Особое задание - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 11

Софья Ананьевская застыла, забыв о дымящейся папиросе.

– Вы собираетесь его пытать?! Это же аморально!

– Аморально? – сделал я удивленный вид. – Вы собирались убить товарища Ленина в людном месте, где было бы множество жертв. Если положить на чашу весов жизнь и здоровье одного человека, а на другую – жизнь десятков людей, при чем же здесь аморальность?

Софья нервно ломала спички, пытаясь поджечь папиросу. Пришлось прийти ей на помощь. Затушив спичку и бросив в пепельницу, я сказал:

– А знаете, Софья Николаевна, вы правы. Мы не станем пытать товарища Лосева. Пока ещё товарища, – подчеркнул я. – Если мы начнем применять пытки, то чём же мы лучше вас? Нет, девушка, пытать мы его не станем. Мы станем водить его на все расстрелы и говорить – вот, смотрите, товарищ Лосев, это ваших рук дело!

Почему расстрелы дело рук товарища Лосева, девушка уточнять не стала. Взяв ещё одну папиросу, сказала:

– Записывайте.

– Не хочу в Череповец!

Сегодня Полина повторила эту фразу раз пять, если не больше. Я только поддакивал, кивал, но наконец не выдержал:

– А чего хочешь?

– В Москве хочу жить. С тобой!

– Оставайся, – пожал я плечами. – Поговорю с начальством, нам какую-нибудь комнатушку дадут, на службу устроишься. Попрошу Кедрова – он тебе работу найдет. Или сама к своему первому секретарю подойдешь, спросишь.

Полина задумалась. Вздохнула.

– А кто будет в губернии комсомол создавать? У меня дел-то теперь непочатый край!

В Москве Полинке понравилось. Первый съезд комсомола закончился четвертого ноября, но часть молодежи, включая всех девушек, временно оставили в распоряжении Центрального комитета и его первого секретаря Фимы Цетлина. Теперь участники съезда во главе со своим лидером занимались подготовкой Москвы к празднованию первой годовщины Октябрьской революции: развешивали плакаты и транспаранты, ругались с дворниками и комендантами, а то и с высокопоставленными жильцами, недовольными, что в окно теперь не выглянешь, а электричество включают только на несколько часов. К слову, единственное окно нашего номера тоже оказалось закрытым, потому что Второй Дом Советов украсили огромным плакатом с изображением не то крестьянки, не то богини плодородия, а по фасаду протянули огромный транспарант «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», наехавший на «Принцессу Грёз» Врубеля, украшавший гостиницу.

Пока молодежь украшала столицу, мы тоже готовилась к празднованию, только по-своему. Мероприятия планировались грандиозные, надо было обеспечивать безопасность. Если не учитывать потенциальных террористов-контрреволюционеров, то всегда найдутся пьяные дураки, пожелавшие «отпраздновать» на свой лад – хоть похабными частушками, хоть бутылками или камнями. Разбирайся потом в мотивах. Вон, на площади Революции уже успели испортить скульптурную композицию «Красный клин», символизирующую победу Красной Армии над белыми, испачкав её матерными надписями.

К счастью, основная нагрузка легла на милицию и на солдат гарнизона, а мы так, «замешавшиеся в толпе».

Еще мы учились. Изучали историю российской контрразведки, которую нам читал товарищ Сагадеев. Он, кстати, и на самом деле в прошлом был полковником Генерального штаба. Ещё нас учили конспирации, умению пользоваться гримом и париками, накладными бородами, а также скрытности и осторожности. На самом-то деле, если спецслужба всерьёз начинает тебя пасти, не поможет ничего. Это я по своему прежнему опыту знаю. Среди обывателей ходят легенды, что госбезопасность можно обмануть, спустившись в метро, замешаться в людском потоке, вывернуть черное пальто с красной подкладкой наружу, попрыгать с одного поезда на другой. Конечно, можно! Прыгайте, бегайте, оно для здоровья полезно. Если шпиён заметил за собой слежку, это лишь означает, что ему позволили её заметить. И на машине с дипломатическими номерами от слежки можно уйти. Можно, кто спорит? Зачем нам за вами следить, пугать, чтобы вы, не дай бог, отменяли встречи? Нам же интересно послушать, с кем и о чём будет вести беседу ваш разведчик, работающий под прикрытием.

