Мурчание котят (СИ) - Агатова Анна - Страница 25

Чуть придя в чувство, попытался открыть глаза. Сквозь узкие щёлки сумрак помещенья казался непроглядной темнотой со слабо светящимися зеленью окнами. Ну раз глазам доверять нельзя, тогда уши. Прислушался.

Рядом сопела рысь — она всегда так работала носом, когда старалась вырваться из захвата. Спеленали сiловой сетью?

Что ещё? Судя по звукам, помещение большое. Зал заседаний Форума? Возможно. В зале, кроме притащивших его, были ещё люди, но их было немного. Все молчали.

Старая привычка не надеяться на одно лишь зрение, которого, вот уж удача, как раз сейчас почти и не было, выручила: по тихим шорохам одежды, шуршанию бумаги по столу, слабому звуку дыхания и движений сориентировался — человек восемь-десять, все выше и дальше.

Молчат… Скорее всего, смотрят на него и Арту, тихо, едва слышно рычавшую рядом. Зверя-то можно было и не трогать, цуккановы дети!

Где-то за перегородками, в соседнем помещении слышались голоса — сначала едва различимые, затем всё более отчетливые. И один из них был явно знаком. Да это же душка Дукс!

Предвкушая встречу, Эрвин мимо воли растянул губы в улыбке. А вдруг главный паук Леса испугается? Быстрым и лёгким шагам вторили тяжелые, а на пороге помещения вдруг замерли. Остановился, значит, смотрит.

— Привет, старый трухлявый гриб! — хрипло поприветствовал Эрвин старого знакомого, надеясь, что тому так же неприятна эта встреча, как и ему самому.

Но Эрвин ошибся, и от этого почувствовал себя лучше, — Дуксу было куда неприятнее видеть его. Потому что он завопил:

— Что это за мерзость?!

Мерзость — это, видимо, он, Эрвин. Ох, прямо прохладная лечебная мазь на каждую рану, каждый кровоподтёк! Как же хорошо! Сразу все ушибы и ссадины перестали болеть и появились силы, чтобы, поджав под себя ноги, приподняться и сесть, откинув голову на стену.

Рядом завозилась Арта, и Эрвин почувствовал горячий и жесткий, словно щетка, язык у себя на локте. Вот единственное существо, которое знает, что такое благодарность и верность.

— Как же мерзость? Я твой дурной сон, Дукс, твой ночной кошмар. Давно не виделись, урод ты потный! — насмешливо проговорил треснувшими губами бывший охранитель, повернув голову на голос.

В ответ на это Дукс взвизгнул и заорал, переходя на такие высокие ноты, будто Эрвин не слово сказал, а зажал ему кое-что нежное. Да зажал сильно, неосторожно.

— Почему он в таком виде?! Я кого требовал привести? Вонючее чучело или стража?!

— Да он в гондоле дракона того… этого… — попытался объяснить один из здоровяков, что притащили его сюда.

— Вы его в стойло ящера привели или ко мне?! Отмыть немедленно! Привести его в нормальное состояние! И поднимите, пусть он стоит!

Сильные руки мигом вздернули Эрвина вверх, и тут же в лицо плеснуло холодной водой, а руки свободно повисли вдоль тела. Пленник, не ожидавший такого, вдохнул воду, поперхнулся, закашлялся и замотал головой, стряхивая капли. Руками было бы удобнее сереть воду, да они весели, бесчувственные, бесполезными плетями. Но и так было неплохо — брызги разлетались в стороны, и державшие его здоровяки зло зашипели, будто вода попадала в пасть разогретой микроволновки.

На сердце Эрвина потеплело — хоть маленькая, а неприятность его пленителям. В его положении и это приятно. Вода стекала на рубаху, на ноги, на пол, а Арта фыркала где-то внизу — она не любила воду. Эрвин мысленно извинился: «Прости, подруга, так уж вышло».

Этот душ, хоть и из простой воды, был живительным — пленник смог приоткрыть глаза. Его тут же взяли под руки двое здоровущих парней. Те, видимо, кто его в гондоле тащил сюда — и помятый вид, и сходный запах говорили об этом.

Эрвин снова расплылся в улыбке: в двух шагах, чуть боком к нему, сидел Дукс на роскошном сиденье, и прозвище трухлявого гриба подходило ему сейчас как нельзя кстати.

Бывшего охранителя жизнь не щадила, украшая шрамами, но это его выбор, его судьба такая — служить, зарабатывая увечья и шрамы. А над этим… экземпляром человеческого существа, над Дуксом, поработала жизнь, украшая морщинами и складками. И сейчас приятно было видеть, что время оказалось безжалостным к гранд-шефу Леса. А может это не время, а неумеренное расходование сiлы сделало его таким?

