О чём молчали города. Мистические истории - Костина Наталья - Страница 7

На другом берегу Наровы

Арина Остромина

Всю неделю накрапывал мелкий питерский дождик, и на выходные солнца не обещали. Дима решил съездить к родителям в Ивангород. Семестр только начался, учёбой третьекурсников ещё не загрузили, можно и расслабиться на пару дней. Приехал в пятницу вечером, а в субботу вся семья собралась на дачу с ночёвкой. Дима остался дома, ему хотелось побыть одному. Улёгся на диван с ноутом, почитал Фейсбук, поболтал с френдами. В комнате стемнело. Дима подошёл к окну, приоткрыл раму. С улицы доносились обрывки разговоров, смех загулявших прохожих, шум машин. Постепенно всё стихло. Ветер трепал ветки деревьев, носился над рекой, подбрасывал над асфальтом рекламные листовки и обёртки от мороженого. Начался дождь. Диме показалось, что за окном звучит голос, одинокий и заунывный. Как будто под деревьями стоит старик и устало бормочет. Кто там бродит в такую погоду? Дима прислушался, попытался разобрать слова.

«…сын, прости… из-за меня ты остался без матери…»

«…сын, прости… из-за меня ты остался без матери…»

Дима вздрогнул: что за нелепые шутки. Если это розыгрыш, то чей? Бывшие школьные приятели понятия не имели о Диминых семейных тайнах. Соседи – тем более. Тротуар перед домом скрывался за густыми тополями, листья ещё не облетели, сверху ничего не видно. Да и вряд ли кто-то прячется под деревьями в такую погоду. Дима вздохнул: а, ерунда, почудилось. Закрыл окно, вернулся на диван. Отодвинул ноутбук, лёг на спину, уставился в потолок. И что этому старику дома не сидится… С кем он там разговаривал? Кто остался без матери из-за него? Но ведь не отец же стоит там, под окном. Нет, конечно. Это невозможно.

Уж лучше бы на дачу поехал, подумал Дима, а то мерещится дичь какая-то. Он встал, зажёг верхний свет – прямоугольник окна почернел и отрезал комнату от уличной тьмы. Дима прошёл по коридору, достал из холодильника бутылку пива. Включил телевизор, защёлкал пультом и перестал думать о старике.

* * *

Раннее детство Дима не помнил. Разве что пару эпизодов: белый домик у моря, нарядная комната с запахом ванили, высокая худая женщина ставит на стол вазочку с печеньем, бородатый мужчина в тельняшке сидит на скамейке во дворе и гладит лохматую собаку. Но как Дима туда попал, он не знал. Похоже, что гостил у бабушки с дедушкой – но они ведь не у моря живут, а здесь, неподалёку. Может, родители комнату у той семьи снимали, когда в отпуск ездили.

А ещё иногда вспоминал красивую молодую женщину: она смеётся и обнимает Диму, что-то спрашивает, а он вдыхает запах её духов и молчит, не хочет отвечать. Он счастлив, хоть ещё и не знает такого слова. Женщину эту Дима видел на фотографиях у мамы в альбоме. Это мамина сестра. Она погибла в аварии, когда Диме было три года.

Зато школу он помнил отчётливо: сначала бесконечно длинные уроки, неудобные парты, галдящая толпа одноклассников в коридоре. Потом первые друзья, первая сигарета в закутке за гаражами, первый вызов к директору из-за драки. К последнему классу Дима даже успел полюбить школу, но она внезапно закончилась. Экзамены, выпускной, обещания встречаться почаще. Дима уехал в Питер, поступил в университет, обзавёлся новыми друзьями.

После первого курса одногруппники решили всей компанией прокатиться в Финляндию, а у Димы визы не было. Раньше этим родители занимались, а тут пришлось самому всё делать. Анкету скачал в Интернете, распечатал, начал заполнять. Быстро продвигался, пока не дошёл до места рождения родителей. Задумался: отец в деревне родился, надо район указать. Этот, как его… Бокситогорский, что ли? Или Лодейнопольский? Название точно длинное, но какое именно? Родители ушли на работу, отвлекать их звонками Дима не хотел, поэтому решил сам поискать в шкафу документы. Наверняка там и копии паспортов есть.

