Разбойничья злая луна - Лукин Евгений - Страница 2

– Вот! – воскликнул он, отбирая из рук Виталия Валентиновича давешний кошмар Ахломова. – Вот! Это я понимаю! Это профессионально!

И, не прерываемый ни Подручным, ни – тем более – вскочившим со стула Ахломовым, главный поставил терпеливую железяку на стол и принялся умилённо её осматривать.

– Это – фирма, – приговаривал он. – Это – на уровне. Можем, значит, когда захотим! Виталий Валентинович, что это такое?

– Да… мм… видите ли, – расстроенным голосом начал Виталий Валентинович, – это в некотором роде макет нашего автоматического захвата…

– Ну что я могу тут сказать! Это – фирма. С этим не стыдно и в министерство показаться. – Главный любовно снял с железяки пылинку и насторожился. – Слушайте, а зачем вы мне его принесли?

– Сделан-то он, конечно, старательно… – промямлил Подручный, чувствуя, что пришёл не совсем вовремя, – но размеры, Алексей Сергеевич, пропорции… Крайне неточно сделано.

Главный закатил огромную паузу, в течение которой скорбно смотрел на Подручного.

– Ну, я не знаю, товарищи, – вымолвил он, безнадёжно улыбаясь. – Или у нас нет квалифицированных специалистов…

Ахломов, не слушая, присматривался к железяке. Нет, как хотите, а не могло это двигаться. Единый кусок металла, монолит. Скорее уж обрезок рельсы поползёт на манер гусеницы. А лапы! Каждая на конце скруглена. Как можно такой лапой что-нибудь ухватить? Может быть, присоски? Показаться невропатологу? Но ведь двигалось же оно, чёрт побери!

– А достижения?! – Главный уже бегал по кабинету. – Страшно смотреть, как они у нас нарисованы!

Железяка изумлённо щелкнула и зажужжала. Главный запнулся и укоризненно посмотрел на отпрянувшего от стола Ахломова.

– Виталий Валентинович, – позвал он, вновь повернувшись к железяке, – здесь можно что-нибудь исправить?

Вопрос застал Подручного врасплох.

– Н-ну, если здесь сточить, а тут приварить…

– Берите, – прервал его главный. – Берите ваш макет и несите его слесарям. Если это их работа – пусть переделают. Если нет – всё равно пусть переделают!

Подручный проклял тот час, когда потащился к главному, но обсуждать приказы было не в его характере, и вот он уже стоял в гулком коридоре подвала, держа в руках, как табуретку, эту металлическую нелепость, весившую, кстати сказать, не меньше десяти килограммов.

Слесарей на месте не оказалось, и опытный Подручный прямиком направился в мастерскую художника. Дверь мастерской – чудовищная, окованная железом дверь с пиратской табличкой «Не влезай – убьёт!» – была распахнута. Из проёма в коридор тянулся сизый слоистый дым, слышались голоса. Подручный бесшумно поставил свою ношу на бетонный пол и прислушался.

– Деревянный брус, на который кладётся рельса, – веселился тенорок слесаря Шуры. – Пять букв. Что бы это могло быть?

В мастерской жизнерадостно заржали.

– Картина, изображающая морской пейзаж. Шесть букв. Вторая – «а».

– Марина, – вкусно выговорил голос художника Королёва.

– Кто?

– Марина, пенёк.

– Та-ак. Бесхвостое земноводное, распространённое в нашей области. Саня, это по твоей части. Бесхвостое…

– Слышу. Лягушка.

– Ля-гуш-ка. Точно. Ты смотри! За что же тебя из института выперли?

– За хвосты.

Вновь послышалось жизнерадостное ржание.

– По вертикали. Стихотворный размер. А у кого из нас диплом литератора? Чего молчишь, учитель? Завязывай с подошвами. Стихотворный размер…

– Сколько букв?

– Десять. Предпоследняя – «и».

– Амфибрахий.

– Амфибрахий или амфебрахий?

– Так, – сказал Подручный, входя. – Что, собственно, происходит?

Своим непосредственным делом был занят только художник Королёв. Склонившись над столом, он неистово трафаретил по синему фону поздравительного плаката жёлтые шестерёнки. Фотограф старательно вырезал из твёрдого пенопласта подошву изящных очертаний. Слесари Саня и Шура сидели верхом на стульях и дымили. Юный шалопай Клепиков из отдела Ахломова приник к карте мира в районе Панамского канала.