В чём бы ни крылась причина, но главный недруг порадовал Эрвина своим сморщенным лицом, ссохшейся и ссутулившейся фигурой. Пожарный не преминул язвительно заметить:

— Да ты, старая цукканова отрыжка, уже под корни великому Лесу собрался? Для того меня позвал, чтобы место своё уступить?

И так это было смешно, что Эрвин рассмеялся. Жаль, разбитые лицо и губы не дали сделать этого всласть. Ну ничего, настроение-то всё равно улучшилось. А вот Дукса знатно перекосило.

— Ты!.. Ты!.. — проверещал он, вообще переходя на какой-то крысиный вой.

Арта порыкивала на каждый громкий вскрик, а Эрвин любовался перекошенной рожей Дукса и с улыбкой на разбитых губах кивал:

— Я! Представь себе, я!

— Ты почему не ответил на мой вызов?! — завывал гранд-шеф, с остервенением вцепляясь в подлокотники своего сидения. Пальцы побелели, шея напряглась, на лице вздулись жилы, а само оно стало как закатное небо накануне шторма — нездорового багрового цвета.

Ой, ой, только не лопни, дядя!

— Пат-ру-ли-ровал Лес, — с издёвкой проговорил Эрвин, — чтобы тухлые черви, вроде… — сделал он паузу, окидывая взглядом ссохшуюся фигуру Дукса, — некоторых не задохнулись в дыму го-ря-ще-го Ле-са!

Последние слова он проговорил раздельно, будто издеваясь над той издёвкой, что таилась в этих словах. На лице Дукса заплясали, задёргались морщины, глаза то сужались, то расширялись, а рот кривился в судороге, не дававшей ему сказать ни слова.

— Ох, какие мы нервные! — ухмыльнулся Эрвин, наслаждаясь беспомощностью недруга. Державшие его мужчины недружно встряхнули нахала, призывая к уважению. Но тот лишь дернул головой, обдавая их ещё одним фонтаном брызг. В ответ на резкое движение гаркнула и громче зарычала Арта.

— Да для тебя!.. — задохнулся гранд-шеф воздухом, не в силах продолжить.

Если бы Эрвин мог, сделал бы глаза круглыми в дурашливом, наигранном испуге, да избитая рожа не давала. И потому, хоть и с трудом, похлопал опухшими веками. Но вышло как надо — по-дурацки.

— Для меня? — сквозь кривую усмешку проговорил.

— Для тебя, сын цуккана! — разъярялся Дукс. — Для тебя были изданы три приказа! Ты читал их, червяк?

— Я разучился читать, — хмыкнул Эрвин и задрал подбородок, отчего стало казаться, что он стал ещё выше, и возвышается не только над сидящим гранд-шефом, но и над двумя громилами, державшими его. — Долгая жизнь на краю Леса, где нет людей и не с кем поговорить, нечего читать и не на чем писать сделала меня неграмотным! — бросил Эрвин, криво ухмыляясь.

Дукс, дергаясь в спазмах ненависти, сумел прошипеть:

— Ну хоть не сдох и не оглох… Слушай тогда!

И повернулся к Политу, стоявшему с совершенно затравленным видом и втянутой в плечи головой:

— Зачитай нашему… — бросил ненавидящий взгляд на мокрого, вонючего, но не униженного Эрвина, — нашему гостю мои приказы!

Помощник прочистил горло и, бросив косой взгляд на начальство, потом на скалящуюся рысь, проговорил тихо, но внятно:

— Найти Зверя, словить и доставить в Центр.

Эрвин, прислушивавшийся демонстративно внимательно, захохотал. Было больно, но этот смех Дуксу ужас до чего не нравился, и подразнить врага — развлечение ничуть не хуже охоты.

— Домашнюю зверушку потеряли? — Эрвин сплюнул под ноги главе Форума кровавую слюну.

Дукс вскочил со своего сиденья и, размахивая руками, стал метаться по другую сторону стола, обращаясь с воплями к мужчинам, что молча сидели и наблюдали всю эту картину. Эрвин не поручился бы, но, судя по всему, это были шефы каких-то стейтов:

— Мы здесь ночей не спим! Ждём профессионала, который защитит Лес! Который спасёт людей от чудовища, что пожирает всех, а этот… этот… этот бездельник! Бездарный бездельник прохлаждается в Лесу и живет в своё удовольствие!