Безмолвный пациент Клинической Больницы (СИ) - Белова Наталина "Белова Наталина" - Страница 3

— Здесь всё изменилось до неузнаваемости. Теперь это чистый туристический маршрут, — огорчённо произнёс тогда он.

Сегодняшним, днём разгуливая по рынку, я подумала: а ведь дело даже и не в том, настолько что рынок, изменился сколько в тот, что Бренд изменился сам. Здесь и ранее полно пятнадцатилетних подростков. Вот я живу как они, загорают на обоих берегах канала под ярким солнцем. Множество оголённых детских тел: раздетые по пояс мальчики с закатанными покороче шортами, девчонки в лифчиках или узеньких купальных топиках. Повсюду обнажённая детская плоть, сгорающая под немилосердными солнечными лучами. Бьющая ключом сексуальная энергия — их ненасытная, нетерпеливая жажда наслаждение жизнью. Мощный импульс задел, и меня: я ощутила сильное желание заняться любовью с Брендом. Мне ужасно дико захотелось почувствовать его мускулистое тело, сильные ноги, его бедра — сверху, на мне.

Занимаясь с Брендом любовью, я всегда чувствую этот неутолимый голод; это ни с чем несравнимое чувство целостности, когда мы сливаемся воедино. Чего-то большего, чем просто я, чем мы оба. Этого просто невозможно описать словами — какое-то таинственное чувство.

Неожиданно моё внимание привлёк бездомный мужчина. Он сидел на тротуаре неподалеку и смотрел на меня прожигающее. Брюки мужчины еле держались на тонкой верёвке, подмётки были примотаны к ботинкам скотчем. Кожа на его лице пестрела растрескавшими волдырями. Меня вдруг передернуло унынием и отвращением. От него разило застарелым потом и мочой. На мгновение показалось, что бездомный будто обращается ко мне. Потом я поняла, что он просто бормочет ругательство себе под нос: «хреново» то да «хреново» это. Я нащупала в своей сумке мелочь и подала её мужчине. А затем побрела домой, медленно, шаг за шагом поднимаясь на наш высокий зеленый холм.

Сейчас дорога показалась мне гораздо круче. Как будто я шла целую вечность под изнуряющим изнеможённым пеклом. По какой-то странной причине мысли о несчастном бездомном не выходили из моей головы. Помимо чувства жалости, внутри было что-то ещё, необъяснимое, похожее на сильный прилив страха. Я представила бедолагу младенцем у его матери на руках. Могла ли несчастная вообразить, что её сын превратится в грязного, вонючего мочой, полубезумного оборванца, который станет коротать свои дни, сидя на тротуаре и бормоча ругательства?

Я мысленно задумалась о своей матери. Была ли она сумасшедшей женщиной? Почему тогда она это сделала? Почему и зачем пристегнула меня к пассажирскому креслу своей красной «Мини» и на полном ходу въехала в стену из коричневого кирпича? Я любила мамину машину такого весёлого краснозёмного цвета. Такой же оттенок есть у меня в коробке с красками. С тех пор я возненавидела красный цвет. Каждый раз, когда мне приходится его использовать, я думаю о смерти.

Почему мама так со мной поступила? Этого я уже никогда не узнаю. Раньше я думала, что мама хотела совершить самоубийство. А теперь расцениваю её поступок как попытку убийства. Ведь, помимо мамы, в салоне машины находилась ещё и я. А может, она собиралась убить только одну единственную меня, а не нас обеих? Впрочем, наверное нет. Это уже могло бы быть слишком. С чего бы ей желать смерти своей собственной родной дочери?

Ещё когда я поднималась на высокий холм, на глаза наворачивались слёзы. Я плакала не по своей матери, и не по самой себе, и даже не по тому несчастному бездомному. Я оплакивала всех нас. Вокруг было столько боли, а мы просто закрываем на это глаза… Правда в том, что мы все боимся. Мы в ужасе друг от друга. Я боюсь саму себя и того, что во мне от матери. Унаследовала ли я её безумие? А что вдруг да? Неужели и я…

Нет! Хватит! Уже пора остановиться. Я и не собираюсь писать об этом. Никогда и ни за что.

21 июня.

