Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль - Страница 21

"Вот и обложили, суки!" — с ненавистью подумал Алексей Николаевич, встретившись глазами с Воробановым. Тот немедленно взвизгнул:

— Господин ротмистр! Что это, однако, значит?

Листок встал.

— Ваше Превосходительство! Сотник Оржанский от исполнения должностных обязанностей временно отстранен, как только связь его с капитаном Волчановым стала известна во время проведения обыска на квартире изменника…

Он помолчал и добавил:

— …Отстранен до результатов проводимого мною расследования… В рамках проверки всех лиц, сопричастных к делу капитана Волчанова.

— Что?! Временно? Под домашний арест, сукина сына! — брызнув слюной, взревел генерал. — Допросить с особой тщательностью и немедленно!!

Опять выручил Авилов; его голос прозвучал спокойно:

— Ваше Превосходительство, это "епархия" контрразведывательного отделения штаба Кавказской армии. Позвольте, я лично займусь сотником Оржанским?

Воробанов метнул было взгляд на голос, но ответить не успел.

— Пожалуй, займитесь, Виктор Николаевич, — опередил его Верховский. — Не думаю, что сотник враг, но, похоже, многое может прояснить в отношении Волчанова. С Оржанского, пожалуй, и начните…

Начальник штаба оглядел аудиторию.

— Итак, господа, диспозиция ясна: гарнизон и действующая армия готовятся к встрече Государя, контрразведка и жандармерия обеспечивают его безопасность! И мне нет нужды лишний раз напоминать присутствующим о цене ответственности, которая лежит на наших плечах. Уверен, каждый с честью выполнит свой долг! Однако хочу предупредить — с агентом должно быть решено в ближайшие часы… Николай Николаевич, сделайте все, чтобы к приезду Его Императорского Величества всё было кончено! А теперь проводите меня — дела корпуса не терпят отлагательств…

Он встал и все, точно по команде, поднялись.

В "контору" Листок возвращался с Авиловым. Сразу как Верховский в сопровождении начальника гарнизона покинули канцелярию, штабс-капитан отозвал ротмистра в сторону и тоном дружеским, но не терпящим возражения, объявил, что намерен лично побеседовать с сотником, и потому просил бы подвезти его.

В повозке сидели рядом, но разговор не клеился. Авилов с какой-то дурацкой улыбкой испрашивал об Оржанском, Листок, раздраженный этой улыбкой, невпопад отвечал. Конечно, он был благодарен штабс-капитану. На совещании — намеренно или нет — тот дважды спасал его от генеральского гнева. Но что-то Алексея Николаевича раздражало в нем. Это уверенное в себе спокойствие, эта идиотская ухмылка… Терло и то обстоятельство, что этот моложавый пехотный штабс-капитан — а не жандармский штабс-ротмистр, как это было обычно, — оказался его, жандармского ротмистра, прямым начальником, и не иначе как по протекции… Но более всего Листка тревожило то, что этот начальник ехал по душу сотника. Где-то теперь Оржанский? Предупредить его он не сумел — звонить с комендатуры по такому поводу было не с руки. А штабс-капитан, как назло, всю дорогу только и делал, что со зловещей улыбкой расспрашивал о сотнике — кто такой, как попал в "контору", что делает сейчас, после отстранения от исполнения должности…

Уже проехали церковную площадь, выехали на Торговую. Вскоре показалась "контора"… И вот облегчение — Листок у крыльца разглядел фигуру казака! Оржанский стоял спиной — неподвижный, в черной бурке и мохнатой шапке, отчего казавшийся еще более могучим… Но что он, однако, здесь делает?

И тут Листок среди нескольких прохожих разглядел подходящего к нему солдата. Повозка уже подъезжала, когда ополченец — теперь это Листок видел ясно — приблизился, отдал сотнику честь, что-то сказал, и вдруг…

Как показалось Листку, где-то позади повозки раздалось подряд два хлопка, и сначала Оржанский присел на левое колено, схватившись за левое плечо, а следом, покачавшись, грохнулся навзничь солдат. Улыбка вмиг слетела с лица Авилова.

— Стреляли, что ли? — спросил он ротмистра, вертя головой.

Но Листок не ответил — на ходу соскочил с повозки и бросился к сотнику.

