Софья. Другой мир 3 - Ахминеева Нина - Страница 11

– И не надо, – тяжко вздохнул Фролов-старший. – Управляющий отличный. Я также буду все контролировать. Вам не придется вникать в нюансы.

– До совершеннолетия девочек семь лет, – тихо промолвила Катя. – Не так уж и долго, – с тоской взглянув на бесконечно любимого юношу, сжала губы и быстро отвернулась к окну. Помолчала, а после медленно произнесла: – Возможно, прозвучит горячечным бредом, но я думаю, что Соня не умерла. Мне кажется, она скоро придет, и все станет у всех нас хорошо, – повернувшись к мужчинам, посмотрела на них, широко распахнув глаза. Крупные горошины слез текли по девичьим щекам.

Молча взяв ладонь любимой, Никита коснулся запястья губами. В душе парня плескалась боль и понимание. Фролов-младший и сам поступил бы точно так же.

Меж тем, не сводя с Катерины внимательного взгляда, Василий едва заметно подался вперед. Он сам видел боярыню в гробу и знал, что тело сегодня кремировали. Но Катя давала вассальную клятву главе рода в родовом храме. Вдруг все не так, как кажется?

– Я не считаю ваши слова бредом. И сам очень хотел бы в это верить, – твердо произнес Василий. – А пока, если вы решили брать опеку над юными боярынями, нам стоит заняться документами.

– Хорошо, – кивнула она. Грустно улыбнулась возлюбленному и только ему одному сказала: – Соня нас сплотила, подарила величайшую ценность – семью. Мы все не кровные родственники, но ближе людей просто быть не может. Я перестану себя уважать, если разрушу созданное ею.

– В настоящей семье своих не бросают, – повторил Никита.

«Софью Сергеевну порадовали бы такие слова», – одобрил Василий, не произнося ни звука и с бесконечной печалью смотря на молодое поколение.

***

Вдох-выдох. Зубы выбивают чечетку. Впрочем, озноб и боль во всех мышцах привычны, они пройдут. Надо просто переждать, перетерпеть. Сейчас, когда артефакты не блокирую мою силу, регенерация начала работать на полную мощность. Но боже, как же больно-то!

С головой закутавшись в теплое одеяло, я сидела, покачиваясь, в центре большой кровати. Смутно помнилось, как архитектор на руках занес меня в эту комнату. Огромные окна зашторены. Это хорошо, очень хорошо. Словно вампир, я сейчас предпочитала находиться в темноте.

Тихонько скрипнула дверь. Неяркий свет из коридора очертил мужской силуэт. Зажмурившись, едва слышно застонала. Даже тусклое освещение вызывало сильную боль в глазах.

Плотно затворив за собой дверь, мужчина подошел к кровати. Сел на краешек, тяжко вздохнул.

– Быстро приходишь в себя. Отличная регенерация, – произнес спокойно. – Что расскажешь, боярыня?

– А что ты хочешь услышать, архитектор? – выдохнула в ответ и замерла. Этого разговора я ждала и опасалась.

– Ну, для начала, неплохо бы узнать, почему я не должен сообщать о твоем воскрешении безутешному вдовцу, – хмыкнул мужчина. – Нет, должен, конечно. Но пока думаю. Ты пробудила мое любопытство, муза.

Повисла напряженная тишина. Мелко дрожа и кутаясь в одеяло, я не отводила тяжелого взгляда от сидящего рядом мужчины. И усиленно думала. Время шло, а нужных слов пока не находилось.

Может, не заморачиваться и сказать правду? Поведать о том, что муженек мой садист? Рассказать, как два бесконечно долгих месяца сидела взаперти, в блокирующих силу браслетах да под наркотиками? Это ли не самое лучшее объяснение, почему не стоит сообщать Потемкину о моем «воскрешении»? Да вот только я ничегошеньки не знаю об архитекторе.

Ладно, потяну время, а после решу.

– Для начала, неплохо бы познакомиться, – сообщила, громко клацая зубами и цепляясь за края одеяла, которое так и норовило сползти.

– У-у-у… Правила – наше все? – глубокомысленно поинтересовался мужчина. Затем, хмыкнув, встал, выпрямившись, удостоверился, что не свожу с него взгляда, и торжественно произнес: – Разрешите представиться: потомственный дворянин, личный архитектор его императорского величества Назар Тихонович Краснопольский, – прижав ладонь к расстегнутой на груди свободной рубашке, дурашливо поклонился. А после с ехидством добавил: – Восставшей из мертвых боярыне не стоит утруждать себя, называя имя. Я и так знаю.

