Н 5 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 55

Вызвал огонь на себя и — мяч вбок, Микробу. Удар!

Я встал на цыпочки: черт не видно!

Рев трибун… Гол?

Хер.

Штанга. Вот теперь выматерился я.

Все-таки хороший у ростовчан вратарь. Крутой, я бы даже сказал. Три мяча отбил. Наши могли бы сравнять счет, но не судьба, хотя давили ростовчан еще как.

В общем, после матча, хоть мы и продули, не было этого выматывающего чувства, что тебя поимели. Все-таки мы зубы показали, заставили противника понервничать и забили гол престижа.

Димидко вместо того, чтобы нас распустить, свистнул и жестом поманил за собой, а когда мы собрались вокруг него, скомандовал:

— В тренерскую все!

Я пробежался взглядом по трибунам, силясь рассмотреть Лизу. Что она собиралась мне сказать такое, чего нельзя написать в сообщении? Для девушек порой сущий пустяк становится событием.

Мы направились в тренерскую. Причем настроение у всех было, как будто мы выиграли: парни перешучивались, подбадривали друг друга, только Микроб все время зевал и еле держался на ногах.

Рассевшись по местам, мы приготовились внимать, и, кажется, я знал, что собирается сказать Димидко.

— В общем так, ребята, — проговорил он и вдруг вызверился: — Вы — мудаки! Особенно — Хотеев, Клыков и Рябов с Погосяном. Надо объяснять почему?

Все молчали. Кто руки свои разглядывал, кто бутсы — в глаза тренеру не смел посмотреть никто. Кроме меня.

— Вы, блин, не просто черти кривоногие! Вы — кисейные барышни какие-то, которым нужно благословение Нерушимого. Без благословения и игра не игра, можно косячить, так получается? А если так, то каждый из вас — говно, и яйца… Выеденного яйца… Тьфу. В общем, говна вы безъяйцевые! Да, и ты Матвеев, че вылупился? Вот че ты вылупился? Есть что сказать? Не было Нерушимого — никто не играл. Как появился — по-нес-лось! Ну да, у нас крутой вратарь, а вы тогда кто? Вы все зачем? Выходит, и команды у нас нет, один Нерушимый пусть стоит в воротах и делает ничью? Так? Хотеев! Ты че заснул?

Федор и правда дрых, аж слюну пустил. Встрепенулся, подобрался и спросил:

— Что?

— Что-что! Баба тебя твоя заездила, вот что! Сил играть не осталось.

— Да ладно тебе, — вступился за Микроба Колесо. — Парень выложился по полной. Сам же видел, что он творил.

— Но почему-то счет — 1:2! — проворчал Димидко. — Вот пусть Хотеев и скажет, что ему мешало нормально играть раньше, в начале матча?

Микроб пожал плечами, задумался ненадолго и ответил:

— Да не знаю. Сначала обычно было, а потом, как… ну… Как будто дозу стимулятора засандалили. Такую дозу, что аж из ушей полилось.

Димидко недобро прищурился и обратился ко мне:

— Саня, ты что это, барыгой заделался?

— Ага. Дал подсрачник — засандалил дозу.

— Мы больше не будем, — улыбнулся с галерки Гусак.

— Ты вообще молчи. Просидел весь матч, а — «не будем». Ты и так не! — Димидко замолчал внезапно, словно у него батарейка села, махнул рукой. — Короче, запомните вот это состояние и животворящий пендель Нерушимого, и в следующий раз чтобы с таким настроем и выходили. Все поняли?

«Титаны» молчали.

— Прекрасно! Все свободны.

Игроки начали подниматься. Я сразу достал телефон, чтобы набрать Лизу, и увидел ее сообщение: «Жду тебя в столовой СК».

Да что ж за срочность такая? Похоже, и правда что-то важное, раз аж из Лиловска приехала, вот, ждет.

Погосян взял меня за руку.

— Саня, ты ща куда?

— К Лизе, что-то у нее случилось.

Микроб вздохнул:

— Жаль, я к вам собрался, разбирать игру «Динамо» — «Спартак».

— И что "Динамо", продуло, как всегда?

— Ничья, 2:2, — ответил Погосян. — Пишут, интересная была игра.

— Ну, извините, — развел руками я и погрозил пальцем. — И вообще, вы должны быть наказаны. Лишены зрелищ и…

— Секса, — подал голос маячивший на заднем плане Клыков.

Погосян обернулся:

— Тебе хорошо… ну, или нет. Ты и так без него.

