Назад в СССР: 1986 Книга 6 (СИ) - Гаусс Максим - Страница 51

— Это я возьму на себя, — заверил Виктор.

— Так, а что делаем в том случае, если нас заметят?

— Ноги в руки и бегом обратно. Но они не заметят, — заверил я. — Мой сослуживец из охраны, предупредил часть патрулей, что ночью на территории ЧАЭС будет проходить специальная операция, а потому, могут быть инциденты. Конечно, подробностей он не сообщил, так что понимать его слова можно как угодно. Я вообще себе сказанное плохо представляю, но от себя ничего не придумываю. Это его слова.

— Как по мне, глупо все это, — нахмурившись, покачал головой Виктор. — Какие к черту спецоперации, да еще и со стороны КГБ? Да руководство учебного центра предупредили бы в первую очередь. И станционных тоже.

— Не важно. Быть может, это какие-нибудь засекреченные учения. Уже было нечто подобное, все наши знают об этом. Главное, что если они что-то обнаружат, будут реагировать иначе.

— Действия не по регламенту?

Я неопределенно пожал плечами.

— Ладно. Только я что подумал… Пропуска у нас же есть, так?

— Ну да. От оригинала не отличить.

— А что если попытаться пройти через проходную? В наглую, например, во время пересменки той же вечерней смены. Кто там нас в лицо знает? Сделали морду кирпичом и пошли вперед.

— Не пойдет, — я отрицательно покачал головой. — Пересменка будет только в половину двенадцатого, а нам нужно быть там уже в десять. Это важный момент, иначе не успеем. К тому же, на проходной стоит сразу четыре человека и они внимательно смотрят, кто заходит. Спрашивают, сверяют со списками. Проверяют вещи. Теоретически, так можно будет пройти только мне, и то, только потому, что там мои сослуживцы стоят. И то, в сопровождении. Парни стопроцентно рисковать не захотят. А если бы стоял другой взвод, можно и не заикаться.

— Алексей, как именно мы предотвратим аварию? — тяжко вздохнув, спросил Виктор. — Я до сих пор плохо понимаю, что именно мы будем делать, когда проникнем на ЧАЭС? Ты вроде говорил, что вся проблема в том, что будет стоять неопытный персонал, который, следуя ошибочной программе испытаний и не зная дефектов реактора, заведет его в такой режим, что тот сам пойдет вразнос. Так?

— В целом, да. Мы проникнем на блочный щит управления, возьмем под контроль операторов и будем тщательно следить за их действиями. Не дадим им начать эксперимент. Попутно, я хочу поговорить с начальником смены, выяснить, на кой черт им сдалось проводить эксперимент именно ночью. Может, они помогут выявить Клыка?

— Слушай, Алексей! Я в голову не возьму, как этот эксперимент, с турбиной, повлияет на работу реактора? Что в нем такого?

— Программа испытаний заранее составлена так, что реактор, работающий на семистах мегаваттах, должен будет стать нестабильным. Грубо говоря, среди диверсантов есть человек, быть может, даже и сам Клык, который зная о конструктивных недостатках РБМК, этой самой программой подтолкнул операторов к роковой точке. Учитывая, что до самой аварии реактор почти шесть часов намеренно тормозили, в активной зоне соберется много ксенона, а он отравляет реактор. Ну, то есть, грубо говоря, глохнет. Его «уронят», мощность просядет до тридцати мегаватт. По сути, реактор будет на грани отключения, ни о каких испытаниях и речи не может быть. Из такого состояния его нужно выводить постепенно, в течении двадцати четырех часов. Но операторы сами не понимали, к чему ведут их действия, ведь они методично выполняли утвержденную программу испытаний. Они отключили системы безопасности. Вот и получается, что они вытащат из активной зоны все стержни… — по глазам присутствующих, я вдруг осознал, что они смотрят на меня с растерянностью. — Я понятно объясняю?

— Не совсем. — Виктор вытер ладонью лоб. — Почему ты говоришь в прошедшем времени?

Я на мгновение осекся, но тут же нашел выход из сложившейся ситуации.

