Звезды примут нас (СИ) - Батыршин Борис - Страница 15

Ещё один их враг — скука. Уже рассказаны, пересказаны и заучены наизусть все анекдоты, байки и истории из жизни, которыми пассажиры готовы были поделиться друг с другом. Прочитаны книги, несмотря на то, что читать их приходилось по очереди, прижавшись к единственной действующей в салоне лихтера лампе, припомнены все игры типа «городов», в которые можно играть хоть с закрытыми глазами. Дима, борясь с отупляющим, почти невыносимым бездельем, пробовал вести записи вслепую, как Павка Корчагин в многосерийном фильме «Как закалялась сталь» — и точно так же, как он, ужаснулся, когда при свете лампы разглядел наползающие одна на другую нечитаемые строки. Он ещё остро пожалел, что нету специальной линейки с прорезями, с помощью которой герой фильма мог писать, не превращая написанного в сплошной клубок букв и строк, и даже прикидывал, из чего её можно сделать, но так и не придумал…

Кое-как скрашивали существование регулярные дежурства, когда надо было раздавать сухие пайки, а потом по счёту принимать и прятать в мусорный бак пустые и пластиковые смятые пластиковые тубы.

Страха не было — никто не сомневался, что их найдут, причём в самом скором времени. Надо только дождаться, пережить… но уж очень обрыдло это ожидание, сделавшись поистине нестерпимым, и Дима порой ловил себя на мысли: пусть уж случится что-нибудь пугающее, опасное, лишь бы не ещё один день томительной выматывающей скуки, жары, вони и тесноты, от которых хочется лезть на стену… если бы это имело хоть какой-то смысл в невесомости. Сколько раз он вспоминал про рыжего кошака с забавной кличкой «мистер Томас», который развлекал его подопечных во время заключения в «Астре». Вот бы кто оказался сейчас как нельзя кстати!

Но — чего нет, того нет. Они держались неделю и ещё два дня, после чего решились-таки прибегнуть к крайней мере. Две трети пассажиров по жребию были погружены в медикаментозный сон; оставшимся бодрствовать стало полегче, к тому же прибавилось новое занятие — время от времени проверять пульс и дыхание спящих. Делать это так часто было незачем, но они убедили себя, что нет, наоборот, нужно и как можно чаще…

Медленно, мучительно, словно улитка по сухому бетону, ползли часы, складываясь в дни. И вот однажды, когда до счёта в две недели, которого Дима почему-то ждал, леденея от страха, осталось меньше двенадцати часов, второй пилот (он, как радист, остался бодрствовать без всякого жребия) издал радостный вопль и щёлкнул тумблером, включая трансляцию. На несколько секунд лихтер заполнил треск помех, а потом сквозь них пробился голос, ясно выговаривающий слова по-английски.

Это «Эндевор» шёл на помощь людям, потерявшимся в пустоте, в трёхстах миллионах километров от дома. И тогда Дима Ветров, осознав случившееся, заплакал — без слёз, навзрыд, сухими, по-стариковски воспалёнными глазами.

Процесс восстановления был небыстрым и малоприятным — в-основном, как объяснил Диме врач «Теслы», из-за того, что невесомость в их вынужденном двухнедельном затворничестве сочеталась с почти полной неподвижностью. А значит — нагрузочные костюмы «Пингвин», изнурение себя на велотренажёрах, после которых отвыкшие от усилий мышцы болели так, что хотелось выть волком, электростимуляции… Дима дал себе слово: когда в следующий раз придётся отправляться в дальний прыжок с перспективой затянувшегося ожидания в финиш-точке — обязательно положить в грузовой контейнер обычный эспандер из нескольких резиновых тяжей с ручками — и плевать на потраченный лимит веса!

Реабилитационные процедуры, упражнения и ежедневные медосмотры приходилось чередовать с работой. И это двухнедельное пребывание в невесомости им ещё аукнется — по возвращении домой каждого ждёт длительное пребывание в восстановительной клинике. Но сейчас — некогда, не до того, да на Землю они смогут попасть не раньше, чем заработает «батут». График строительства и так трещал по швам, двухнедельная задержка прибывающего пополнения внесла в него неизбежные коррективы, и теперь приходилось нагонять. Дай им волю, Дима и остальные строители сутками не вылезали бы из скафандров — то вылавливая очередную «промахнувшуюся» на сотню километров секцию станции и буксируя её к месту работ, то ползая по решётчатому каркасу в «Кондоре» со сварочным аппаратом в руках, то, повиснув в ложементе «краба», стыкуя какую-нибудь балку с решётчатой фермой строящегося грузового терминала, и тут же прихватывая стуки сваркой.

