Предел прочности (СИ) - Ланская Екатерина - Страница 22

***

Вот уже второй день Уле приходится довольствоваться прогулками по территории их усадьбы. Она с грустью думает о том, что встречи с Демьяном-Андреем на пригорке обречены кануть в небытие. Обдумав природу их отношений, Ульяна склоняется к выводу, что всё это время он сравнивал её со своей бывшей женой и, возможно, пытался таким образом выяснить мотивы для подобного поступка. Но как она ни старается разозлиться на Андрея, это совершенно у неё не выходит. Наоборот, оказавшись наедине со своими мыслями, Ульяна начинает ещё больше ценить и скучать по их общению.

Она наблюдает, как в ворота въезжает машина Михаила, но вместо радости испытывает нечто сродни отвращению, несмотря на давящее одиночество, ей совсем не хочется его видеть, а уж тем более разговаривать.

— Гуляем?

Муж неестественно ей улыбается, всем своим видом выражая, что успел где-то поднять себе настроение и не без помощи другой женщины — Ульяна ещё издалека замечает след губной помады на его воротнике.

— Я уже нагулялась,— сдержанно отвечает она и, стараясь не встречаться с ним взглядом, входит в дом.

Но Уля делает всего несколько шагов и останавливается, ей чудится, будто обстановка гостиной начинает двигаться по кругу. Медленно, убаюкивающе… Не замечая странностей в её состоянии, Михаил сбрасывает пиджак на диван и тут же садится рядом. Не удосужившись придумать какую-нибудь подводку к намечающемуся разговору, он сразу задаёт интересующий его вопрос:

— Ульяна, ты так и не позвонила родителям?

— Нет,— отвечает она,— и пока не собираюсь этого делать. Не ровен час, загремлю на сохранение в стационар с лёгкой руки Серафимы Яновны, а мне бы не хотелось, чтобы они видели меня в таком жалком виде.

Тема родных слишком болезненна для неё, нарушая и без того зыбкое равновесие. К своему ужасу, Уля начинает догадываться, куда ведёт эта жажда мужа её воссоединения с семьёй, ведь раньше подобной тяги за ним не наблюдалось.

— Родители любят детей в любом состоянии,— укоризненно говорит Михаил, поглядывая на наручные часы.

— Неужели ты решил со мной развестись? Намеренно подгадал момент, когда я настолько уязвима и финансово зависима от тебя… Неужели ты думаешь, что я свалюсь родителям как снег на голову и буду припеваючи жить с ребёнком на их крошечные зарплаты? — от своей эмоциональной отповеди Ульяне становится тяжело дышать, она опирается о перила, стараясь перевести дух.

— Уйми истерику, это вредно для ребёнка. Ты всё не так поняла. Я лишь хочу организовать полноценную семью для наследника. Любящие бабушка с дедушкой ещё никому не повредили.

Ульяна с неприкрытой ненавистью смотрит на приближающегося Михаила, зная наверняка, что он врёт — сколько раз она видела эту двуличную ухмылочку при его разговорах с пасынком.

— Не подходи,— не своим голосом кричит она.

Под действием эмоций Уля упускает момент, когда мышечная боль, постепенно нарастая, доходит до своего пика, как будто кто-то пускает сквозь неё сильнейший разряд тока, мешающий двинуться с места.

— Скорую, срочно,— паникует Миша, увидев растекающееся пятно крови на ступеньках.

Он кидается обратно к пиджаку, дрожащими руками извлекая мобильный телефон.

Ульяна медленно приходит в себя, стряхивая остатки долгого и мучительного сна. Открывать глаза ей не хочется, свинцовая тяжесть давит на заплаканные веки. Она инстинктивно тянет ладонь к лицу, но тут же её опускает, чувствуя несгибаемую иглу от системы, такую же беспристрастную к её горю, как и всё в этой больнице.

Уля несколько раз глубоко вздыхает, словно ощущая нехватку кислорода в крови, к ней постепенно возвращается ясность сознания. Как по щелчку включается обоняние, и Ульяну накрывает облако столь нелюбимых ею больничных запахов. Она с трудом подавляет острое желание поскорей отсюда уйти и, мысленно споткнувшись о причину своей срочной госпитализации, снова не может сдержать слёз, которые длинными ручейками струятся по вискам.