— Потому, что я уже не один раз проводил расчеты на бумаге. Моделировал разные ситуации, изучал недостатки реакторов этого типа. Ты, Григорий, сам рассказал мне про аварию на Ленинградской АЭС. Так вот я пришел к выводу, что на Чернобыле будет тот же сценарий, только куда в больших масштабах. Для меня, планирующаяся диверсия, пусть и на бумаге, уже произошла. К тому же, я знаю, что подобный эксперимент проводится не первый раз, это будет уже четвертая попытка. Диверсанты намеренно изменили программу, свалили задачу на неопытный персонал, а в довершение ко всему, им достался отравленный реактор, не готовый к началу проведения испытаний. С тем же успехом, можно было проводить эксперименты над бомбой и думать, что оно не рванет! К тому же, я сумел ознакомиться с заключением экспертной комиссии, по аварии 1975 года на Ленинградской АЭС. Там тот же принцип. Концевой эффект…

— Все, стоп. У меня уже голова болит, — вдруг скривился Григорий, махнув руками перед собой. — Ни черта не понятно, и вообще, я не разбираюсь в этом. Я собирал информацию о радиоактивных авариях, кое-что знаю последствиях. Пишу статьи, могу быть незаметным… Но в самих реакторах, извольте. Все эти процессы не для меня.

— Ну, ясно. И когда ты только успел все это проанализировать?!

— У меня было много времени подумать над этим.

— Слушай, я еще с того момента, как ты мне обо все рассказал, хотел спросить — откуда ты вообще столько знаешь о советских реакторах? — поинтересовался Виктор. — Такого в библиотеке не найдешь. Это ж государственная тайна.

— Не такая уж и тайна. У меня отец на станции работает, — пояснил я. — И у многих одноклассников тоже. Как-то ко мне в руки книга потрепанная попалась, так там все для чайников было расписано. Да и вообще, я так-то готовился к институту, хотел идти учиться на физика-атомщика. Но тут что-то пошло не так и меня в армию загребли… Ну и вот.

Виктор усмехнулся, затем снова склонился над картой.

— Хорошо, допустим мы остановим эксперимент. Что это даст?

— Не возникнет аварийной ситуации.

— Но ведь Клык не дурак — потянет за ниточки и проведет его позже. В любой другой день, месяц. И вообще, с чего ты взял, что диверсия будет именно в ночь с двадцать пятого, на двадцать шестое?

Я молча вытащил конверт, который забрал у куратора. Вытащил оттуда клочок бумаги и показал его остальным. Я сделал его сам, выдавая за оригинал.

— Это было в конверте, который был адресован Клыку, — максимально убедительно заявил я. — Здесь черным по белому написано, что Клыку предписано изменить план и провести аварию раньше. Изначальный план как раз и был определен на эти дни. Об этом вскользь упомянул покойный куратор.

— Оп-па… — протянул Виктор. — Но так как инженер «КИП» Донченко неожиданно помер, а куратора вы перехватили раньше, получается, конверт не попал к Клыку? И он не знает о смене позиций?

— Верно. План остался прежним. То есть, ночь с двадцать пятого, на двадцать шестое.

— Ну, это хорошо. И сколько времени нам нужно будет там провести?

— Если прибудем на энергоблок к десяти вечера, то думаю, уже к трем-четырем часам утра, все будет ясно. Если все сделаем как надо, то можно уходить тем же путем, каким пришли сюда.

— А если нет? Если они все-таки проведут этот чертов эксперимент и авария произойдет?

— Тогда в любом случае нужно уходить. Вам охота попасть под выброс радиации? И кстати, бежать как можно дальше, — встрял Григорий. — Я видел старые фотографии, радиация и лучевая болезнь способны творить ужасные вещи.

Я даже содрогнулся. Помню, как читал в интернете письма жены пожарного из Чернобыля — там женщина подробно описывала весь процесс, как ухаживала за умирающим мужем. Эти жуткие, трогательные строки, пробирающие до самых костей, написаны языком полным страданий… Читать их спокойно просто невозможно. Даже мне, сорокавосьмилетнему мужику было не по себе. А сентиментальным и впечатлительным женщинам такое читать вообще противопоказано.

— У нас есть модифицированный дозиметр. Будем периодически замерять фон. По реакции персонала будет понятно, что и где происходит.

— Хорошо. Ну а что делать, если на станции мы наткнемся на Клыка или его людей? Они же не знают, что мы осведомлены о готовящейся диверсии. Догадываться могут, но в остальном…