Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 47

- Зачем ты мне это показываешь?

- Я показываю, куколка? – Барон качает головой. – Это твой сон. Ты позвала меня. Е…ть, как тут тоскливо. Может, б…ть, на кладбище свалим?

То есть на твою территорию, думаю я. Где ты можешь делать, что угодно – и со мной в том числе. С моего согласия, конечно, но здесь тебя призвала я, и ты будешь отвечать на мои вопросы. А на твоём кладбище ты станешь манипулировать мной, и я, в конце концов, сдамся и сделаю, что ты захочешь.

Спасибо, не надо.

- Ладно. – Не дождавшись ответа, Барон ничтоже сумняшеся усаживается на край кровати, рядом с мёртвой. – Чего ты хочешь?

- Ответы.

Барон усмехается и крутит в руках трость.

- Губа не дура, да, куколка? А что мне за это будет?

Я оглядываюсь.

- Моего страха тебе уже мало?

Усмешка духа тает.

- Умная куколка. Допустим… - Он тянет носом, что выглядит жутко, поскольку носа у черепа нет. Но звук всасываемого воздуха я слышу отчётливо. – Страха здесь хватит на три вопроса. Задавай.

Наверное, похожий сюжет есть в сказках всех стран мира. Дух просит угадать его имя или, вот, задать три вопроса – а он будет юлить и не даст ни одного точного ответа.

Я закрываю глаза, сосредотачиваюсь на дыхании, расслабляюсь. И сажусь в кресло рядом с кроватью, стараясь не слышать всхлипывания девочки в углу. Это, в конце концов, я. Это было и прошло.

- Ошибаешься, куколка, - улыбается Барон. – Это твой старый кошмар наяву. Ты никак от него не избавишься, иначе мы бы здесь сейчас не говорили.

Ещё и мысли мои читает!

Ладно…

- Кто тот колдун, который сделал это со мной, - я указываю на татуировку, - и убил Антона?

Барон, подперев голову кулаком, смотрит на меня.

- Ты и сама знаешь, кто он, куколка.

Нет-нет-нет, только не Олег Николаевич, нет!..

- Это не ответ! – выдыхаю я.

Барон улыбается.

- У тебя ещё два вопроса, куколка. Б…дь, а это становится интересным!

Следующий вопрос я обдумываю куда тщательнее.

- Что будет с Мишей Ивановым?

- Он умрёт, - тут же отвечает Барон.

Я закрываю глаза и вспоминаю плакат с фотографией Миши. На том плакате не стояла дата смерти, но вот-вот, очевидно, появится. Завтрашним днём.

- Последний вопрос, куколка, и я отчаливаю. – Барон зевает. – Или всё-таки потанцуем? – Его голос становится вкрадчивым. – Выпьем рому, милашка, курнём сигару или что покрепче. Ты забудешься, больше никаких страданий…

- Ты же знаешь, что я откажусь, - морщусь я

- Когда-нибудь согласишься. – Барон усмехается. – Я терпеливый. Я подожду. Давай, куколка, не тяни кота за яйца, задавай последний вопрос.

Я набираю в грудь побольше воздуха. Боже,  тут даже пахнет, как тогда!..

- Как помочь Мише Иванову?

Тишина. Барон улыбается, и я жду ответа: никак. Но тут Барон встаёт, подходит ко мне близко-близко и, не прекращая жутко улыбаться, наклоняется, касается фазаньим пером со шляпы моего виска и шепчет ответ. Долго. Абсолютно не обращая внимания на мой ужас – или пьёт его, я не знаю.

А потом добавляет:

- Но это потребует платы. Куда большей, чем эта глупая игра в вопросы. – А потом озвучивает, что я должна буду отдать.

Я выдыхаю и целое мгновение мечтаю просто убраться отсюда и всё забыть. Это не…

- Да, куколка, - кивает Барон, - иди. Это не твоё дело. Приятно было поболтать.

Я останавливаю его до того, как он исчезает – экстравагантно, в зеркале.

- Стой.

- Что? – оборачивается дух. – Всё-таки решила потанцевать?

- Нет… - Я набираю в грудь побольше воздуха и для верности опираюсь о кресло. Колени дрожат. – Я согласна. Я заплачу.

Барон некоторое время смотрит на меня, потом ухмыляется.

- Да и правда, не пару же лет твоей жизни, как просят ребята из соседней преисподней, да?

Я молчу, а лоа продолжает – на этот раз серьёзно:

- Я возьму плату после. Ты узнаешь. – А потом неожиданно заботливо добавляет: - Не забудь нож и ром, куколка.

