Трубадура (СИ) - Волкова Дарья - Страница 13

*

Василиса снова плюнула через порог. И не пустила через этот порог. Но Степа вышел сам на голоса. За дверью стояла тонкая, красивая и хрупкая женщина. Ему показалось, она совсем не изменилась.

- Мама…

Они гуляли по хмурому ноябрьскому Ейску два часа. И каждая минута этих двух часов слой за слоем смывала все иллюзии, что он копил. Сочинял ведь себя сказки. Они оба с Левой сочиняли. Потому что и Василиса, и отец хранили гробовое молчание по поводу матери мальчиков. «У нее другая жизнь» - вот единственный и дежурный ответ.

А они фантазировали с Леликом. Левка даже целый альбом нарисовал - как они спасают маму от лап монстра, который ее держит в заточении. Лева всегда был мечтателем. А Степка – нет. А те немногие неизбежные мечты и иллюзии, что были в детстве и юности, растаяли за два часа с женщиной, которую он теперь никак не мог назвать матерью. Даже внутри. Даже про себя.

Нет, она все говорила правильно. И да, ее можно было понять. Но только эффект был почему-то ровно обратный.

Степа, я здесь задыхалась.

Степан, мы с твоим отцом совершенно не подходили друг к другу.

Степочка, в Москве столько возможностей, приезжай поступать.

Он кивал. Не спорил. Только от денег, которые она ему пыталась втиснуть в руку, отказался. Потому что кое-что важное очень отчетливо понял.

У тебя другая жизнь, мама.

*

Он-то это понял. А вот Левка, которого Василиса не дала увидеть Ларочке, все продолжал строить себе иллюзии. И Степа мог себе лишь отдаленно представить, какое впечатление произвел на младшего брата разговор с матерью. Лелик был все-таки не от мира сего. И даже армия его не исправила – все равно оказался в оркестре Черноморского флота. Не служба, баловство одно. Да и нынешняя работа - ди-джеем на дискотеках в курортный сезон, и на радио вне его – тоже житейской мудрости Льву Кузьменко в глазах старшего брата – и отца, кстати! – не добавляла. Лишь Василиса, утратившая с годами часть казачьего норова, относилась к младшему внуку почти с умилением.

Степан попрощался с Василисой – бабушкой назвать был отучен, да и не мог – какая же она бабушка? С Леликом поговорит позже. В конце концов, брату уже двадцать один, и он вполне в состоянии понять, что белое, а что черное. Степка же это в семнадцать понял.

Укладываясь в постель и натягивая одеяло, которые было длиннее предыдущего, но все равно всех потребностей его нестандартного тела не покрывало, Степан подумал, что, несмотря на всю несхожесть его внешнюю с девушкой с льняными волосами, судьбы у них - чуть ли не по копирку. С мамами не сложилось как-то.

Нет, при зрелом размышлении и уже почти проваливаясь в сон, Степан заключил, что ему все-таки повезло больше. У него есть Василиса, отец и Лелик. А у Туры – только неумолимо впадающий в маразм дед.

______

(1) скинни – узкие джинсы, кроп-топ - топ, открывающий живот, омбре – метод окраса волос

(2) Нева-арена – придуманный автором спортивный комплекс

Кадр пятый. Альмадовар

Кадр пятый. Кто у нас певец женщины? Правильно, Зеленый горошек. Вот сейчас он и возьмет крупный план. Известно, на что и куда.

У Дуровых были гости. Гости, случившиеся в первый раз за весь период жизни Степана в этой квартире. А раньше, если верить профессору, гости в этом доме бывали часто. А уж при Кларе Корнеевне, которая, судя по рассказам брата и внучки, была почти легендарной женщиной – и того чаще.

Нынче в качестве гостя присутствовал мужик, который Степе с первого взгляда и категорически не понравился. Совершено необоснованно, без всяких видимых мотивов, но просто вот именно с первого взгляда и до отвращения. Впрочем, свое впечатление Степа засунул куда подальше, а вместо этого принял приглашение к столу, ибо ужин. Как обычно, отменный. Мясо с кашей, любимый Степкин формат, в этот раз в виде свиной подливы с булгуром, а к ней – овощной салат и сырная тарелка. В общем, рай для обжоры.

