Танец масок (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 53

- Фрида! – заметив сестру, всхлипнула Эвелина. – Ты выходишь замуж за это чудовище! Нет-нет, матушка не позволит!..

Фрида фыркнула. Леди Уайтхилл не просто позволит, она ещё и обвяжет старшую дочь бантиком и пожелает долгой совместной жизни.

- Фри, о, Фри…

Не слушая, Фрида прошла к окну, распахнула портьеры, а потом и створки и, обернувшись, жестом разогнала слуг. Когда дверь за камеристкой Эвелины закрылось, Фрида улыбнулась.

- Эви, ты ведь уже не ребёнок. Ну какое ещё чудовище?

Эвелина задрожала. В круге солнечного света, всё ещё в утреннем светлом платье она смотрелась как роса на цветке – хрупкая, волшебная и безумно красивая.

- Фрида, ты бы видела его вчера после твоего ухода! Он обезумел…

- На его дом напали, - припомнила газеты Фрида. – Он императорский придворный маг, а какой-то не то волшебник, не то фейри обокрал его дом. Конечно, он обезумел.

- А т-ты будешь с ним жить! Н-на его дом нападают, а ты…

- Эви, ну что ты. – Фриде в глубине души было приятно, что о ней волнуются. Мать такой подарок ей вряд ли сделает, они обе с ней – Фрида и леди Уайтхилл – умные, сильные и расчётливые. А вот отчим, лорд Валентин, и Эвелина – они глупее, мягче. Но как же Фрида любила эту мягкость, куда больше материнской жёсткости, пусть эта черта характера была Фриде и ближе. – Эви, милая, да, герцог эксцентричен. Но, представь, он влюбился в меня с первого взгляда. Хочешь, я расскажу, как мы с ним познакомились? – Сестра уже смотрела на неё с интересом, и Фрида продолжала создавать грёзу: - О, это было так романтично…

Да, очень романтично: гадюку под ноги. Но Фрида об этом, конечно, умолчала. Она рассказала сладкую сказку, где чудовище стало заколдованным принцем и для своей красавицы – вовсе даже не жестоким. Она добавила сладости и сахара, как рассказывала когда-то, уже повзрослев и приезжая на каникулы домой, лорду Валентину свои якобы выдуманные истории о «той стороне». Иногда Фриде становилось интересно: Валентин знал, что всё это совсем не сказки? Даже если и так, он никогда этого не показывал.

Эвелина тоже дала себя отвлечь, а потом и увлечь беседой о женихах, платьях, завтрашней свадьбе («Завтра? О, Фри, но мне же нечего надеть!»), а под конец они со смаком обсудили всех более-менее перспективных молодых людей на вчерашнем балу, которые годились в женихи. И теперь Эвелина улыбалась так же солнечно, как и всегда, а Фрида эгоистично купалась в её сиянии и рассказывала, рассказывала ещё, заставляя сестру смеяться…

Ужинали они, как ни странно, в одиночестве. Мать не вернулась, Фрида начала было беспокоиться, но потом решила, что леди Уайтхилл пытается приготовить завтрашнюю церемонию… Забавно, говорила ли она об этом с герцогом? И если говорила, то что думает? Виндзор явно не хотел пышности и огласки, но для матери свадьба без этого совсем не свадьба. Вон что она устроила из бракосочетания Фриды с маркизом Вустермором…

После ужина Фрида писала письма. Поздно ночью (мать так и не вернулась), она сама отнесла их своему кучеру, велев завтра же ехать в Хэмтонкорт и передать её корреспонденцию. Всё это время Мира одна – и довольно умело, что не могло Фриду не изумлять – складывала вещи, так, чтобы их легко можно было перевезти в особняк Виндзоров.

«Интересно, он хоть приготовил для меня комнаты? – думала Фрида, уже засыпая (с фейрийским успокоительным). – Или поселит в людской? С него станется…»

Успокоительное действовало, волчий вой убаюкивал, как и стук веток ясеня в окно. Фрида вдохнула поглубже, заснула и всю ночь видела исключительно приятные сны, в которых никаких герцогов уж конечно не было.

***

Эш возвращался домой пешком – он любил иногда пройтись, особенно после дождя, особенно по грязи. Внимательный зевака, приглядевшись, обязательно бы удивился: грязь в Нижнем городе была особенно жирная, глубокая – и денди-герцог тонул в ней хорошо если только по щиколотку. При этом его туфли оставались чистыми и блестящими, а на брюках не появилось ни пятнышка.

Ещё за герцогом тянулась цепочка очень странных следов… Как будто от копыт.