Из гостиницы меня не гнали. Видимо, пока ещё не вступили в силу правила, запрещавшие посторонним находиться в чужих номерах до двадцати трёх ноль-ноль или Дом Советов – это не совсем гостиница? Наверное, не совсем, потому что ресторан оказывался постоянно закрытым, так как там вечно кто-нибудь заседал – не то ВЦИК, не то ещё кто-нибудь. Тоже странно, потому что из охраны там имелся один солдат с винтовкой, и при желании можно было уничтожить весь исполнительный комитет, включая товарища Свердлова – второе лицо нашего государства. Я как-то не выдержал, сказал Кедрову, но тот лишь пожал плечами – мол, члены ВЦИК о том знают, от дополнительной охраны они отказались. Да и жильцы Дома Советов все поголовно имеют оружие и, если что, на помощь придут.

Полина тоже получила в ЦК РКСМ своё «оружие» – «велодог» и десять патронов. М-да. Помнится, старый патологоанатом рассказывал об убийстве из этого револьвера, но я сомневаюсь, что это правда. Впрочем, чтобы пошуметь, напугать кого-нибудь, девчонке хватит. Главное, чтобы сама себе что-то не отстрелила.

Кроме всего прочего, комсомольцам приходилось приглядывать за буржуями, мобилизованными для уборки мусора, но те ни хрена не умели.

– Вот ты представь, Вова, берет такая фифа метлу, а потом начинает ею махать – весь мусор по сторонам летит! Хорошо, что сыро, октябрь – ну, по-новому ноябрь, а то бы вся пыль столбом! Так бы вот взяла и убила! Приходится учить, чтобы в одну сторону подметала. Как эти фифы жить-то теперь станут, коли прислуги нет? Вон, ту актрисулю вспоминаю, у которой я в горничных была – помнишь? – та тоже ни завтрак сготовить, ни пол помыть не умела!

Похоже, Полинка жалела бывших буржуев, оставшихся без прислуги. Ничего, научатся. И полы станут мыть, и обеды готовить. А попозже ещё и лес научатся валить на благо молодого государства.

Делегатам съезда, остававшимся для украшения столицы, выдали по сто рублей и паёк – шикарный, надо сказать: отрез темно-синего сукна, четыре фунта черного и один фунт белого хлеба, две банки рыбных шпрот, фунт масла и фунт сахара. Мой паёк был скромнее – фунт хлеба на день и две сушеные воблы. Но рыбка Полине очень понравилась. Лопала так, что за ушами пищало, я даже забеспокоился – не случилось ли что, но вроде рано…

Деньги моя барышня профукала в первый же вечер, прикупив себе белую блузку и галстук-бабочку черного цвета.

– А как увязывается революционная молодежь и буржуазные нравы, выраженные в приобретении ненужных тряпок? – сказал я, увидев обновки.

– А революционная молодежь считает, что нужно одевать на себя то, что ей нравится, а не то, что предписывает буржуазная мораль! – хихикнула Полинка, показав мне язык. – Так, кстати, товарищ Аглая сказала, мне понравилось.

– Надевать, – автоматически поправил я девушку, а потом спохватился: – Аглая?

Вот уж чего мне не хватало, так это дружбы Полинки с сексуально раскрепощенной особой! Я же сам и посоветовал начальству отправить её в глубинку, туда, где от неё меньше опасности.

– Так Аглая руководитель ячейки социалистической молодежи в Парфеновской волости, участник губернского съезда молодежи, – пояснила Полина.

– А что там за молодежь? – удивился я. – Там же трудовая коммуна.

– Там же не только монашки в коммуне, там ещё и село, а вокруг деревни, парней и девчонок много. Ну, девушки в союз молодежи вступать боятся, а парни вступают. Аглая с людьми работать умеет!

Представив, как товарищ Аглая привлекает молодежь в ряды РКСМ, мне стало смешно.

– Её ещё бабы не били?

– Как не били! – захохотала Полина. – Два раза за волосы драли, один раз штаны сняли, да с голой жопой по деревне гоняли. Она даже в губчека обращалась, к товарищу Есину, тот пообещал разобраться, но так и не стал. А товарищ Пургаль просил убрать её куда-нибудь подальше, потому что коммунарки на работу идти боятся, сидят по кельям и молятся. Иван Васильевич Тимохин только ржет, да говорит, что с кадрами надо работать! Пургаль просил Степана Телегина, чтобы тот её в Москву взял, на съезд. Мол, может, в столице останется? Но губсъезд её не избрал!