Явь (СИ) - Авдеева-Рыжикова Ангелина - Страница 26

— Я надеюсь, что ты не забыла, что я говорила тебе в прошлый раз. Если что, ты можешь прийти ко мне в магазин. Я буду ждать тебя.

Продавщица медленно поднимается со скамьи и возвращается в магазин.

«Вот и вся ее помощь. Она и раньше казалась странной, но сейчас…»

Столько мыслей в голове. Варя не может сосредоточиться. Не может сдвинуться с места.

«Ну что, вот и пора ложиться в психушку. В любом случае, сейчас уже никто мне не поможет, лучше продолжать делать свои дела. Лучше сделать вид, что ничего не было, и тогда, может быть никто не заметит, и все обойдется. Все пройдет, если на этом не зацикливаться».

Несколько успокаивающих вдохов и выдохов. Силы постепенно возвращаются. Она встает со скамьи и продолжает путь.

***

Сейчас, в свете ярких лучей солнца и правящего на этих территориях настроения спящего спокойствия, дом Черновых не сильно отличается от большинства. Он блистает чистотой и уютом, цветов и зелени так много, что кажется, будто он одет в широкую цветастую шубу. Татьяна Родионовна достаточно фанатична к растительности в палисаднике, но даже ей далеко до хозяйки этого дома. Новая резная калитка выглядывает из-за листьев плакучей ивы, длинными тонкими ветками, падающими на нее.

Маленький квадратный звонок, прикрученный прямо к столбу у калитки. Варя собирается смелостью, звонит один раз, ждет несколько минут, и еще раз, и еще ждет, звонит в третий раз. За калиткой шевелится только собака, бегающая по кругу, перетаскивая за собой железную цепь, и неубедительно полаивает на гостя. Хозяев не видно, Варя разочарованно запрокидывает голову назад, глубоко выдыхает. Надо было сначала позвонить. Придется подождать. Она разворачивается назад.

Вдруг позади себя боковым зрением она видит тень. Моментально страх обездвиживает ее. Громкий крик раздается на всю деревню. Глаза зажмурены, она вжимается плотно в калитку. Она чувствует жар, слышит, как дует ветер и шевелятся листья. В голову вдруг поступают сигналы об ошибке. Она медленно открывает глаза. Чернов стоит перед ней, чуть-чуть склонившись, и подозрительно разглядывает гостью. Еще несколько секунд они неловко молчат и пристально переглядываются.

— Да что с тобой такое? Это ты меня так сильно напугалась? — ухмыляется Паша.

— Нет. В смысле да, ты подошел со спины очень тихо… — отряхиваясь и отлипая от калитки, цедит сквозь зубы Варя.

— Пугать тебя, становится интересной привычкой.

Чернов подходит ближе. Варя лишь растерянно топчется на месте, уходит в сторону, почти упав на цветочный куст. Он открывает калитку, засунув руку в щель между воротами и столбом, на котором держится калитка, отодвигает трубу. Язвительно ухмыляется, случайно зацепив взглядом краснеющее девичье лицо. Раздается металлический скрип.

Еще несколько секунд молчания.

— Ты, кстати, к кому? Дома никого нет, — вдруг подмечает он.

— Ты только что прошел.

Паша ухмыляется снова, смотрит куда-то наверх.

— Ну, проходи.

Чернов раскрывает калитку настежь и приглашает жестом зайти. Варе открывается вид на выложенную камнем тропинку к узкому крыльцу, описывающую круги на месте собаку и еще несколько молодых яблонь.

— Нет, спасибо, я пришла только за документами. Я думаю, они остались в машине.

Синие глаза расширяются, лицо распрямляется, становится проще.

— Да, вчера я про них и не вспомнил! Сейчас посмотрю.

Паша заводит во двор красный велосипед, прислоняет его к воротам. Возвращается, идет прямиком к черной машине, припаркованной у дороги. Открывает дверь ключом, нашаренным в кармане, и обыскивает салон. С минуту Варя наблюдает за его действиями, и вот он победно вытягивает синюю папку из‑под переднего сиденья, на котором Варя вчера и уснула.

— Вот, держи. Видимо, когда вытаскивал тебя, за сиденье завалилась.

— Спасибо. Кстати… — Варя вдруг хочет что-то возразить по этому поводу, но встречается со своей неловкостью и решает не выражать возмущений, — спасибо, и извини за бабушку, она слегка…

— Жаждет моей смерти.

— Не без этого, конечно, но я хотела сказать, тревожная.

— Меня старушками не напугаешь, а вот то, что ты вчера не приходила в себя и почти не дышала, действительно было страшно. Я собирался вызвать скорую, но твоя бабушка чуть не порвала меня за эту идею, что странно.

