Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 22

«— Забери это кольцо с собой, Этьен, — умирая, будто нехотя, протянула мать в маленькой ладошке свое единственное и такое неподходящее крестьянке украшение. — Должно быть, оно стоит немалых денег, но я прошу тебя, сохрани его. Отдашь его той, которую захочешь видеть своей женой…»

Мать улыбнулась тогда как-то грустно, глядя на весело играющий в солнечном свете зеленый камень, крепко сжала ладонь, а потом раскрыла и протянула сыну. Она никогда не рассказывала, откуда у нее, бедной женщины, такое сокровище. Впрочем, об отце она сыну тоже никогда не говорила. Одно он знал точно — это кольцо она бы никогда не променяла ни на одно сокровище мира. Даже если бы ей взамен предложили дворец и пожизненное содержание, она бы все равно предпочла свой скромный полуразваленный домик в далеком городишке и этот маленький зеленый камень, в лучах солнца искрящийся на ладони. Она никогда не носила это кольцо — боялась, но всегда хранила рядом; часами разглядывала его по вечерам и вспоминала что-то, ведомое лишь ей одной, а потом крепко прижимала к себе сына и тихо плакала.

Этьен мотнул головой, гоня воспоминания, и спрятал кольцо обратно.

Потянулись дни, потянулись недели… С еще большим рвением тянулся Этьен к знаниям, погружаясь в книги, добытые Милошем и наставниками, оставленными ему отцом. Все отчаянней проходили тренировки по владению оружием, навыками боя. Все больше времени отдавал он седовласым мужам, впитывая каждое мудрое их слово — они учили ему всему: как с людьми управляться, как деньги тратить, как мир в стране сохранить и врагам отпор дать. Они много рассказывали ему о Ренарде, и порой казалось, что их голосами дает наставления сам отец. Этьен впитывал каждое слово и тут же примерял, что можно сделать, чтобы угомонить Филиппа в безумном разрушении некогда сильного Королевства. И только седовласые мужи, видя насквозь его отчаянные мысли и тут же вспоминая самого Ренарда, качали головой, веля остановиться — не время еще, не готов он тягаться с Филиппом. Зато в далекую столицу отправилась группа специально обученных людей: под видом обычных граждан часть из них рассыпалась по городу с задачей влиться в ближайшее окружение Филиппа; другая же часть, вооружившись до зубов, по просьбе Этьена обосновалась в поселении ренардистов, чтобы отследить и малейшие волнения среди самих отшельников, и поползновения Филиппа на горстку верных Ренарду людей. Впрочем, Филипп их пока не трогал, и новоселы спокойненько, не привлекая к себе излишнего внимания, жили на окраине поселения, готовые в любой момент сплотиться и встать на защиту поселенцев.

Сегодня в Абервик вернулся с докладом Морис — один из «засланных казачков» в логове Филиппа. Рассевшись на мягких диванах в каминном зале, мужчины обсуждали новости из столицы. Милош вслушивался в каждое слово, Этьен же, не найдя в словах шпиона ничего нового, откровенно скучал, потягивал из бокала красное вино и только кивал в сторону сникшего друга: мол, видишь, а я тебе что говорил? Да. Ничего нового… Только по приказу Филиппа в центре города снесли парк вместе с вековыми деревьями, посаженными еще при родителях Ренарда. Парк-то Филиппу чем помешал? Но, так или иначе, на месте островка отдыха теперь красуется базар, где наряду с заморскими диковинами продают свою молодость и красоту молоденькие горожанки, улыбаясь каждому, у кого звенят заветные монеты. Когда разговор вновь скатился к поглотившему столицу разврату, Этьену и вовсе захотелось выйти.

— Ладно, что с ренардистами? — перебил он неприятную тему, куда больше волнуясь за тех, кто все еще не сдался Филиппу. — Как они живут?

— Да как живут? — вздохнул Морис. — Живут себе… Этьен, я в поселении не был, но вроде Филиппу сейчас не до них. Встречался как-то с нашими, что ренардистов стерегут — тихо все, никто не обижает. Да только…

Парень замялся, подбирая слово; Этьен, почуяв неладное, лишь уши навострил в ожидании.

— Что только?

— Да зря все это, Этьен! — вспыхнул Морис, не скрывая отчаянной злости.

— Что зря?