— Жив?

— Плечо… — морщась от боли, простонал Оржанский.

Листок метнул взгляд в сторону, откуда, как ему казалось, прозвучали выстрелы, и машинально, одним движением выхватив из кобуры "Смит и Вессон", бросился вдоль улицы за единственно удалявшимся прохожим, тащившим, точно муравей, увесистый тюк на спине. Почему именно за ним, этого Листок в тот момент сказать не сумел бы — вероятно, инстинктивно. Вероятно потому, что это был единственный, кто был позади сотника и удалялся, когда другие сбегались со всех сторон точно потревоженные муравьи… Он даже не успел сообразить, что стрелять, когда руки заняты тяжелой ношей, невозможно, что под тяжестью тюка незнакомец идет слишком медленно для убегающего с места преступления… Однако он нагнал его; схватив за плечо, рывком развернул и с искаженным от ненависти лицом воткнул ствол в грудь испуганному старику, ибо незнакомец, как ни странно, выглядел шестидесятилетним стариком.

— Стоять, мерзавец… — прошипел в седую бороду Листок.

Краем глаза он заметил, что Авилов склонился над сотником, а на помощь бежали Липнин и Росляков.

— Алексей — бегом в "контору"! — крикнул Листок издали, охлопывая левой рукой задержанного. — Вызывай караул, пусть оцепят квартал! И карету с ближайшего госпиталя!

Росляков на бегу развернулся и помчал назад. Яшка подбежал, также выхватил из кобуры револьвер.

— А ну, снимай баул! — приказал Листок, ухватившись левой рукой за мешок.

Старик безропотно сбросил ношу под ноги Яшки.

— Глянь, что там!

Яшка быстро ощупал мешок и принялся разматывать связывающий его узел.

— Сапоги, Алексей Николаевич, обувка всякая! Он поднял глаза на испуганно мигающего старика.

— Так это ж Башхиян, Алексей Николаевич, сапожник Гаро!

— Плевать! Тащи его в "контору"! — зло прошипел Листок. — Там посмотрим, что за сапожник… И мешок пусть тащит!

Бросил взгляд на улицу — если старик случайный прохожий, то стрелять могли с торговых рядов. Но время потеряно, искать там убийцу уже бесполезно!

Он с отчаянием вбил револьвер в кобуру и быстро зашагал в сторону раненого сотника.

Из ближайшего переулка выбежало человек пятнадцать вооруженных солдат во главе с могучим вахмистром. Явились быстро, однако это не караул — похоже, дежурная служба подняла солдат санитарного транспорта, что располагался здесь же, за углом. Но это и к лучшему — квартал им не оцепить, но хоть быстро очистят улицу вокруг "конторы"! Вон и знакомый младший доктор Штровман семенит ножками, за ним долговязый рядовой с чемоданчиком…

Авилов тем временем возился с утопающим в сугробе Оржанским. Попытался поднять его, но тот с болезненным видом отстранил поданную руку и мотнул головой на распластанного ополченца:

— Убит… или ранен?

— Убит наповал — прямой выстрел в лоб… Вы его знали?

Оржанский ответить не успел — подбежал Листок. Матом покрыл набежавших зевак, крикнул приближающемуся вахмистру:

— Убери толпу, мать их в душу! Оцепить вокруг!

Сам вбежал в сугроб, откинул правую полу казацкой бурки, присел, забросил освободившуюся правую руку сотника себе на шею и сделал усилие поднять могучее тело.

— Давай вставай потихоньку, чего в снегу сидеть-то! Сумеешь? Крови-то сколько, остановить надо…

Оржанский не вставал.

Сквозь образовавшуюся цепь солдат протолкался шарообразный Штровман; за ним все тот же рядовой с чемоданом. Тяжело дыша, доктор прошел к распластанному телу ополченца, припав на колено, пощупал шею, приподнял веки и махнул рукой:

— Готов!

Грузно поднялся, прошлепал к Оржанскому.

— Куда ранили?

— Сюда, со спины в левое плечо, — ответил за сотника Листок, кивая за спину.

— Надо осмотреть… — пробурчал Штровман себе под нос. — Давайте носилки!

Из цепи двое солдат вынесли неизвестно откуда взявшиеся носилки.