Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович - Страница 15

– Гера, ты чего? – потряс меня за руку Стариков. – По школе заскучал? Ностальгия замучила?

– Ага, – сказал я.

Мне казалось, что я нахожусь внутри «Ералаша». Или фильма про приключения Электроника. В общем, чувство нереальности происходящего крепко взяло меня за жабры, голова закружилась, и я попытался прийти в себя, глубоко вдохнув и медленно выдохнув воздух.

– Тебе что – плохо? – Женёк участливо заглядывал в глаза. – Давай вон присядем в тенечке, около подъезда. Времени у нас вагон, никуда эта Миронович не денется.

– Башка трещит – спасу нет, – сказал я. – Давай и вправду посидим, воздухом подышим.

Я сидел на лавочке и думал, что, пожалуй, самым странным во всей этой суматохе на школьном дворе было отсутствие грохота басов портативной колонки и прямые взгляды школьников: они смотрели друг другу в глаза, и ни один из них не пялился в смартфон. У меня даже рука дернулась к карману – проверить, что там пишут, полистать ленту…

От Старикова это движение не укрылось, он удивленно поднял бровь но ничего комментировать не стал: Женёк признавал право каждого на своих, личных, прикормленных тараканов.

– Слушай, – сказал я. – А давай зайдем в библиотеку. Тут вроде недалеко? Возьму что-нибудь свежего почитать.

Я совсем не удивился, когда на огороде у Езерской увидел еще и Анатольича. Он любил всякие подработки: там траву покосит, здесь дров поколет, в другом месте – забор поправит. Рублик к рублику – и получалась у товарища Сивоконя приличная заначка, к которой жена не имела никакого отношения. В общем, Юрий Анатольич был умный, а Герман Викторович – дурак, потому как один работал за деньги, а второй за еду, но кормили обоих одинаково.

Светило обманчиво теплое майское солнышко, по небу пробегали кудрявые облачка, пахло коровьим дерьмом, а из радиоприемника раздавался жизнерадостный голос Эдуарда Хиля, который пел про потолок ледяной – совершенно не по погоде.

Внося при помощи четырехзубых вил угнаенни у глебу, то бишь удобрения в почву, я думал о том, что зря занимаюсь износом белозоровского организма. Гера был парнем спортивным, атлетичным, почти не пьющим и совсем не курящим, дома у него имелись пудовые гири, литые гантели и штанга с набором блинов на пять, десять и пятнадцать килограммов. А я, понимаешь, вселился на всё готовенькое и завел моду хлебать коньяк изо дня в день. Нужно было начинать следить за здоровьем – несмотря на уверенность в том, что до семидесяти лет не видать этому мутанту-полешуку ни онкологий, ни диабетов с гепатитами, ни сердечно-сосудистых заболеваний, которые выкашивают нашего брата-мужика целыми батальонами.

Теперь дурной алкогольный пот выходил наружу, и я снял майку и замотал ее на голове – как незабвенный палестинский лидер Ясир Арафат.

– А и здоров же ты, Гера! – сказал Анатольич, вторя моим мыслям.

– А толку-то? Вон, вы даже не вспотели, бегаете себе аки сайгак по огороду, а я как мышь мокрый и язык на плечо…

– Так то всё с опытом, с опытом! Не размахивай вилами, экономно двигайся, на пупа не бери… – Так мы и работали.

Я время от времени отвлекался, поглядывая на радиоантенну, которая торчала у дома Езерских. Отец Ариночки Петровночки был заслуженным учителем физики, радиолюбителем, общался со всем миром – говорят, даже из Австралии ему открытки приходили и из Японии. Антенна напоминала башни ПБЗ из фильма «Обитаемый остров» по повести братьев Стругацких или выжигатель мозгов из «S.T.A.L.K.E.R» – разлапистая, на телескопической мачте, гигантских размеров. Не знаю, как поживала в двадцать первом веке Арина Петровна, но старик Езерский помер в 2015-м и преподавал еще в те года, когда я учился в школе. Среди учеников про него ходили легенды. Честно говоря, я и на эту огородную каторгу согласился, держа в уме мысль о том, что могу с ним пообщаться – очень меня интересовал вопрос кустарной сборки металлоискателя.