Он уходит, и на это раз я молчу.

Теперь страха нет. Чего бояться, если всё уже решено?

…Боже мой, зачем мне это – правда же не моё дело, какая разница, кто умрёт, и кто будет плакать, не я – и ладно…

Выходит, есть разница.

Не могу я так. Я однажды плакала и ничего не могла изменить. Даже если это Ира – я не желаю ей испытать подобное. Снова.

Я поворачиваюсь, смотрю на мёртвую женщину, потом на девочку углу. Мне хочется закричать ей: не жди, беги, стучись в дверь, по батареям, пусть соседи тебя услышат, и эта страшная ночь сразу закончится.

Но я просто отворачиваюсь, открываю дверь и шагаю в ничто, за которым кончается сон.

Прошлое уже не изменить. А вот будущее… С будущим стоит поработать.

***

Антон

Ира засыпает, накачанная успокоительным по самые уши. Не обычным транквилизатором пополам со снотворным, а чем-то сильным – его дал не наш семейный врач, а с папиной работы. И хорошо – с Иры сталось бы навредить себе, как Оля вчера. Господи, mon Dieu, может, хватит уже? В этом доме было достаточно слёз, остановись.

Папа, конечно, Иру никуда не отпустил. Он пытался уговаривать её, что скоро найдёт Мишу, вот наряд выехал по указанному адресу, ох, там ничего нет, ну и ладно, поищем ещё. Папе не нужен ещё один труп, поэтому он действительно ищет маньяка, и Ира в нормальном состоянии это бы обязательно поняла.

Но Ира была способна только рваться прочь из дома – её ловили аж пять раз! Пять, мать его, раз! Ирин личный рекорд. Ах да, мать тоже её успокаивала. В свойственной ей манере: Ирэн, это и к лучшему, ты бы сама поняла, что он тебя не достоин. В душе я с ней согласен, но говорить такое Ире сейчас было жестоко. Впрочем, мать никогда не отличалась чуткостью.

Под конец Иру пришлось держать и вливать в неё успокоительное силой. Потом папа ушёл, врач тоже, а я теперь сижу, смотрю, как сестра спит – и следом за ней медленно засыпает весь дом. Близится полночь, а заодно и срок, к которому Иру пригласил маньяк. И мне тоже не по себе – знать, что где-то умирает человек, пусть ты его и презираешь, тяжело.

Ира успокоится. Потом мы съездим вместе на её любимое Бали, она вкусит там своей йоги по самые уши, расслабится, и эта глупая влюблённость уйдёт, как болезнь. А сейчас нужно просто подождать.

Я знаю это, но даже мне ждать тяжело, а сон не идёт. Спать, честно говоря, страшно. Если снова не засосёт в сон к этой трусихе, то проснусь я в попытке самоубийства. Вчера чуть не придушил себя подушкой. Матерь божья, да сколько ещё?

Об Оле я не вспоминал весь день. То есть, я отмахивался от её привычного страха и тоски – кажется, эта девчонка целиком состоит только из этих двух чувств. Сейчас ощущаю мрачную решимость – но, может, она дорвалась до своей математики и страдает над задачей посложнее? Уж конечно, об Ире она не думает. Оно ей надо? Хмф!

Утром я твёрдо решил: хватит, Оля девочка безнадёжна. Зачем тратить время, чтобы ей жилось лучше? Всё равно не поможет. У папы она на поводке, вот и ладушки. Даже общаться с ней теперь необязательно. А это странное желание её защитить – стопроцентная магия.

Ну и вот.

Проходит час – от нечего делать я перелистал уже все журналы Иры, позвонил Нику (он ещё утром уехал), рассказал, как мы тут, выслушал пожелание крепиться и «всё будет хорошо». Нику это выгодно, так что искренне соболезновать он точно не будет. Я его понимаю, и ничего больше не жду. Просто… хоть с кем-то бы по-настоящему поговорить. В такие моменты остро понимаешь, что, в общем-то, кроме Ника у меня никого и нет…

На часах одиннадцать, и я невольно прислушиваюсь к тишине в доме. После Иркиных воплей тут и правда очень спокойно. Даже папу не слышно – а он наверняка бодрствует в кабинете. Если честно, странная тишина такая… сонная.

И в этой тишине приближающиеся шаги раздаются буквально как гром. Я прислушиваюсь, удивляюсь, чего это Ольке вздумалось прогуляться? Ну да ладно, абы куда не пойдёт – телохранители остановят. Их нынче полон дом.