Вчера вечером мы с Брендом ужинали не у себя дома. Мы часто ходим по пятницам в местные забегаловки. «Романтический вечер», как говорит Бренд со своим дурацким французским акцентом. Он не выставляет свои чувства напоказ и нарочито высмеивает всё то, в чём находит забаву и потеху как маленький мальчик, вернувшись недавно из детского сада со своей мамой, но и не распускает «розовые сопли». Бренд предпочитает думать о себе как о застенчивом человеке в котором чуток не хватает капли смелости. На самом деле же Бренд романтичный мужчина — в глубине души, в нём заложена истинная душа она относится ко мне с любовью с той теплотой, которой у меня не было давно он не говорит словами о своих чувствах он совершает героические подвиги от которых я безумно удивлена и каждый раз он придумывает что-то новое. Поступки гораздо важнее чем слова, на пустом месте верно? А мужские поступки Бренда заставили меня влюбиться в него по уши.

— Куда на этот раз хочешь пойти? — спросила я.

— Угадай. У тебя в запасе три попытки.

— «У Агустиной»?

— С первого раза ты попала в точку!

«У Агустиной» — есть свой французский ресторанчик, расположенный неподалёку от нашего места жительства. Ничего особенного в нём нет, но это наше с Брендом любимое место, там мы провели массу незабываемых вечерних летних ночей вместе. Из дома вышли около семи часов вечера. Зашли в ресторан и кондиционеры там не работали, поэтому мы выбрали столик у распахнутого настежь окна и, сидя в душном, густом, важном воздухе, потягивали охлажденное красное сухое вино. Я здорово захмелела, мы много хохотали, зачастую даже без повода. Мы целовались, выйдя из ресторана, и занялись любовью дома.

Слава Богу, Бренд ничего не имел против вентилятора, хотя — бы пока на какое-то время поставить его в моей постели до того, как спадёт жара. Я поставила его перед нашей кроватью, и мы лежали под прохладным ветерком в крепких объятиях друг друга. Бренд нежно провёл пальцами по моим мокрым волосам и затем поцеловал меня в губы. «Я люблю тебя», — прошептал он мне его горячее дыхание сводило меня с ума. Я не ответила взаимностью. К чему эти слова? Бренд и так знает, какие у меня к нему пылающие страстью и огнём чувства любви.

И тут я одной нелепой фразой разрушила всё волшебство, спросив, не согласиться ли Бренд побыть моделью для моей новой картины.

— Я хочу тебя нарисовать, — сказала я.

— Что снова? Но ты же уже рисовала меня.

— С тех пор прошло уже пять лет. У меня возникло желание нарисовать тебя ещё один раз.

— Ну давай, — вяло неохотно произнёс он. — Что на этот раз задумала изобразить?

Я помедлила, а потом призналась, что хочу написать картину распятого Святого Иисуса Христа.

Бренд рывком сел в кровати и сдавленно еле сдержанно засмеялся.

— Элисон, ты сё серьёзно?

— Да, вполне. А я разве не бываю серьезной?

— Я не уверен, что подхожу на эту роль, любовь моя. — Бренд покачал головой.

— Но почему же нет?

— А ты сама как думаешь? Нарисовать меня распятым на кресте? Что тогда скажут люди?

— С каких это пор тебя стало заботить мнение окружающих?

— Мне плевать на него по многим пунктам, но ты хоть понимаешь, что могут подумать другие? Они вообразят, будто так ты видишь меня!

— Я не считаю тебя сыном Бога! — Я расхохоталась. — Это всего — лишь образ. Получилось само собой, когда я написала картину. Я даже не задумывалась об этом.

— А тебе стоило бы задуматься.

— И почему? Это же не аллергия на тебя или на наш брак!

— Тогда что же это в конце концов?

— А я откуда знаю?!

— Ладно, черт с ним. Ты меня уговорила! — со смехом объявил Бренд. — Если действительно этого хочешь, то давай попробуем. Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь.

В его насмешливых словах не прозвучало особой поддержки, в мою сторону, но я знаю, что Бренд верит в меня и мой прирождённый талант. Если бы не мой муж, я так бы и не начала писать картины. Только благодаря его поддержке, и колючим шуткам и его голос звучал со словами одобрения я сумела преодолеть несколько бесплодных лет после того художественного университета. В то время я жила лишь тем, что расписывала стены с Жан — Флоксом.