Но ни внимательных, да и вовсе никаких зевак не было. У обывателей в Нижнем находились другие дела, особенно днём, особенно после дождя: дети копались в грязи, женщины торопились вывесить бельё, даже двери трактиров и борделей были ещё закрыты. Днём шлюхи спят, а кто может, тот работает. Кто же не может – пытается проспаться, чтобы вечером начать снова клянчить выпивку.

Вот появился бы Эш в этой части города после заката, он увидел бы совсем другую картину.

Впрочем, Эш и сейчас не слишком смотрел по сторонам. Люди его никогда не интересовали, куда приятнее было запрокинуть голову и следить за небом или за танцем листьев под метлой подметальщика… Где-то недалеко звенел колоколами местный храм, звук гулко разносился по городу и будил нечто… нечто тёплое в груди. Даже у Эша. Недавний дождь прибил пыль и на какое-то время смыл все запахи. Дул свежий прохладный ветер, не было ни намёка на туман, только рваные, подсвеченные солнцем облака мчались по небу, и синева в просветах виднелась яркая – так, что больно смотреть.

Эш шёл, размахивал тростью, посвистывал, ловил в редких стёклах витрин отсветы своих рогов или следил за бегом облаков (они напомнили фейри стадо единорогов – если их вспугнуть, мчатся так же). Жизнь казалась простой и приятной. Вот завтра он женится. Вот, к концу этого месяца обязательно разберётся с этими демонами, сиренами и прочей нечистью, заполонившей столицу. Потом, конечно, придётся устроить рейд по столице, а то и по стране… Зато после – уедет в Виндзор-холл, в лес, надолго, месяца этак на три. И плевать, если императору он понадобится раньше – пусть хоть в бездну Его Величество катится со всем его престолом в придачу. Эш будет отдыхать. А где-нибудь у моря новая герцогиня Виндзор родит сына или дочку… Может, отослать их потом в Конфедерацию? Девчонка же хочет преподавать – что ж, можно договориться с крупнейшим университетом в Каринде. Лишь бы глаза не мозолила – и все ведь довольны будут.

А красивая она, когда не строит из себя леди. И выдумщица… Её знакомую зельеварку-ведьму Эш, конечно, найдёт… Но всё-таки, зачем намеренно портить девочке жизнь? Вот бабочки – они же красивые, пусть и глупые, пусть и бесполезные. Хотя почему бесполезные – они цветы опыляют. Вот и ему жена родит ребёнка, супружеский долг выполнит, а потом пусть себе порхает. Красиво ведь, и все счастливы: и наблюдатель, и бабочка.

Эшу всё-таки никогда не нравилось смотреть на бабочек в шкатулках коллекционеров. Даже если удастся сохранить иной красавице крылья, всё равно той свободы и жизни, которая и составляет их красоту, их гармонию, - её уже не будет. А то и вовсе бывшая летунья увянет, как засохший цветок. Эш даже сухие цветы не любил. Смерть она и есть смерть, пусть и по-своему красивая.

И правда – зачем он так страстно хотел запереть эту… Как там её? Эльфрида? Милое имя… Девочка обычная, счастья тоже хочет. Эш ведь от природы не жесток, тем более без причины. И не тиран. Рассеянный, это да, и не внимательный. Ну и что? Девочке ведь и не нужно его внимание. Ха, кажется, меньше всего ей нужно его внимание. Ну что ж – все выживают, как могут, а если эта леди будущая-Виндзор умудрилась его однажды вывести… Бабочки тоже иногда кусаются и вырываются, если схватить их за нежные крылышки. Не убивать же их за это?

В общем, настроение было прекрасное, и так держалось вплоть до Среднего города. Потом стали уставать ноги, копыта нет-нет, да спотыкались, к тому же, Эш чувствовал, что натёр их. Надо было подковать, ещё когда на «той стороне» был… Он уже подумывал взять экипаж и доехать до дома хотя бы с некоторым удобством (кто же назовёт городские кэбы удобными?), когда проезжающая мимо карета с серебряными ласточками над окнами и лакеями в помпезных ливреях внезапно остановилась. Полыхнули в солнечных лучах позолоченные дверные ручки, золотые же кисточки штор, дверца открылась и наружу выглянула дама лет сорока. Она была очень богато, впрочем, со вкусом одета в платье из бордового бархата с вышивкой, украшенной рубинами и золотом. От неё терпко пахло созревшими, сочными яблоками, и улыбалась она, когда откинула золочёную вуаль, как-то знакомо. Но почему-то совершенно Эшу не понравилась. Может, глаза? Которые он, кстати, тоже где-то уже видел – эти оценивающие серые глаза, вынимающие из тебя душу.