Моховские курганы и варяжский военный лагерь я знал не то чтобы как свои пять пальцев – но довольно неплохо. Довелось в студенческие годы помахать лопатой на раскопках… И хорошо помнил рассказы бывалых археологов о том, что две самые крупные и дорогие находки – горшки с серебряными шейными гривнами, браслетами и монетами – были найдены на глубине не более полуметра. Так что за сутки-двое поисков я вполне мог разбогатеть… Нужно было только залегендировать свой туда поход, и тут мне должны были пригодиться налаженные контакты с БООРом. Притвориться охотником для того, чтобы держать дома оружие – что может быть логичнее?

Петр Ефимович Езерский присоединился к нам почти сразу, и его худая фигура с вилами маячила в конце огорода, ветер надувал рубаху пузырем и трепал тронутые сединой волосы. Я надеялся подкатить к нему с этим вопросом за обедом, который уже соображала Арина на летней веранде.

Мужик цыганистого вида пригнал к воротам телегу, в которую была впряжена понурая коричневая лошадка со светлой гривой. На телеге лежал еще один мужик, похожий на первого как две капли воды, стальной плуг и торба с зерном для конячки. Пока они распрягали животину и цепляли плуг, мы закончили с навозом. Теперь он лежал тонким слоем на всех двадцати сотках участка Езерских и ждал своего часа.

– Гера! – сказал Юрий Анатольич. – Вчера была пятница, а ты снова не зашел ко мне в гараж. Ты ведь бобыль бобылем и налог холостяцкий платишь! Что ты такое делаешь вечерами, что постоянно игнорируешь мой гараж?

Это у него была такая идея-фикс: заманивать в гараж всё мужское население редакции по пятницам – и культурно спаивать. Стариков, например, был там регулярным гостем, и Шкловского тоже им удавалось несколько раз сподвигнуть на общее времяпрепровождение. Гера, видимо, ещё держался. И на сей раз отговорка у меня была самая замечательная:

– А я детям песочницу делал! – торжествующе улыбнулся я.

– Ого! – сказал Сивоконь. – Где это ты детей нашел? В вашей Слободке одни пенсионеры, ну и ты, горемычный!

– К соседке, Пантелевне, приехали две правнучки. Копошились прямо на дороге, в песке!

– Хо-хо, там у вас та еще пустыня Сахара! А весной-осенью – лечебные грязевые ванны… Но это ты молодец! Дети – цветы жизни. Однако в следующую пятницу я тебя в гараже жду! – и погрозил пальцем.

Детки у Таисии действительно были очень обаятельными. Пока их сильная и независимая мама усвистала за покупками на «Волге», белокурые девчули пяти и двух лет играли под присмотром Пантелевны. Соседка на мою инициативу соорудить песочницу прямо у ее забора отреагировала только положительно:

– Аська с Васькой уедут – другая малышня тут собираться будет! А я их пивновать стану. Я потом в городе буду – куплю им посудок, лопаточек… Сходи, Германушка, в сарай – там досочки есть. А за песком на речку – тачка у тебя хорошая, не чета моей…

В общем, я был большим мастером находить себе работу из идеалистических побуждений. Или не из идеалистических: обе книжки про капитана Блада (свою и библиотечную) я оставил на столе в хате, рядом с женскими солнечными очками. Вряд ли это были очки Пантелевны.

Вот и теперь, усаживаясь за стол, я понимал, что единственная возможность как-то компенсировать потраченные на говно усилия – это сожрать всё, до чего дотянутся мои загребущие пальцы. Старший Езерский тщательно вымыл под рукомойником руки, придвинул стул, взял в руку ложку и сказал:

– Ну-с, приступим! – он явно подражал Феде из «Приключений Шурика».

Мы навалились на борщ с пампушками, потом отдали должное макаронам с биточками и двум видам салатов.

Арина Петровна тут же начала обсуждать с Анатольичем надвигающуюся поездку в Василевичи, а Петр Ефимович повернулся ко мне:

– А что, Герман, вы решили переключиться на криминальную сферу? Видел сегодня в газете ваш разворот – очень ярко, захватывающе. Но я с удовольствием читал ваши исторические материалы, работы по краеведению… Например, про Стрекопытовский мятеж, или роль Дубровицы как пограничной крепости между Московским государством и Великим княжеством Литовским…