По образу и подобию (СИ) - Шмидт Мария - Страница 34

Сколько было тогда Ромке, год, полтора? Он удивленно смотрел своими глазищами на волны, на кричащих чаек. Выбирая сухое место как можно ближе к воде, Наташа стелила теплое стеганное одеяло, и Ромка сидел на краю, перебирая камушки своими маленькими пальчиками. Потом Егор брал его на руки и подносил к воде. Там, присев на корточки, он позволял Ромке касаться набегающих волн. Пена щекотала детские ладошки, отчего Ромка так заливисто смеялся, что невозможно было удержаться. И они с Наташей тоже смеялись. Легко и беззаботно. Не догадываясь о том, что это был их первый и последний отдых у моря.

Где сейчас они? Живы ли?

Последнее письмо от Наташи Егор получил перед тем, как их батальон попал в окружение. Потом плен и побег. К своим выбрались только двое. Но оружие им уже не доверили. Лагерный барак и долгое ожидание. Потом Победа, но и после кругом такая неразбериха, до него ли было. Потому терпеливо ждал, когда разберутся.

А потом очнулся в этом мире.

Далеко не сразу Егор понял, зачем он здесь. Сначала с ужасом считал дни, понимая, что его уже хватились. Что это побег. Что, вернувшись, вряд ли сможет все объяснить, и будет приговорен к расстрелу. Что он все равно не знает, как вернуться.

Потом появилась Оля. Девочка почти не помнила русского, он учил ее родному языку при любой возможности. И всю свою жизнь решил посвятить одному: найти возможность оправить ребенка домой.

В этом мире все было непросто. В обещание властей вернуть их на Землю после выполнения возложенной миссии Егор не верил, потому осторожно расследовал все сам, по крупице собирая информацию. Он сотрудничал с местной властью, выполняя их требования, постепенно получая все больше свободы. Но все же не продвинулся ни на шаг.

Время утекало, девочку изолировали от него. Чего только стоила организация вчерашней встречи, все было настолько сыро, что он и не надеялся на успех. И как обрадовался, увидев выходящую из магазина Олю.

Разговор вышел совсем коротким. Девочке удалось кое-что выяснить, и опять следы вели в тот старый храм. Под предлогом изучения его архитектуры Егору уже удалось побывать в храме, но служители внимательно следили за каждым шагом, ограничивая исследование общедоступными помещениями. В этом храме определенно что-то было спрятано, и чем быстрее Егор доберется до этой тайны, тем лучше.

А еще тревожил Егора Олин настрой. Он предупреждал ее о том, что излишним любопытством можно вызвать ненужные подозрения, просил быть осторожнее. Но ребенок есть ребенок, Оля рвалась домой всей душой, и Егор боялся, что она сотворит какую-нибудь глупость, поставив тем самым и себя, и его под удар.

Может, зря он рассказывал ей о Ленинграде, бередя детскую душу?

Нет, не зря.

Каждый имеет право знать о своих корнях, о своей малой Родине.

Последний раз окинув горизонт взглядом, Егор повернулся и пошел к берегу. Стоило ступить на камни, как несколько человек сопровождения метнулись к нему и тихими тенями заскользили рядом. «Охраняют», — с раздражением подумал Егор. Видимо, не заслуживал он пока свободы ни в том мире, ни в этом.

Этиндер,

5 октября 1948 года

Сегодня они привели сына в первый класс. Роман стоит с огромным букетом среди таких же первоклассников, идет торжественная линейка. Они с Наташей в толпе родителей, по ее щеке бежит слеза. «Ну что вы за народ такой, из всего драму делаете», — говорит Егор жене. Наташа смущенно улыбается и шмыгает носом.

Его Наташа.

Егору повезло жениться на самой красивой девочке класса. Вспомнил их первую встречу, так же на линейке первого сентября. Ее косички, нелепо торчащие в разные стороны, и банты на них. И эти серые с зеленым ободком глаза. Он утонул в них сразу, целиком. И захотелось дернуть ее за косичку. Дернул, в ответ получил портфелем по голове.