Здесь хотя бы вдоволь было воды для гигиенических процедур — с «Гагарина» прислали сразу два контейнера, каждый из которых, кроме прочего груза, вмещал по одной цистерне ёмкостью в шесть кубов, и собирались повторять «посылки» каждую неделю. И теперь, возвращаясь после очередной смены, он подолгу плескался в пластиковом мешке душевой кабины, наслаждаясь тем, что воду можно не экономить, ни горячую, ни холодную. К тому же, заработала смонтированная установка очистки «серых стоков» (так называли загрязнённую техническую воду), и об экономии они забыли, как о страшном сне.

Что ж, вроде, всё это привычно, знакомо — примерно так оно и было на строительстве «Гагарина», пока не запустили вращение «жилого кольца». А всё же — многое изменилось, и не только в плане работы и повседневной жизни, и Дима Ветров это ощущал это всем своим естеством. Прежде всего, закончился период его ученичества. Нет, учиться ещё придётся, и очень много — почти каждый из строителей «Лагранжа» в своё свободное время просиживал по часу-полтора в кают-компании «Теслы» за похожим на телевизор аппаратом для чтения микрофишей, причём на экранчиках, как успел заметить Дима, была отнюдь не развлекательная литература. И всё же — на смену вчерашнему студенту, практиканту, стажёру, пришёл уверенный в себе, успевший хлебнуть Космоса профессионал. А учёба — что учёба? Она, как считают умные люди, никогда не заканчивается, разве что с выходом на пенсию, до которого надо ещё дожить. Дима, подобно своему книжному двойнику (он всё чаше ловил себя на том, что воспринимает Юру Бородина из «Стажёров» именно в таком качестве) не особо на это рассчитывал — и как-то имел неосторожность поделиться этой мыслью с Папандопуло. Инженер посмотрел на него с изумлением, снисходительно хмыкнул, потрепал по плечу и вышел — вернее сказать, вылетел из кают-компании, где состоялась эта беседа, не сказав ни слова. А Дима только потом сообразил, что это его поведение почти в точности копирует реакцию бармена из Мирза-Чарле на похожее откровение юного вакуум-сварщика.

А пока — монтаж внешнего, «рабочего» кольца «Лагранжа» шёл полным ходом. Уже получили с Земли и установили на свои места четыре секции из девяти и начали подготовку к монтажу внутреннего бублика с установкой «космического батута» — жилые вращающиеся секции было решено собирать в последнюю очередь. Так что теперь забот у Димы прибавилось: надо было освежить в памяти криогенное хозяйство «батута», которое ему предстоит сначала монтировать, потом налаживать, а после и заниматься их эксплуатацией. Где-то в промежутке между вторым и третьим он рассчитывал побывать если не на Земле, то хотя бы на «Гагарине». Нина, что ни день, присылала для него коротенькие послания, где с большим юмором описывала свою работу в «Джемини-Хилтон» — так американские газетчики прозвали строящийся орбитальный отель, — и он чувствовал, что сильно соскучился по молодой жене. Нина писала, будто бы руководство пообещало предоставить ей пятидневный отпуск, и по желанию — либо поездку на Землю, либо номер-люкс в одной из уже запущенных в эксплуатацию секций. Предложение было, что и говорить, соблазнительным, но Дима всё же предпочёл бы Землю — полежать на зелёной траве, посмотреть на голубое небо над головой, вдохнуть полной грудью свежего, вкусного не кондиционированного воздуха, наполненного опостылевшими станционными ароматами — это стоит любой роскоши. Да и медики наверняка не оставят его в покое, потребуют пройти курс полного восстановления в каком-нибудь санатории. Скажем, на южном побережье Крыма — чем плохо? Или в Сочи, где Проект возводит большой реабилитационно-лечебный центр для сотрудников Внеземелья.