Вавилонские ночи (СИ) - Депп Дэниел - Страница 22

— Беру это на себя. Уж в Голливуде этого добра навалом.

Они прошли в кухню, уселись за стол, и Анна налила две кружки кофе. Внезапно обоим, и Анне, и Шпандау, показалось, что они очутились в одной из тех многочисленных уютных кухонек на ранчо, где прошло их детство.

— Это все из-за меня, — сказала Анна. — Надо было послушаться вас и никуда не ездить.

— Нет, вина на мне. Это я неудачно спланировал операцию.

Анна покачала головой.

— Вы еще не устали постоянно таскать на себе власяницу?

— Я устал быть таким дураком, — признался Шпандау.

— Хотите, чтобы я вас крепко обняла и утешила? Ну уж нет, извините. Материнской заботливости во мне ни на грош. Слушайте, мы облажались. Причем оба. Не возражаете, если мы разделим тяжесть вины? По мне, так облажаться всего наполовину — это не так уж и позорно, почти терпимо. Я присмотрю за тем, чтобы ваш друг получил самый лучший уход.

— Дело не в этом…

— А в чем тогда? — спросила она. — Ищете повод, чтобы и дальше есть себя поедом? Сколько вас знаю, столько и вижу, как вы сами себя настраиваете то на одно поражение, то на другое. В день нашего знакомства вы проделали тот же трюк со мной. Ни разу не видела, чтобы человек так отчаянно стремился к поражению. Что же вы такое натворили, чтобы заставить Дэвида Шпандау с такой силой ненавидеть Дэвида Шпандау? Я за вами наблюдаю как завороженная.

— Поэтому вы меня и наняли? Ради развлечения?

— В яблочко! Я никому не нужная стареющая кинозвезда. Мне больше нечем себя занять. К тому же вы на меня запали.

— Да неужели?

— Да, черт возьми. Вы страшно меня хотите, но идете не тем путем. Демонстративное презрение срабатывает только в начальной школе. Ну, там, макнуть косичку в чернильницу и тому подобная хрень.

— А есть способ получше?

— Ну разумеется. Может быть, однажды я вас в него посвящу. А пока вы выглядите измотанным. Если хотите отдохнуть, у меня есть свободная комната. Думаю, я смогу еще ночку потерпеть со своими испытанными методами обольщения, так что на ваш сон никто не покусится.

Шпандау допил кофе и встал. Казалось, из него, как из песочных часов, утекли последние песчинки сил. Анна заметила это по его лицу, и даже мощная фигура Дэвида как будто усохла на пять-десять сантиметров. Она не хотела, чтобы он уходил, и явно покривила душой насчет материнских инстинктов — это удивило даже ее саму. Анна не могла вспомнить, когда у нее в последний раз возникало желание позаботиться о мужчине, а не просто переспать с ним. Все, о чем она сейчас мечтала, это проводить Шпандау наверх, уложить в постель, может быть, прилечь рядышком и слушать, как он дышит, засыпая в ее объятиях. Только и всего.

— Я лучше поеду домой, — ответил Шпандау.

— Сказано настоящим ковбоем. Господи, до чего вы напоминаете моего папу. Тот был вылитый Рэндольф Скотт[39]. Даже самокрутки так же сворачивал. У нас было крошечное ранчо рядом с Веко. Из таких людей только гвозди делать. Однажды на лесопилке он отрубил себе мизинец да так и проработал весь день, а палец болтался в перчатке.

— Я вырос среди таких же парней. До сих пор с некоторыми из них общаюсь. А что с ним случилось?

— Одним воскресным утром он позавтракал, а потом зашел за конюшню и перерезал себе горло. Без особых причин, или, по крайней мере, он никому о них не сообщал. Ни записки не оставил, ни какого еще драматического дерьма. Мне тогда было десять лет. Пришлось стать взрослой, чтобы наконец понять, что он просто превратился в камень и не смог так жить. Он был настолько тверд, что эта твердость под конец распространилась до самого сердца, вот и все.

— Так все и было на самом деле? — усомнился Шпандау.

Анна улыбнулась.

— Отцу действительно отрезали палец — после того как он размозжил его дверцей автомобиля. Он был владельцем фирмы, торговавшей в Веко «Тойотами». Умер от инфаркта во сне. Слишком налегал на бифштексы.

