Явь (СИ) - Авдеева-Рыжикова Ангелина - Страница 35

С тех пор, как она приехала в Старинский, она чувствует, как сходит с ума.

«Помогла ли эта поездка понять и объяснить хоть что-нибудь? Нет, вопросов стало только больше. Почему бабушка не общается с родней? И вообще, складывается ощущение, что она их всех ненавидит. Почему она за все время не рассказала ничего, о своих родителях, о сестрах, вообще ничего. Хотя, правда сказать, я и сама никогда не интересовалась. Почему-то сложно представить, как бабушка и мама жили до того, как я начала их помнить. Иногда возникали вопросы, но я их не задавала, потому что ответ как бы был очевиден. А зачем? Получается, что я зря так думала. Прабабушка, кем бы она не была, по какой-то причине оставила именно мне наследство, хотя и умерла она задолго до моего рождения. Бред. Может у бабушки Веры деменция? С чего бы верить девяностопятилетней старухе на слово. С другой стороны, старушка очень даже живая и совсем не похожа на больную. Она говорила, что бабушка знает об этом завещании, и может быть, у меня получится деликатно расспросить о нем».

Варя берет с собой стакан с горячим чаем, натягивает тапочки на ноги. Татьяна Родионовна лежит на диване перед телевизором, почти похрапывает под звучание диалогов из старых сериалов. Варя засматривается на морщинистое расслабленное лицо, со слегка приоткрытым ртом. Так бабушка кажется совсем невинной. Голубой свет от экрана раздается на шифоньер и сервиз. Вокруг царит атмосфера абсолютного дрёма. Варя садится в старое кресло, у самой головы своей бабушки. Склоняет свою голову над головой Татьяны Родионовны и смотрит на ее перевернутые, тонкие, прикрывающие глаза веки. Теперь Варе кажется, что бабушка ее стала, в свете телевизора и отблеска хрустальных бокалов в сервизе, гораздо моложе обычного. Варя поглаживает седые волосы, вырвавшиеся из-под гнета платка, и заплетает их в небрежную косу.

— Бабушка, ты спишь? — тихо нашептывает Варя.

В ответ раздается хриплый хрюк.

— Бабушка, а почему ты никогда не рассказывала мне о своей семье?

— Предатели… нечистые… — почти не открывая рта, тихим неразумным шепотом цедит спящая Татьяна Родионовна.

— Что? — Варя пытается прислушаться, понять, что бормочет бабушка, но понимая, что та все еще спит, успокаивается и всматривается в движущиеся под веками зрачки, — ты скрываешь от меня наследство?

— Я не могу, не могу… мне нельзя… я должна была, — стонет и кряхтит бедная старушка в ответ.

— Откуда она знала обо мне?

— Подготовилась… перехитрила…

— Что с ней случилось, почему она умерла?

— Мама… прекрати… мама… за что… — скрипучий жалобный голос Татьяны Родионовны набирает силу, становится громче и вот, она вдруг открывает глаза широко, впивается ими в Варвару, пугается, вскакивает, ожесточается и кричит почти во все горло.

— Что ты делала?!!!

— Я просто… просто… мы говорили…

— Ты не имеешь права! Признавайся, что ты говорила?!!!

— Ничего! Почему ты кричишь на меня?! Что я такого сделала?!

— Не притворяйся дурой! — Татьяна Родионовна склоняется высоко над внучкой, свирепо рычит, затем прижимает Варю, и так вдавленную в старое кресло, холодным взглядом проникает в ее расширенные от темноты зрачки и вдруг остывает.

— Я не понимаю! Объясни почему ты ругаешь меня сейчас? — жалобно скулит Варвара.

— Потому что! Иди спать, кыш отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!!! — бабушка, нахмуривая брови, с силой хватает Варю за руку и выталкивает из зала. Резко захлопывает дверь перед ее носом.

В комнате Вари тускло горит ночник. Она забирается под одеяло. Пытается перестать думать о том, что только что произошло, но мысли в голове крутятся как на карусели. То, как ведет себя ее родная бабушка, слишком странно, и может быть это и есть доказательство того, что все по-настоящему.

«Может быть мы обе сходим с ума».

