Поцелуй русалки (ЛП) - Блазон Нина - Страница 7

Михаэль кивнул.

— Говорят, что он придумал обязать всех состоятельных горожан здесь в Петербурге построить второй дом. Кто владеет больше, чем пятью сотнями мужиков, должен строить даже двухэтажный. На каждый выделяется надел, — добавил Зунд и улыбнулся. — Им придется обосноваться на левом берегу Невы. Дома велено возводить в английском стиле. Думается, когда царь перестроит свою страну, в России больше не останется ничего русского. Церкви, как в Риме, каналы, как в Амстердаме, — он засмеялся. — Но по мне это хорошо. Я буду чувствовать себя здесь, как дома.

Иоганн рассматривал эскизы, маленькие квадраты и прямоугольники, предназначенные для земельных наделов. Здесь Петр планировал построить дома для тех, кому хотел приказать переехать из Москвы в Петербург, чтобы расположить их, как шахматные фигуры, на им же самим придуманной шахматной доске. Но шахматную доску нарисованная карта города не напоминала, особенно если смотреть на схему большого Васильевского острова. Совершенно прямые, параллельные улицы тянулись через весь остров. С северной стороны запланирован огромный сад. По прообразу Амстердама он должен стать великолепным городом на воде с сетью каналов, которые прокладывали в земле голландские строители и водопроводчики.

— Как дела на острове? — поинтересовался Михаэль.

Зунд пожал плечами.

— В принципе, хорошо, — вздохнул он. — Но князь Меньшиков недоволен генеральным архитектором Жан-Батист Леблоном. Каждый день между ними происходят интриги и склоки… Я полагаюсь на твой язык, Михаэль. Если б Меньшиков не был лучшим другом царя, я бы с чистой совестью столкнул его в один из каналов. Он всегда все знает лучше строителей. Но об этих двух не нам беспокоиться. Сделай каркас для Трезини, а там посмотрим, — он заговорщицки наклонился вперед. — Для тебя хорошо, получить этот заказ. Дурная слава здесь приходит быстро!

Лоб Михаэля пересекли гневные морщины.

— О чем ты говоришь? — рявкнул он. — Не за кем из нас не тянется дурная слава.

— Он имеет в виду слухи о покойнице, — вмешался Иоганн.

Карстен Зунд удивленно посмотрел на него.

— Так оно и есть, — подтвердил он. — Это правда, что она умерла в вашей мастерской? Говорят, она была уродкой?

— Чушь! — рассвирепел Михаэль. — Кто это говорит?

— Только слухи, Михаэль. Среди грузчиков гуляют рассказы, что у умершей девушки вместо рук были плавники. Один даже захотел увидеть, как она побежит обратно к Неве, из которой вышла.

— Суеверная болтовня, — бросила Марфа.

— Я думаю, она была аристократкой, — тихо промолвил Иоганн.

Три пары ошеломленных глаз уставились на него.

Марфа резко тряхнула головой и перекрестилась.

— Не вмешивайся, Иоганн, слышишь? — прошипела она. — Дережев сказал, что она крестьянская девушка. Оставь это.

— Почему? — возразил Иоганн. — Вас никогда не интересовала правда?

— Делать надо то, что приказал Дережев, — нетерпящим возражения тоном ответил Михаэль.

Карстен Зунд смотрел на Иоганна с возрастающим интересом.

— А он не глуп, твой племянник, — обратился он к Михаэлю, затем растянул в улыбке жирные губы и сделал еще глоток. — Крестьяне твердо придерживаются версии рабочих верфи. На кладбище они совершили русалий обряд, зажгли свечи и провели поминальное богослужение. Это должно удержать русалку от причинения несчастья на земле. Тем не менее, будьте осторожны. Кто-то пытается натравить их на иностранцев. Также ходят слухи об убийстве.