Несмотря на то, что Улю угнетала беременность и всё, что с ней было связано, потеря ребёнка пошатнула её и без того неустойчивое душевное состояние. В случившемся она винит лишь себя, хотя при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что на печальный исход миссии «Наследник» повлияли все её участники — по-другому назвать череду недавних событий у неё не поворачивается язык. Будь то Михаил, который неосознанно своими слова и поступками раз за разом опускал её на эмоциональное дно, или Серафима Яновна, которая, как оказалось, прописывала ей убойные дозы отнюдь не безвредных препаратов для сохранения беременности, видя, что Улин организм её настойчиво отторгает. Разумеется, об этом Ульяна узнала не от самой Серафимы Яновны, а от медсестёр, которые шёпотом переговаривались у её кровати, поражаясь, как от такого «лечения» она не оказалась раньше в клинике для душевнобольных.

Ульяна снова закрывает глаза, перебирает в памяти события последних нескольких дней, но никак не может вспомнить присутствие Михаила в палате. Она растерянно недоумевает: он же не мог ни разу не навестить её в больнице? И от воспоминаний о муже её сердце болезненно сжимается. Ульяне до сих пор сложно поверить и принять случившееся, а ещё сложнее поверить в то, что она осталась один на один с навалившимся грузом утраты. Воображение против воли генерирует безрадостные картины того, как сильнейший стресс подкосил Мишу, который так хотел этого ребёнка, и холодной волной её накрывает ещё больший ужас. Потом мысли в голове на время замолкают, уступая место глухому эху сердцебиения.

Из этой странной апатии Улю выводит пугающий скрип двери и появление в палате медсестры с очередным пакетом для капельницы.

— Ульяна Сергеевна, хорошо, что вы уже проснулись,— щебечет девушка и, словно кошка на мягких лапах, подходит к её кровати.— Нам жутко неудобно об этом вам говорить, но завтра ваше пребывание здесь подходит к концу. Михаил Васильевич оплатил лишь пять дней, а все попытки до него дозвониться терпят фиаско,— объясняет медсестра, виновато пряча глаза.

Искоса на неё взглянув, Ульяна вымученно приподнимает уголки губ. Скорее всего, перед ней новичок в этой клинике, потому что все, с кем она ранее общалась, обычно не старались подсластить горькую пилюлю.

— Большое спасибо, что предупредили, мне нужен мой телефон, чтобы позвонить супругу,— стараясь держать лицо, Уля спокойно озвучивает свою просьбу, хотя она в шаге от того, чтобы с удвоенной силой разрыдаться из-за полнейшего неведения о местонахождении Михаила и его состоянии.— Вы не могли бы мне его принести?

— Да, конечно, я почему-то сразу об этом не догадалась,— отвечает она и, проворно сменив капельницу, торопливо уходит прочь, чтобы вернуться через несколько томительных минут.

Дрожащей ладонью Уля принимает из её рук телефон, и медсестра тактично удаляется, пообещав, что вернётся чуть позже. Сделав небольшую паузу, Ульяна набирает номер Михаила и практически сразу слышит его ледяной голос:

— Слушаю.

— Миша… — Ульяна глотает подступившие слезы, судорожно подбирая нужные слова.— Мне… Мне очень жаль…

— Рад, что ты всё-таки очнулась,— всё тем же равнодушным тоном отвечает он.— Я сейчас приеду уладить дела с твоей выпиской.

— Но мне говорят, что я всё ещё слаба,— слабо протестует Ульяна.

— Скоро буду…

Уля выпускает из пальцев мобильный и каким-то чудом умудряется не разбить его о напольную плитку. Около получаса она отрешённо разглядывает потолок, прежде чем утвердить мало-мальски правдоподобное оправдание для Миши: «Каждый переживает трагедию по-своему, наверное, это его естественная защитная реакция на стресс. Не может же он так безучастно к этому отнестись, это ведь и его ребёнок».

Не в силах больше оставаться одной, Уля резко выдёргивает катетер из руки и встаёт с кровати. Жуткая слабость, головокружение и внутренняя опустошённость липкими щупальцами тянут её обратно в постель, но она решительно кутается в халат, надевает тапочки и выходит в коридор. Ульяна не знает наверняка, будет ли Серафима Яновна на своём рабочем месте, но ноги сами несут в её кабинет, который оказывается незапертым.