Мужик, которого Степа с явным неудовольствием сначала посчитал бывшим учеником Павла Корнеевича, оказался вовсе даже и не профессорским знакомым. А поклонником Елены Падлны. Обмануться, в общем-то, было несложно – подчеркнутая интеллигентность в виде седой кудрявой шевелюры и аккуратной бородки, очки, пиджак в клетку с замшевыми заплатами на локтях – все наводило на мысли об ученом муже. По крайней мере, Степа молодых ученых - а на фоне Дурова гость выглядел очень даже молодым – именно так себе и представлял. А оказался Кирилл Леонтьевич - так звали седобородого - режиссером, ни больше, ни меньше. Членом союза кинематографистов, представьте себе. Между первой и второй порцией Степе снисходительным тоном задали какой-то вопрос, на который либеро ответил, что уже посмотрел все серии «Звездных войн», и на этом его вопросы к кино исчерпываются. После чего интерес к диалогу с ним был мгновенно и демонстративно снова утрачен.

Да и нужды не было в Степкиных репликах. Кирюля-Кастрюля – так его Степа про себя окрестил - разливался соловьем. Про современное российское кино, про ранешнее европейское, про проклятый Голливуд. Павел Корнеевич закинулся было про «Гараж» и «Кин-дза-дза», выслушал пассаж о творческом фиаско Рязанова, о выдохшемся Данелии и принялся грустно пить чай. Елена Падлна смотрела влюбленными глазами, поддакивала и подливала в чашку. А вот Тура… Тура была белой. То есть белее обычного. Без красок вообще, как снег, только белее. На фоне бледного лица глаза казались синими особенно нарисовано. И веснушки выделялись отдельно сильно, и больше их вдруг стало. Зато рта не стало совсем, губы розовели едва-едва.

Он поймал ее взгляд и невольно кивнул. Спрашивая будто: «Что? В чем дело? Что случилось? Отчего ты такая?». Тура резко отвернулась. Спросила у деда, хочет он еще пирога с персиками. Но пирога попросила Кастрюля.

В конце чаепития Степа отчетливо понял: несмотря на то, что режиссер и член пришел в дом как поклонник матери, глаз он положил на дочь. Надо быть слепым, чтобы не заметить взглядов, которые седой бородатый кидал на Ту. И любой нормальный мужик, увидевший сцену со стороны, взгляды эти расшифровал бы однозначно. Так смотрит мужчина, который хочет уложить женщину в постель. Но, похоже, обратил внимание на это намерение только Степа.

Поскольку ужин затянулся, после него профессор сразу отправился спать, Елена Преужасная – провожать своего кавалера, а Степа – помогать Туре. В последнее время она резко отказывалась от его помощи, и Степан знал причину. И даже все собирался извиниться за тот дурацкий эпизод. За два эпизода, если точнее. И за поцелуй, и за… голого. И не то, чтобы виноват. Нет, совсем не виноват, если по совести. Но все равно, если не извиниться – дело с мертвой точки не сдвинется. Кажется, сегодня как раз подходящий день и настал.

- Давай помогу.

- Я сама справлюсь.

- Да я знаю, что справишься, - а еще не хватало горячего завтрака по утрам, очень просто. Однако каш с утра ему тоже больше не предлагали. – Но все равно хочу помочь.

Дернула плечом, но промолчала.

Степка принялся протирать блюдо, на котором еще час назад красовался пирог с персиками. И, вместо извинений, вдруг выдал.

- Он на тебя запал.

- Кто? – Ту не обернулась от раковины, но мыть посуду перестала.

- Козлина эта седая. Как его там. Член который. Леонтьевич.

Степа ждал, что она рассмеется. Хотя бы усмехнется. Хотя бы… Ну в общем, уж никак не ждал того, что прозвучало.

- Думаешь, не стою этого?! – Ту резко развернулась.

- Э-э-э… В смысле… Да не, я не про то…

- Тощая, бледная, страшная, - она даже пальцы загибала. – Давай. Не стесняйся, говори!

- Да он старый козел! – взбунтовался Степа. – Такие вечно на молодых девчонок слюни пускают!

- И единственное мое достоинство – что я еще достаточно молодая… - медленно протянула Тура.

Степа едва не выронил раритетное блюдо, которое, как ему пару недель назад рассказывали, было подарено деду Павла Корнеевича Матильдой какой-то. Судя по тону профессора, Степа был просто обязан знать, кто эта Матильда такая. Степан не знал, хотел потом погуглить, но запамятовал. А теперь чуть Матильдино наследие не разбил – только сверхбыстрая реакция спортсмена выручила.