— Да, хорошо, что со мной все хорошо. Она наверное перенервничала или типа того… — Варя вдруг встречается с синими глазами, и смущенно вздрагивает, — ладно, я пошла домой.

— Подвезти? Не похоже, что ты здорова, после вчерашнего.

— Нет, я же как-то пришла сюда сама.

Она отвечает спокойно, но тут же в ее глазах застревает образ человеческой тени и поток белых мерзких личинок.

— Ты же не хочешь умереть. Не трать время.

Губы Чернова вновь озаряет ехидная улыбка и он уверенным шагом направляется обратно во двор. Варя оцепенело разворачивается и шагает к дороге. Всего десять шагов, и за спиной раздается железный стрекот старого велосипеда. Чернов обгоняет ее и преграждает путь колесами. Солнце беспощадно бьет ему прямо в глаза, и он жмурится, как только может, сопротивляясь ему. Теперь он похож на маленького ушастого мальчика из детства, каким Варя его и запомнила. Обаятельный хулиган.

— Я же сказала, пойду сама. Если бабушка узнает, убьет нас обоих.

— Определенно, это риск, но ты же не трусиха? — с вызовом спрашивает Чернов.

— Нет.

— Тогда прошу, как в старые добрые!

Он кивает на багажник, не отрывая от нее глаз.

— Ты серьезно? Мы его раздавим, сколько ему уже лет?

— Не смей его оскорблять. Я могу передумать.

— Хорошо, как в старые добрые.

Где-то внутри она чувствует то, как повелась на манипуляцию, как легко выдала себя, как наверняка покраснела. Чтобы поскорее скрыть свое лицо, садится на пассажирское железное сиденье. Чернов удовлетворенно улыбается, слегка обнажая белые зубы.

Под сдавленный скрип старого железа они выдвигаются в путь.

Они едут быстро, но Варя не чувствует холода, ей приходится держаться за спину Чернова, и он не пропускает до нее холодный ветер. Варя чувствует, что даже смущение ее не так задевает, как желание прижаться к нему еще сильнее, не только потому, что об него можно согреться, а потому что ближе, чем сейчас, они были только когда-то в детстве, словно, ей снова пять, а ему семь, и ничего не изменилось.

Меньше чем через пол часа, за улицу до Вариного дома, Паша останавливается, она, погруженная в свои мысли и воспоминания, приходит в себя.

— Ну все, дальше территория всевидящего ока.

— Спасибо, — вставая с железного коня и ощущая всем телом отдающуюся боль в отсиженном месте, говорит Варя, — я тогда пошла…

— Иди, — коротко отвечает Паша и кивает головой в сторону дороги.

Варя ждет, что он первый развернется и поедет домой, но он стоит и ждет того же от Вари. Тогда смущенно и неуверенно Варя идет по тропинке домой. Всю дорогу она старается не оборачиваться, но ее не покидает чувство, что чьи-то внимательные глаза следят за ней.

Варя заходит в дом, и какая-то детская беззаботная радость захватывает ее настроение. Сама она до конца не понимает, откуда в ней эта легкость, откуда тепло где-то внутри? Всего час назад она была напугана до потери сознания, и вот уже, это ее почти не волнует.

Варя заходит на кухню, где заканчивает свой обед Татьяна Родионовна, и кладет синюю папку на стол.

— Ну, неужели? — ворчливо бубнит Татьяна Родионовна, — их уже не примут.

— Могу пойти в управление, постоять на коленях, чтобы приняли.

— Еще раз ты что-то подобное вытворишь, и даю тебе слово, жить будешь в будке на улице! — повышая свой дикторский голос, чеканит Татьяна Родионовна.

— Так точно! — отвечает Варя.

Невольно, даже угрозы строгой бабушки, ее не пугают и не расстраивают, тепло еще расплывается где-то у нее под легкими и задевает улыбку.

Татьяна Родионовна, в одну секунду раздраженная таким жестом, ехидной улыбкой внучки, замахивается рукой над ее головой, целится в затылок. Варя успевает отойти от нее, и морщинистая рука разрезает воздух. Варе вдруг становится тяжело дышать, в ушах раздается звон. Она смотрит на бабушку новыми широко раскрытыми недоумевающими глазами и резко выходит из кухни. Громкими шагами врывается в свою комнату и запирает дверь. Сползает спиной по стене вниз. Ничто не проходит бесследно, и последний разговор с матерью не стал исключением. Он часто вспылает на затворках подсозания, как сейчас. Дать волю эмоциям не преступление, но менять их так часто уже незаконно. Варя злится на себя еще какое-то время, но в конце концов берет себя в руки, встает и раскрывает шторы в своей комнате, чтобы теплый свет лился прямо в ее совсем недавно согретое сердце.