Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 38

Одно утешает, Ренард и казни-то не приветствует, лишая жизни только самых отъявленных, безнадежных преступников, а о пытках она здесь и не слышала. Это, конечно, еще не значит, что их нет — быть может, Ренард просто ограждал ее от всех этих зверств, верша правосудие в каких-нибудь подвалах. Ренард и пытки… Нет, не вяжется образ мужа с пытками. Но ведь ему вовсе не обязательно участвовать в них. Достаточно приказать, а уж желающие привести приговор в исполнение находились во все времена. В таком случае до казни она просто не доживет: вряд ли стоит ждать пощады — не каждый день на растерзание отдают столь величественных особ. Изверги не откажут себе в удовольствии поглумиться над несчастной своей королевой.

Он молчал, она молчала. Молчал Филипп, словно тоже ожидая приговор лишь за то, что родился на свет. Невыносимая, напряженная тишина, в которой остались только два звука — дыхание палача и бешеный стук сердца жертвы.

Она на все согласна, из рук мужа готова принять любое наказание. Только, пожалуйста, не надо пыток! Пытки она не выдержит. Она даже молчания его выдержать не может! Эмелин открыла рот, чтобы попросить его об этой маленькой милости, но Ренард уже отпрянул и направился к двери.

Не видела она, сколько растерянной боли скопилось в потемневших глазах, не поняла, что значило его молчание. Эмелин терялась в догадках, но Ренарду не до объяснений — он спешил как можно скорее покинуть эту комнату и не видеть больше ни жену, ни ее ребенка.

Он покинул стены Дворца и отправился на конюшню. Только бы сдержаться, только бы найти силы не наделать глупостей!

— Выводи Алмаза! — приказал Ренард вышедшему ему навстречу Милошу.

— Не рановато ли Вам? Слабы ведь еще, — неуверенно попытался возразить паренек, внимательно всматриваясь в мрачное лицо.

Яростный огонек в глазах Ренарда стал ему ответом. Сейчас лучше не перечить, да и вообще не попадаться под руку. Несмотря на все свои опасения, Милош последовал приказу и через несколько минут вывел вороного красавца. Ренард стоял возле ограждения, вцепившись в деревянные перекладины и, не моргая, смотрел вдаль. «Как?! Как такое могло случиться?!»

Он слишком резво вскочил на коня, будто бы злость придала ему силы. Алмаз, понимая своим внутренним животным чутьем настроение хозяина, рванул вперед, не дожидаясь приказа.

«У тебя нет сына…» — отбойным молоточком стучали подковы по вымощенной камнем узкой тропинке. — «Нет сына! Нет сына! Нет сына!»

Ренард пришпорил верного друга, заставляя мчаться еще быстрее — нужно выпустить пар, иначе беды не избежать. Не знала Эмелин, ох, не знала, каких усилий стоило ему сдержать себя в руках и не удавить ее на месте!

«У тебя нет сына! Нет сына! Нет сына!» — кричало все вокруг: и ветер, что гнал его в спину, и деревья, шелестя чуть пожухлой листвой, и даже облака, молчаливо бегущие за всадником, будто желая догнать и тихо, над самым ухом зловеще рассмеяться: «У тебя нет сына! Нет, и никогда не было!»

— Эмелин, как?! — не выдержал Ренард и прокричал, когда Алмаз вынес его в тихое, безлюдное поле.

Как?! Ну почему все рушится, не успев родиться? А ведь он действительно поверил, что жизнь с Эмелин может наладиться — чего греха таить, последние несколько дней он был почти счастлив рядом с нею! Он поверил, что у него семья — настоящая… И этот ребенок, такой желанный и долгожданный, мог стать несокрушимым фундаментом для их будущей жизни! Как так, женушка? Что же ты наделала, глупая?

Чуть успокоившись, а вернее сказать, вымотавшись до бессилия, вернулся он во Дворец далеко за полночь. Случившееся казалось нереальным — ну не могла Эмелин, эта тихая, покорная девочка-жена, так поступить с ним.

Ренард вошел в детскую комнату и склонился над кроваткой. Малыш не спал — тихонечко взирал на хмурое лицо «отца» и доверчиво тянул крошечные ручки. Ренард не удержался, взял на руки ребенка, которого так хотелось назвать своим. А может, все же обознался? И он снова жадно вглядывался в светлолицее создание — и снова видел в нем Риньеса. Да и поведение самой Эмелин сомнений в верности его открытий, увы, не оставляло.