– А кто к нам пришёл! – восторженно завопил художник Королёв, не поворачивая головы. – Виталий Валентинович, выгоните этих тунеядцев. Работать не дают!

– Всё те же лица, – холодно заметил Подручный. – А что здесь делают слесаря?

– Нашёл! Вот она! – выкрикнул шалопай Клепиков, оборачиваясь. – Пиши: порт в Колумбии – Буэнавентура.

Тут он, понятно, осёкся.

– Кроссвордики, значит, разгадываем, – вазелиновым голосом подытожил Виталий Валентинович. – А главный инженер дозвониться не может. Саня! Шура! Ну-ка заканчивайте. Есть работа. Во-первых, знаком вам этот…

Подручный не договорил. Что в ту, что в другую сторону коридор был пуст. Железяка исчезла.

Если до этого момента путь предмета, принятого отдельными лицами за макет автоматического захвата, можно было обозначить непрерывной линией, то теперь он рисуется нам извилистым пунктиром или даже беспорядочной россыпью точек.

Так, две библиотекарши вспомнили, что с ними в лифте на четвёртый этаж поднималась уродливая болванка на четырёх ножках, об которую и были порваны французские колготки.

Группа сотрудников, спускавшаяся с шестого этажа в столовую, также засвидетельствовала наличие железяки в лифте. Мало того, двое из них признались, что в связи с теснотой они выставили железяку на третьем этаже, нехорошо о ней отозвавшись. Может, до, а может, после этого (разложить события по порядку так и не удалось) в отделе Подручного раздался возмущённый женский голос: «Кто мне поставил на „Бурду“ эту уродину?» Ответом был вялый голос из-за кульмана: «А-восемь. Убит». Там резались в морской бой.

Кроме Подручного, опознать предмет было некому. Но Виталий Валентинович в ту пору отчитывался перед главным в пропаже макета, так что после краткого разбирательства железяку вынесли на лестничную площадку, где она приняла посильное участие в перекуре. Иными словами, на неё сел один сотрудник, предварительно подстелив носовой платок. Железяка крякнула, но стерпела.

Забегая вперёд, скажем: если бы этот сотрудник знал, на что сел, он бы вскочил, как с раскалённой плиты, и зарёкся курить в рабочее время.

Главный возвращался из инспекционного набега на отдел тяжёлой полуавтоматики, когда удивительно знакомый неприятный голос с лестничной площадки изрёк невероятную фразу.

– Если мы делаем мелочь, – сказал голос, – мы делаем мелочь… мелочь… – Тут он запнулся, начал заикаться и очень неуверенно закончил: – Чем мельче, тем лучше. Фирма!

Главный остолбенел. Последовало слабое шипение, и сочный баритон инженера Бухбиндера произнёс:

– Как же им не гореть, если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причём в таком строжайшем секрете, что уже всему институту известно.

– А сам он что же? – вмешался другой голос, обладателя которого главный не вспомнил.

– Кто? Лёша? Ты что, смеешься? Это тебе не докладную директору накатать.

Главный задохнулся от возмущения. Когда? Каким образом узнали? И кто бы мог подумать: Бухбиндер! «Ну я сейчас покажу вам Нунция», – подумал он, но тут произошло нечто совсем уже непонятное.

– Как же им не гореть, – снова заладил баритон, – если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причём в таком строжайшем секрете…

И диалог повторился слово в слово, как будто кто-то дважды прокрутил одну и ту же запись. Запахло горелой изоляцией.

Главный вылетел на площадку и, никого на ней не обнаружив, стремительно перегнулся через перила. Виновных не было и внизу. Клокоча от гнева, он обернулся и увидел макет автоматического захвата, позорно утерянный Подручным.

Ворвавшись к себе в кабинет, главный потребовал Виталия Валентиновича к телефону.

– Вы нашли макет? – ядовито осведомился он. – Ну конечно… Почему я вынужден всё делать за вас? Представьте, нашёл… Нет, не у меня… А вот выйдите перед вашим отделом на лестничную площадку, и увидите.