– П-положительно, есть с-с-свои п-плюсы в извес-с-стности, – пробормотала, выстукивая дробь зубами.

– Есть и минусы, – многозначительно заметил человек императора, вновь усаживаясь на прежнее место. – Давно сидишь на наркотиках, муза?

– Почему вы так решили? – старательно контролируя голос, постаралась сказать как можно безэмоциональнее. Архитектор сейчас намекнул на очень опасную вещь: если мое имя свяжут с наркотиками, репутации рода бояр Изотовых конец.

Слабыми пальцами продолжая стягивать края одеяла, сквозь спутанные волосы неотрывно смотрела на мужчину. Что он за человек и чего ожидать, я пока не понимала.

– Муза-а-а, – меж тем насмешливо протянул Назар, – давно в зеркало заглядывала? – театрально хлопнув себя по лбу, с притворным сожалением вздохнул. – Прости, не подумал – в гроб же зеркало не кладут, – выдержав короткую паузу, неожиданно строго заявил: – Всю кровать грязью заляпала. Белье, между прочим, дорогое!

– Претензия не ко мне. Скорее, к вам и вашему гостеприимству, – отозвалась невозмутимо.

– А мне нравится твоя здоровая наглость! – хохотнул Краснопольский. Снова встав с кровати, серьезно и спокойно сообщил: – Тебе сейчас лучше, но это ненадолго. Постарайся успеть принять душ. Из комнаты направо, – жестом указав на смутно виднеющуюся в темноте дверь, вновь посмотрел на меня и добавил: – Освещение поставил на минимум, но потерпеть все же придется. Специальных ламп не держу, уж извини, – демонстративно развел руками. – Не планировал мертвую и грязную боярыню-наркоманку сегодня принимать.

Плавно развернувшись, мужчина подошел к выходу из комнаты. Дверь он начал открывать нарочито медленно, и я крепко зажмурилась. А услышав тихий хлопок, вздохнула: Краснопольский явно догадался, от чего я страдаю, но почему-то помогал. Вопрос – что им движет?

Постанывая, сползла с кровати и направилась в душ, волоча по полу одеяло. Архитектор прав – помыться точно не помешает. Распахнув дверь, дрожащей рукой нащупала выключатель. Мягкий свет тотчас залил ванную комнату. Мучительно застонав, закрыла ладонью мгновенно заслезившиеся глаза.

Как же больно!

Не отрывая ладони от лица, с горем пополам прикрыла за собой дверь. Скинув одеяло с плеч, опустила голову. Глаза все так же резало. Похлопав веками, подождала немного, пока боль станет чуть меньше. Постепенно сквозь мутную пелену перед взором проступил безобразно грязный подол серого платья: похоронный наряд остался при мне. Да какая, в сущности, разница?

Жмурясь, осмотрелась. Кремовая плитка на стенах, гигантская черная ванна, такого же цвета санузел. Углядев матово поблескивающую душевую кабину, меленькими шажками направилась к ней.

Остановившись у раздвижной двери, принялась стягивать с себя грязную тряпку, когда-то бывшую платьем. Пальцы тряслись, не слушались, а по спине и лбу струился ледяной пот. Дотянув платье до шеи, устало прислонилась плечом к прохладной стене. Немного передохнула, а затем единым рывком стащила ненавистную тряпку и бросила на пол.

«Видимо, в этом мире покойникам трусы не положены», – безэмоционально отметила полное отсутствие на теле нижнего белья.

Держась за стену, обошла валяющееся платье, осторожно забралась в душевую кабину. Едва закрыла за собой дверцу, сверху полилась вода: не холодная, не горячая – именно такая, как нужно.

Выберусь, надо домой подобную технику установить.

Упругие струи принялись смывать грязь, пот и соль. Падая на плечи, вода ручейками стекала по шее, спине, ягодицам, ногам. Но, очищая тело, она, увы, была не в силах излечить израненную душу.

Воспоминания о пережитом нахлынули неожиданно. Одновременно с ними пришла та самая дикая боль. Не сумев сдержать мучительного крика, я резко осела. Все до единой мышцы в теле скрутила судорога.