— Да некого там охранять уже! Они сдаются Филиппу. Среди молодежи только и разговоры, как в столице хорошо да как опека стариков им надоела! Да и старики уже бессильны — гниль филипповская изнутри их жрет. Еще год-другой — и ни о Ренарде, ни о тебе не вспомнит никто! А если Филипп и вздумает туда сейчас наведаться, да хоть пари держи — кроме наших ребят воевать с ним никто не станет. Ну может, десяток из местных еще наберем, да и те окажутся стариками с вилами — и все! И все, понимаешь?

— Ладно, не утрируй, в тебе эмоции говорят. Я был там месяц назад — люди пока еще готовы сопротивляться.

— Да не утрирую. Ну подумай сам, где это видано, чтобы ренардистка замуж за филипповских прихвостней выходила? Да нет уже ренардистов, одно название осталось! Купил их всех Филипп.

— Ну по отдельным личностям ты всех-то не суди. То, что кто-то там замуж выходит, еще не означает, что все такие продажные.

— Этьен, твоя тяга защищать их понятна, но давай без иллюзий. Между прочим, эта девка, что замуж выходит, тоже когда-то горой стояла за тебя и за Ренарда! Одна из самых стойких была! И что? Это не помешало ей спутаться с головорезом Филиппа!

Да в общем-то зря он заступается. Этьен и сам прекрасно помнит заинтересованные взгляды на себе молоденьких девочек, когда приехал к барону: дай им только волю — за любым побегут, лишь бы сбежать из-под родительской опеки. Да и Кристина не скрывала, что уже на празднике во Дворце очень многие готовы были навсегда покинуть общину и остаться под крылом Филиппа. Кристина… Да, наверно, не столько ренардистов он готов сейчас защищать, сколько эту девушку, пострадавшую от рук Филиппа. Девушку, которая стояла на балконе в его объятиях и спрашивала, плача, почему их никто не защищает. Почему наследник, которого они так ждут, ничего не делает, чтобы уберечь их…

— … а между тем, она из приличной семьи, — продолжал Морис убеждать задумавшегося наследника в бесполезности затеи спасать ренардистов, — отец — барон, сестренка младшая… Жила бы себе и жила, но нет же ж, все туда же…

— Что? — вдруг неожиданно остановил его Этьен; в зале повисла тишина, две пары глаз уставились на него, а наследник уловил лишь одно — речь шла о некой баронской дочери. Тот ли это барон, и та ли это девушка, но Этьен насторожился, натянулся как струна в ожидании ответа.

— Что? — нахмурился Морис.

— Что ты сейчас говорил про барона?

— Ну… Ренардистка эта, что замуж выходит — дочь баронская. Я и говорю, из приличной семьи, но это ей не помешало спутаться с человеком Филиппа.

Кристина? Вместо рассеянного образа продавшейся ренардистки вдруг появился совсем другой образ — отчетливый, яркий… Да нет, кто угодно, но это не Кристина. Мало ли там баронов? Там же кого только нет! Но Кристина… Нет, Кристина точно не могла выйти замуж за человека Филиппа. И все же что-то противно скребло душу, заставляя вспоминать все, что было сказано о девушке за вечер.

— Как зовут ее, знаешь?

— Да откуда мне знать? Говорю ж тебе, я сам там не был — что услышал, то и говорю, — пожал плечами Морис.

Кристина не могла. Вот и все аргументы на навязчивую мысль, не желавшую отпускать даже после того, как все разошлись. Кристина не могла! Или все же… Еще тогда, приехав к барону впервые, он понял, что ей будет тяжело среди поселенцев. Как сложилась ее жизнь? Отец принял дочь, а поселенцы? А если они отвернулись от нее, вынуждая покинуть общину? Да нет, этого просто не может быть. Как бы к ней ни отнеслись, Кристина ни за что на свете не связалась бы с человеком Филиппа — это просто исключено! Нет, речь о другой девушке, бесспорно! Этьен ходил из угла в угол, ища тысячи причин, по которым речь не могла идти о Кристине. И все же тревожно за нее… Уж если и она сдалась после всего, что с ней сделал Филипп, то спасать действительно больше некого.

* * *

— Этьен, а ты ничего не хочешь мне рассказать? — мрачно спросил вечером неслышно вошедший в зал Милош.