Так завязалась их большая дружба. Всю школу просидели за одной партой, а после выпускного поженились. И теперь привели сына в первый класс.

Егору захотелось крепко обнять хрупкую фигурку, прижать к себе, но что-то невероятно тоскливое сжало сердце, неизбежное, неотвратное.

Легкой дымкой развеялось видение. Больше ничего нет. Пустота.

Он оборачивается и снова видит ту женщину.

— Отпусти, — просит.

— Это невозможно, ты умер в том мире.

— Вранье, я живее всех живых. Отпусти, я сделал все, что мог.

— Ты не выполнил и сотой доли.

— Не понимаю. Объясни, чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы в этом небе летали самолеты. Да, обязательно нужно электричество. Много электростанций, заводов, разных машин. Кажется, это называется индустриализация. И не забудь про радио и телевидение.

Егора накрывает приступом истерического хохота.

Но она стоит и смотрит равнодушно.

— Это вопрос не одного десятилетия, — устало говорит Егор.

— Так я никуда и не спешу. А вот твое время ограниченно. Могу ли как-то помочь?

— Такое не под силу сотворить одному человеку. Будь у меня книги, ученики, можно было бы попробовать что-нибудь сделать.

— Какие книги?

— Технические, какие еще. Описание процессов и устройств, все, что получится достать.

Она довольно улыбается и становится совсем призрачной.

— Подожди, — просит Егор, — скажи, что с ними сейчас, где они?

Призрачное видение исчезает.

Перед Егором появляется большая комната квартиры Тихоновых, круглый обеденный стол в центре. За столом Наташа и Ромка, Агнесса Ильинична. Наташа выглядит изможденной, на лице морщинки. Ромке на вид лет четырнадцать, немного нескладной, но все равно такой родной.

— Ромка!

— Ромка, — хрипло пробормотал Егор и проснулся.

Светало.

Ошеломленно вспоминая сон, Егор никак не мог понять, что это была за женщина. Она казалась знакомой, и в то же время незнакомой. Он поднялся и сделал несколько упражнений, разгоняя остатки сна. Потом умылся, почистил зубы.

Домработница накрывала завтрак в столовой, что-то тихонько напевая. Егор привык вставать рано, а Николаса в такое время и пушками не поднимешь, потому зачем портить девушке хорошее настроение, пусть поет. Может, любовь какая с нею приключилась, дело молодое.

В задумчивости Егор прошел в кабинет, необходимо было еще раз проверить вчерашние расчеты. И увидел на столе внушительную стопку советских книг.

Какие-то издания старые, хорошо знакомые, но были и совершенно новые. Вторым сверху лежал новенький выпуск журнала «Знание-Сила». Егор открыл его наугад и прочитал выделенный в рамку текст: «Будем же двигать вперед науку на базе уже сегодняшних достижений человечества, подчиняя себе силы природы, но не кустарно, не в одиночку, а организованно, вооруженные всеми самыми совершенными средствами науки и техники. Как заманчивы для молодежи перспективы участвовать в коллективной борьбе за власть человека над природой, над Вселенной».

Он представил, как где-то далеко Ромка читает взахлеб научно-фантастические очерки этого журнала, как загораются его глаза. Подумать только, столько возможностей открывается, столько путей. А он, Карпенко Егор Николаевич, заперт в этом отсталом мире, заперт окончательно и бесповоротно.

Будучи коммунистом с тысяча девятьсот тридцать шестого года, Егор всегда был материалистом до мозга костей, убежденным атеистом.

А теперь он сложил руки в молитвенном жесте и тихо прошептал:

— Господи, если ты меня слышишь, помоги.

— Послушай… — сказал он ей. — Чем больше они умеют, тем изощреннее уничтожают друг друга. Каждое новое изобретение тут же стремятся использовать во вред ближнему. Я предполагал, что если допущу мировую войну с огромным количеством жертв, они одумаются. Но этого не произошло. Они оплакивают погибших, но не выпускают оружия из рук. И я не знаю, как это остановить.