Новый заказ так сильно нагрузил мастерскую Михаэля, что он получил разрешение взять в помощь нескольких крепостных. Один из подмастерьев раздавал им указания, как тащить древесину, и учил удерживать стволы сосен, пока помощник не нарубит их тесаком на грубые квадратные балки. Иоганн разглядывал крестьян. Одетые в штаны и балахоны, они стояли с хмурыми лицами. Их чулки состояли из полос ткани и других тряпок, примотанных до колена веревками или берестой. Царь Петр не вводил запрет на ношение бороды простыми мужиками, поэтому лохматые космы свисали им на грудь. Однако волосы они стригли в кружок, и как большинство крестьян, несмотря на лето, носили меховую шапку. Хотя они работали молча и выглядели недружелюбными, Иоганн видел, как они радовались, что не нужно больше без инструмента и тачек голыми руками наполнять землей мешки из грубого материала для засыпки болотистого берега. Они хотели домой в свои деревенские хибары, а здесь им приходилось жить во влажных, грязных чуланах, пить плохую воду и довольствоваться минимумом инструментов. Многих надсмотрщик погонял кнутом, чтобы они руками сгребали в армяки необходимую для перевозки землю. Иоганн видел, как крестьянки использовали даже подолы юбок. Ну, по крайней мере, в мастерской Михаэля рабочая смена для крепостных проходила в лучших условиях.

Через пару дней Иоганну бросилось в глаза, что он часто видит юродивого Митю поблизости от мастерской.

Вроде бы ничего такого он и не делал, только таращил глаза и, качаясь, распевал солдатские песни, но Иоганн точно знал, что дурачок за ним наблюдает. Марфа, увидев юродивого, бросила ему хлеб и ласково с ним заговорила. Один из помощников даже позволил ему себя перекрестить, и этот поступок вновь вызвал у Иоганна недоумение. В присутствии сумасшедшего ему было не по себе. Не раз он вставал по ночам и смотрел на улицу, где ожидал увидеть фигуру. Но даже без Митиного присутствия ночи Иоганну казались очень короткими. Образ мертвой девушки по-прежнему занимал его мысли.

Как наваждение, его мучил вопрос, кем она была на самом деле, и куда исчезла. Но небольшая разведка в крепости, где работали чеканщики монет и другие ремесленники, мастерившие Михаэлю ящик для разменных денег, результатов не принесла.

Как-то утром Иоганн вышел из мастерской и чуть не споткнулся о Митю, который, как сторожевой пес, притаился за дверью. Дурачок закричал и вскочил.

— Ты ее украл! — заревел он и ткнул указательным пальцем в воздухе около глаза Иоганна. — Вырвал из рук Господа!

Потом он зарыдал. Слезы покатились по его грязному лицу.

— Ты ее тащил для наслаждения, и ее утопили, как кошку.

Некоторые работники оглядывались, пронзая Иоганна злыми взглядами. Его считали способным на дурной поступок. Слова дурачка могли нести для него угрозу. Хоть его нутро и сопротивлялось неприязненной усмешке сумасшедшего, тем не менее, он попробовал произвести на него дружелюбное впечатление.

— Оставь меня в покое, Митя, — произнес он примирительно. — Никого я у тебя не украл.

Митя провел грязным рукавом по лицу, размазывая слюни и слезы по щекам. На них остался странный узор из темных и светлых разводов, что придавало ему более безумное и отчужденное выражение. Глаза юродивого горели от ненависти и отчаяния.

— Так много кошек! — визжал он. — Ты всех их пожрал! И паршивые шкуры растянул над божественной золотой чашей.

Его голос резко повысился. Затем он, внезапно, развернулся и помчался через площадь. В середине пути он остановился, заскользил и почти потерял равновесие.

— Я вычислил вас! — крикнул он угрожающе. — Каждый час! Я математик!

Когда ему никто не ответил, он убежал. Лица работников повернулись к Иоганну. Секунду он изучал их глаза, как открытую книгу. В зеркале ненавидящих взглядов он увидел себя — незваного гостя и еретика, посланника дьявола, виноватого в том, что царь отвернулся от старой Руси, пожелав на спинах своих крепостных строить новую империю. Иностранцы, немцы, эксплуататоры и посланники дьявола. В этот момент Иоганн осознал, что указ царя Петра, его нововведения и большие планы образовали тонкую корочку на древнем, кипящем вулкане. Наверху этого слоя находились подданные царя, гладко выбритые и одетые по французской, немецкой или венгерской моде. А глубоко внизу, в кипящем котле, собрались простые крестьяне. Можно переодеть народ, как волка в сказке. Но он все равно оставался волком — и при первой возможности, этот волк сожрал бы немцев, как Иоганна, с наслаждением и жестокостью.