Щеки Клыкова вспыхнули, он потупился.

— Короче, парни, побежал, — я пожал протянутые руки, — до вечера… может быть. Я как раз заслужил все самое хорошее.

Из-за затемненного стекла я видел, что Лиза уже на месте, тянет через трубочку коктейль. Было 19.30, до закрытия оставалось полчаса. Есть нечто неуловимое, необъяснимое и неподвластное анализу: вот так смотришь на человека, который ведет себя обычно, но ясно: что-то с ним не то.

Как только я вошел, девушка улыбнулась как-то виновато и окаменела, пальцы сжали трубочку так, что она, наверное, аж сломалась. «Я должна вам сказать, что мы расстаемся», — это первое, что пришло на ум, даже пульс участился.

Раздеваясь на ходу, я направился к ней. Хотелось улыбнуться, но тревога не придаст улыбке искренности. Повесив куртку на спинку стула, я уселся и попытался считать ее желания: она хотела, чтобы не было… чтобы было… чтобы я не отрекся.

— Что стряслось? — прямо спросил я, усаживаясь и накрывая ладонью ее бледную руку.

Судя по непонятным желаниям, бросать она меня не собиралась.

— Саша, — проговорила она и замолчала, отводя взгляд.

— Да что такое? Говори уж, раз собралась. Ты мне изменила?

В ее глазах заблестели слезы, она затараторила:

— Нет, ты что! Я… Мне страшно. У меня… ну, эти дни всегда день в день. Хоть часы сверяй, и вот, нету… Третий день уже.

Меня будто окатили холодной водой. Потом — горячей. А потом напряжение ушло, и я растекся по стулу. Видимо, выражение лица у меня было странным, Лиза интерпретировала его по-своему, выдернула руку и затараторила:

— Я понимаю, что три дня — не тот срок, чтобы делать выводы, всякое бывает. И тест ничего не покажет, может, все еще наладится. Но мне так страшно с этим — одной! Не маме же говорить!

Меня словно мешком с мукой по голове приложило. Новость — пусть даже в таком пока размытом виде, догадка по сути, но… То, что я почувствовал, не понять молодому юноше без опыта прошлой жизни. У этого гипотетического юноши наверняка первым делом рассудок помутился бы от панических мыслей: охомутали! Прощай, свобода! Я не готов! Я еще не нагулялся!

Для меня же… Не зная, что сказать, но чувствуя, как щиплет в глазах, я потянулся к Лизе через стол и пробормотал:

— Лиза, ну ты что. Это ведь… это прекрасно!

Столько мы с Аленой ждали, хотели ребенка, а тут — раз — и нежданно-негаданно. Вот что значит — молодые растущие организмы. Конечно, может, Лиза ошиблась, перенервничала, и цикл расстроился — так бывает, ведь я все делал, чтобы она не забеременела, но пишут, что прецеденты бывали. Я много узнал обо всем этом, когда мы с Аленой готовились стать родителями.

Вот так подарок! Вот бы здорово было! В том мире не получилось узнать, что такое быть отцом, а в этом — вот так сразу!

— Ты тест делала? — спросил я.

Она кивнула.

— Да. Ничего. Но он и не покажет, это же не срок, еще гормоны не начали выделяться, какие он узнает. И врач ничего не скажет.

— А ты сдай кровь на ХГЧ, это самый точный анализ.

— На что? — округлила глаза Лиза.

— Хорионический гонадотропин человека, — объяснил я, и глаза ее стали еще больше.

— Откуда ты это знаешь?

— Читал. У меня память абсолютная, я ж говорил? Помню все, кроме своего прошлого.

— Ты же предохранялся… Ну, говорил, — возмутилась Лиза. — И не сказал мне про… осечку? Я бы тогда сама…

— Да не было осечек. Просто нет абсолютного метода, кроме резинового. Да и тот, бывает, сбоит. Лиза, да что с тобой? Все ж хорошо… Да?

Ее губы задрожали.

— Ты… меня не бросишь?

— Глупая. А ну иди сюда!

Всхлипнув, она поднялась, и я сгреб ее в охапку.

— Это ведь чудо — новая жизнь.

Тело наполнилось теплом, хотелось спеленать им Лизу, чтобы она не нервничала. Я поймал себя на мысли, что расстроюсь, если это будет неправда. Нет, не так: очень расстроюсь. Идея стать отцом из той жизни, уже забытая, но заново всколыхнувшая сердце — мой род будет продолжен! Я засейвлюсь! Я буду отцом! А-а-а!!!