На полке стояла плотная картонная коробка. Давным-давно маме на день рождения подарили чайный сервиз из прозрачного фарфора, с яркими птицами на невесомых чашках. Сервиз стоял в кухонном буфете, а коробка пригодилась для семейного архива. Дима вытащил несколько пухлых папок, разложил на родительской кровати. По дну коробки рассыпались поздравительные открытки – раньше на все праздники родственники их присылали, но давно уже перестали, теперь у всех Интернет. Рядом с открытками белела тонкая стопочка старых бумажных писем. Дима прочитал адрес на верхнем конверте. Соне Староверцевой от Полины Сеппанен. Это от маминой младшей сестры, которая давно погибла. Конечно, нехорошо читать чужие письма. Но дома же никого нет, никто не узнает. Дима достал из конверта сложенный тетрадный листок. Красивый крупный почерк, простые короткие фразы.

«Привет, сестричка! Как у вас дела? Как погода в Питере? Не скучаешь по дому? Юлечка уже пошла в ясли после простуды? А я в выходные к родителям ездила. У них всё хорошо, не волнуйся за них. Мама шьёт тебе платье. Из того шёлка, что я в Хельсинки купила. Завидую, ты у мамы на юбилее будешь самая красивая! А у нас всё по-старому, я пока так и не решила, куда идти работать. Выбираю, мучаюсь…»

Дима сложил листок и начал засовывать обратно, но что-то мешало, пришлось приоткрыть конверт. Там лежала фотография: Полина сидит на скамейке, смеётся, длинные светлые волосы растрепал ветер, белый сарафан облепил стройные колени. Рядом со скамейкой стоит малыш в панамке и рассматривает игрушечный самосвал. Сердце заколотилось, во рту пересохло. Дима узнал малыша по панамке в корабликах и по самосвалу. В мамином альбоме есть несколько его детских фото, сделанных в тот же день. «А что такого? Ну, гуляли в парке вместе с маминой сестрой. Ничего особенного. Я ведь её даже немного помню», – успокаивал себя Дима, но уже догадывался: тут что-то не так.

Он снова развернул письмо, пропустил дежурные фразы про погоду и здоровье, стал читать дальше.

«Знаешь, в последнее время у нас с Иваром как-то не клеится. Ссоримся часто. Никогда такого не было. На работе у него неприятности, но он мне не рассказывает. Ничего не знаю толком, но вижу, что он на всех злится. И на меня, и даже на Димку вчера накричал за раскиданные игрушки! Боюсь я что-то…»

Письмо упало на кровать, плавно соскользнуло на пол. Дима сидел неподвижно, смотрел в одну точку. Потом быстро сложил всё на место, убрал коробку в шкаф и ушёл гулять.

Визу он тогда так и не получил. Сказал друзьям, что передумал ехать.

* * *

Поговорить об этом с родителями Дима решился нескоро. Больше года молчал, прокручивал в голове строки из письма Полины. Может, это ошибка? Может, её сына тоже звали Димой и он вместе с ней погиб в аварии? Могли обе сестры одновременно родить сыновей и назвать одинаково? Вряд ли. Значит, он всё правильно понял.

Каждый раз, когда смотрел на себя в зеркале, хмурился: бросалось в глаза сходство с Полиной. Что Дима не в отца пошёл, это все видели. Зато с матерью – одно лицо, так Дима всегда думал. Теперь понял, почему: Софья очень похожа на сестру. Правда, красота у неё не такая яркая: волосы другого оттенка, чуть темнее, и глаза не такие синие, как у Полины.

Дима мучительно рылся в памяти, пытался найти ниточки к своей потерянной семье. Казалось, стоит только уцепиться за одно воспоминание, потянуть – и весь клубок размотается. Но ниточек не хватало: только женщина, которая пекла печенье, и бородач с собакой. Наверное, это родители его настоящего отца. Где они теперь, живы ли, почему Дима их больше никогда не видел? И где его отец?

В Ивангород Дима теперь приезжал редко, все выходные проводил в Питере с друзьями, на зимние каникулы уехал кататься на лыжах. Маме говорил, что учиться на втором курсе тяжело, времени совсем нет. А на самом деле просто боялся выдать себя: мама всегда замечает, когда Диму что-то тревожит. Начнёт расспрашивать, а он ещё не готов говорить о секрете, который случайно раскрыл.