— Что же мне делать-то теперь с вами? — устало выдохнул Ренард, а мальчишка прижался к его груди крошечной своей пухленькой щечкой, уцепился жадно за отворот его камзола, будто бы твердя: «Но я же не виноват!»

Что делать с Эмелин? Что делать с этим ребенком? Выгнать с позором? Отправить ее назад к родителям? А что с мальчонкой будет? Да и дальше что? Наследник-то нужен все равно… И все равно придется жениться, и снова придется привыкать к чужой женщине, такой же нелюбимой и, в общем-то, совсем ему ненужной.

«Эмелин… Что ж ты натворила, глупая девочка? Что же ты собственными руками загубила все?»

Мальчишка родился в срок, а значит, и согрешить она успела накануне его отъезда на границу. Ренард вспомнил ее странное поведение, ее странную болезнь, о которой Герда только и смогла поведать, что вытащила Эмелин из ледяной воды. Он помнил ее затравленный взгляд и бесконечные беспричинные слезы. Нагрешила и раскаялась? Похоже на то. Уж если б Риньес взял ее силой, она бы наверняка сообщила, ну или хотя бы попыталась бы завуалировано попросить оградить ее от подлеца.

Да нет, Риньес подонок, но насиловать бы он не стал — он действует иначе: как паук расставляет сети, выжидая, когда жертва сама сдастся. Уж сколько чужих жен он перепортил… О его «подвигах» только глухой не наслышан! Как же неосмотрительно было полагать, что в список своих трофеев подлец не захочет внести и юную королеву — неопытную, неискушенную девчонку, оставшуюся без присмотра. Глупая, недолюбленная, оставленная своим мужем женщина…

Как ни прискорбно сознавать, но его, Ренарда, вина в случившемся тоже есть — он не баловал девчонку своим вниманием, а гаденыш этим воспользовался. Но что же делать теперь? Простить? Принять? Он не готов. Прогнать? А что это изменит?

Несмотря на поздний час, Эмелин не спалось — она искала Ренарда, исчезнувшего еще днем, но в то же время, боялась его найти и вновь ощутить на себе его пронзительный, до глубины души пробирающий холодный взгляд.

Девушка бродила по опустевшему Дворцу и сама не поняла, как оказалась рядом с комнатой сына. Войти к нему и снова увидеть ненавистное личико собственного греха она не решилась. Каково же было ее удивление, когда дверь тихонько отворилась, и из комнаты вышел Ренард. Эмелин застыла, словно неживая; провалиться бы сейчас на пару этажей вниз, раствориться бы, будто и не было ее никогда! Как же она молила, чтобы он ее не заметил…

Но Ренард заметил ее сразу — чуть замешкался при виде супруги, но потом решительно подошел ближе. Казалось, Эмелин вот-вот расплачется; не смея посмотреть ему в глаза, опустила виновато голову, задрожала, побелела…

— Заснул, — раздался уставший голос Ренарда — не холодный и совсем не злой.

И тихо так вдруг стало, страшно. Эмелин чувствовала его взгляд, ждала упрека, ждала ту бурю, что обязана была обрушиться на голову неверной женщины еще днем, но почему-то до сих пор не обрушилась, пытая тягостным ожиданием.

— Ренард, — неживым голосом прохрипела она, чувствуя, как спазм душит ее, не давая сказать ни слова, как слезы наворачиваются на глаза. — Ренард, я…

— Да, действительно, — чуть громче обычного зазвучал его голос, перебивая робкий ее лепет, — на Вас похож, Эмелин. И на деда моего. Тоже светленький был. Не любил я, правда, деда.

Слова давались слишком тяжело, застревали в горле; он говорил отрывисто, с выдохом после каждой фразы — боялся не договорить, сорваться и передумать в последний момент. Наконец, выговорил — и тут же отпрянул от супруги.

«Какой дед?!» Ей показалось, что она ослышалась. От изумления Эмелин подняла глаза на мужа, но тот, не дожидаясь ответа, уже ушел, растворяясь тенью в длинном темном коридоре. И только тяжелая его поступь еще некоторое время будет эхом раздаваться в этих стенах…