершать, все же новостной бизнес дарит некое пьянящее волнение, когда на самом деле случается что-нибудь серьезное. Волнующие события бывают не так чтобы очень часто, даже в той области журналистики, на которой я специализируюсь. Большинство новостей — из разряда "сегодня ничего особенного не стряслось", и для придания читабельности их искусно украшают всевозможным сексуальным враньем. Но когда происходит нечто выдающееся, это бодрит не на шутку. И еще более заслуживающее порицания удовольствие испытываешь, когда находишься прямо там, где творятся новости, когда узнаешь о чем-то раньше всех. Есть только один род занятий, в котором можно почти так же близко подойти к центру событий — это политика, но ей даже я гнушаюсь заниматься. У меня еще сохранились кое-какие моральные правила.

Разговор с Калли обернулся провалом, если уж не с точки зрения работы, то с точки зрения получения желанного совета. Но пока я искал причины своей неудовлетворенности, кое-что становилось для меня все яснее и очевиднее. Мое тело сидело на мне неловко, как плохо подогнанные брюки — такие, что жмут в паху. Год, прожитый в женском теле, каким бы суррогатным этот жизненный опыт на поверку ни оказался, дал мне понять, что пришло время сменить пол. Причем назрела эта необходимость уже давно, возможно, даже несколько лет назад.

Могло ли именно это быть источником моего неудовольствия? Могло ли это способствовать ухудшению моего состояния? Сомнительно, но возможно. Даже если смена пола не имеет к моему самочувствию никакого отношения, не помешает все-таки пойти и сделать эту операцию, чтобы снова ощутить себя в своей тарелке. Черт побери, всего-то делов.

Когда страшно-ужасно моднючие люди решают, что прежние гениталии им порядком наскучили — то, как вы все наверняка знаете, они заказывают машину и требуют доставить их старые кости в Квартал Перемен.

В обычное время, если бы мне пришла пора сменить пол, я поспешил бы в одну из небольших операционных, каких полно по соседству. В конце концов, у всех них есть разрешение на подобную деятельность, и все они ничуть не хуже других могут отрезать, где надо, и подшить, что надо. Но на этот раз стечение обстоятельств убедило меня посетить улицу, где встречается элита. Одним из обстоятельств было то, что мои карманы пухли от банкнот, которыми осыпал меня Уолтер в качестве премий и наград за статью о Земле В Огне. Другим — то, что я был знаком с Дорогушей Бобби еще тогда, когда он был просто Робертом Дарлингом из Недорогого Косметического Салона "Безумный Боб" и сменой пола занимался лишь в качестве приработка. Он тогда содержал крохотную операционную на Лейштрассе, в торговом коридоре — исконной обители рабочего класса, где треть фасадов всех магазинов была заколочена и облеплена рекламными листовками. Проходил этот коридор по одному из самых непрестижных районов Кинг-сити. Операционная Дарлинга была зажата между борделем и мексиканской забегаловкой, а вывеска ее гласила: "Наилудшие Превращения Полов на Лейштрассе — Простые условия кредитования". Ни первый, ни второй лозунги никого не удивляли: заведение Боба было единственным подобным на всю округу, и настолько дорогую операцию окрестные жители не могли себе позволить без соответствующей финансовой подготовки. И не то чтобы Бобу приходилось делать так уж много половых превращений. Рабочим не по карману частые смены пола, да и не очень-то принято в рабочей среде оспаривать результаты жеребьевки Матушки-Природы: кому какой пол выпал, с тем и живут, и бегать туда-сюда из женского тела в мужское не склонны. Гораздо удачнее у Дарлинга шли дела с татуировкой, которая и стоила совсем дешево, и нравилась местной клиентуре куда больше. Он рассказывал, что у него бывали завсегдатаи — любители полностью обновлять татуировки по всему телу каждые несколько недель.