***

Сладостный запах ночного костра. Темно, и лишь маленький огонек вдалеке приковывает к себе ее взгляд. Она тянется к нему рукой. Она такая маленькая. Нежные ноготки задевают вуаль. Белая, прозрачная, почти не ощутимая. Сзади раздается смех ребенка, он медленно переливается и становится смехом старухи, с другой стороны разносится чей-то плач. Кто-то все время что-то говорит, но язык совершенно не разборчив и не понятен. Все голоса переплетаются между собой как нити, и они ведут диалог. Сначала они кажутся сумбуром, но со временем становится ясна закономерность. Все, что происходит, это сложившийся порядок, он хрупок, как хрустальная паутина. Варя видит ее сплетения, но из-за вуали дотронуться до них не может. Кто-то приближается, веет родным ароматом пионов. Тонкая светлая фигура садится напротив. Мама медленно снимает с Вари вуаль. Высокие ели, их ветви, как руки, выстраивают тропу к костру. Варя ощущает его жар на своем лице. Листья под ее ногами влажные, от них пахнет плесенью и хвоей. Мама смотрит на дочь, но глаза ее стекленеют. Варя бросается к ней на шею, по щекам ее сползают неуклюжие слезы, она гладит маму по светлым прядям волос, в попытках успокоиться. Но мама не обнимает ее, не успокаивает. Она мертвенно молчит.

— Мама, где мы? Мама, пойдем домой! — Варя слышит в ушах собственный писк. Мама ей кажется такой холодной, как ледяная статуя.

Мама встает с колен и берет Варвару за руку. Голоса становятся только громче, они бросаются в пляс, и пуще прежнего лес заполоняет смех и плач, шёпот и крики, вздохи, стоны, какофония. Варя больше не видит сплетений, она видит только хаос. Мама ведет ее к костру, по тропе. Они идут медленно, и Варя оборачивается по сторонам, большие страшные ели тянутся к ней своими ветками, они растут все выше и настигают маленькое тельце Вари. Она пытается бежать, тянуть маму за собой, но мать непоколебимо тяжелая. Она не останавливается и не слышит Варвару, держит маленькую ручку твердой хваткой. Огонь обжигает Варины ручки. Она не может вдохнуть, слишком горячо. Ее второй руки касается что-то холодное и мягкое. Варя поворачивает голову направо. Бабушка держит ее за руку и втроем они проходят еще ближе к пламени. Глаза Татьяны Родионовны такие же стеклянные, фальшивые. Она нагибается к маленькой Варе, и та слышит ее ровный, льющийся как водопад голос, раздающийся эхом повсюду.

— Заходи, пора.

— Я не хочу туда, бабушка! Я хочу домой!

— Ты должна гореть. Все они там горят, и ты будешь.

— НЕТ! НЕ ПОЙДУ! ОТПУСТИ, БАБУШКА, ПОЖАЛУЙСТА, ОТПУСТИ МЕНЯ!

Варя вырывается, что есть мочи, ее рука выскальзывает. Она падает на землю. Пытается отползти назад. Спиной упирается в чьи-то худые твердые ноги. Мама склоняется пред ней, обхватывает своими холодными руками шею Варвары и ведет обратно. Варя больше не чувствует пионов, только хвоя и жженное дерево.

— НЕТ! МАМА, ПРЕКРАТИ! ЗА ЧТО, МАМА? ПУСТИ!

Руки и ноги Вари перестают ее слушаться, а костер становится все ближе.

— Ты не понимаешь, милая. Я хочу жить! Хочу жить по-настоящему! Ты не даешь мне вырваться, не даешь мне другого шанса.

— ПРОСТИ, МАМОЧКА! МАМОЧКА, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО, Я НЕ ХОЧУ, ОТПУСТИ!

— Зачем ты убила его? ЗАЧЕМ ТЫ ОСТАВИЛА МЕНЯ ОДНУ?

— Я не убивала его. Я НЕ ДЕЛАЛА ЭТОГО!

Ком в горле не дает говорить, не дает вдохнуть.

— Почему ты так неблагодарна? Это твоя вина. Ты должна гореть, там твое место.

Бабушка оказывается за спиной, держит Варю за плечи и подталкивает вперед. Варя упирается. Огонь весь трещит и кричит, из него падают искры и приземляются на листья, и они медленно тлеют, источая ядовитый дым. Пламя разгорается, оно выше Вари в несколько раз и продолжает расти. Мама оказывается по другую сторону костра. На той стороне она держит его за руку. Он все так же развязно улыбается, его волосы все так же взъерошены, рубашка все так же распахнута.

У Вари больше нет сил сопротивляться бабушке, она гораздо сильнее.

Варя падает вперед.

Ей холодно. Больше нет костра. Нет ничего.

Над ухом пролетает муха. Свистит чайник. Нужно снять его с огня.