— Ну хоть на Рэндольфа Скотта он был похож?

— О, это да. Вплоть до ямочки на подбородке.

— Все равно хорошая история получилась.

— Я ее придумала, чтобы внушить вам надежду.

— Боюсь, по части надежд как раз вышло слабовато.

— Правда? Вот дерьмо.

Они поглядели друг на друга. Ей хотелось его поцеловать. Хотелось, чтобы и ему захотелось ее поцелуя. Ей хотелось протянуть руки и обвить его шею, но для этого пришлось бы сделать два-три шага, приподняться на цыпочки и изобрести какое-нибудь достойное объяснение, какого черта выделывают ее руки. Насколько было бы проще, если бы этот здоровенный засранец сам ее поцеловал, но он вроде бы не собирался, и ей не удавалось прочитать по его лицу, что он думает. Это крупное смуглое лицо со сломанным носом и выражением, как у побитой собаки. Она всю жизнь сама отталкивала мужчин, а теперь не могла заставить этого остолопа приблизиться хоть на пять жалких сантиметров. Она смотрела, как он уходит, и перед ней раскрыли объятия все те одинокие ночи, которые грозили растянуться на целый остаток жизни.

Когда он садился в машину, из дома вышла Пам и сообщила:

— Я только что звонила в больницу. Дела у вашего друга идут хорошо. Мы договорились, что завтра его осмотрит один из лучших пластических хирургов в стране.

— Спасибо, — сказал Шпандау и добавил: — У них маленький ребенок… — Как будто это все объясняло. А потом спросил: — Ваш отец действительно торговал «Тойотами» в Веко?

— И умер во сне, потому что злоупотреблял стейками? Это версия Анны для журналистов. Нет, папа покончил с собой, когда мне было восемь. Анна всегда этого стеснялась, как будто его поступок бросал на нее тень. Она пичкала вас небылицами?

— Да, вроде того.

— В этом она мастерица. Главный талант Анны состоит в том, что она умеет создавать свою собственную вселенную, а потом затягивать туда всех остальных.

Шпандау сел в машину, помахал на прощание морским пехотинцам, а потом ворота открылись, и он поехал домой.

Перек нашел магазин париков в Беверли-Хиллз и с полчаса прогуливался вдоль витрин, пока наконец не набрался смелости войти. Со стен свисало множество париков всех фасонов. Продавцом был низкорослый человек неопределенного возраста; служба в магазине париков не спасала его собственные жидкие, в хлопьях перхоти, волосы, которые он красил в черный цвет и зачесывал назад. В уголках его губ виднелась засохшая слюна.

— Чем могу вам помочь? — спросил у Перека продавец. Он уставился на клиента из-за прилавка немигающим взглядом — покупатель показался ему мерзким коротышкой-извращенцем. Продавец и сам был мерзким коротышкой-извращенцем, а потому знал толк в себе подобных.

— Мне нужен парик.

— Для себя?

— Нет. Для… для моей подруги. Для девушки.

— Тогда лучше приведите ее сюда, и пусть сама примерит.

— Это должен быть сюрприз.

— Вы знаете, какой у нее размер головы?

— Что?

— Большая ли у нее голова? Какого размера?

— Я не знаю. — Перек почувствовал, что заливается краской. В животе противно заурчало.

— Возможно, — произнес продавец, старательно подражая Клифтону Уэббу[40], - вам стоит попытать счастья в каком-нибудь другом магазине.

— Нет, — ответил Перек и ткнул пальцем в один из париков. — Я хочу вот этот.

— Под Анну Мэйхью?

— Ага.

— И снова задам тот же вопрос: какого размера…

— Моего. У нее голова такого же размера, как у меня.

— Тогда, может быть, вы сами хотите примерить парик?

— Пожалуй, — сказал Перек с улыбкой.

Продавец вооружился измерительной лентой и снял мерку с головы Перека. Потом удалился в подсобку, а через несколько минут вернулся с коробкой. Он извлек из нее парик со светлыми волосами медового оттенка, зашел Переку за спину и надел парик на него.

— Ну вот, — сказал продавец. — Хотите посмотреться в зеркало?