Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 12

А теперь ей вдруг показалось, что вся ее прежняя жизнь была прелюдией к этой встрече с измученным болезнью мужчиной. Как он смотрел. Как он говорил. Как мокрые от пота волосы прилипли к его вискам…

До рассвета из кельи доносилось едва слышное бормотание заупокойной молитвы, а утром бледная и утомленная сестра Бенедикта вновь вышла на службу в госпиталь.

Она прожила еще много лет, став старейшей монахиней монастыря. Пережила еще две вспышки чумы и массу других эпидемий, а умерла тихо, во сне, держа в руках молитвенник с закладкой на заупокойной молитве. Молодые любопытные сестры сунули нос в книгу и увидели, что на полях рядом с текстом молитвы было выведено имя Грег.

– Так вот за кого она так истово молилась каждый день! – удивилась одна сестра.

– Мужчина! – возмутилась другая. – А ведь сестру Бенедикту почитали безгрешной!

– Может быть, это ее отец или брат, – пожала плечами третья.

– Я слышала, что матушка Бенедикта приняла постриг после монастырского приюта, где бы она успела познакомиться с кем-то еще? – сказала первая, аккуратно накрывая тело простыней.

– Покойся с миром! – хором сказали девушки и вышли вон.

Глава 9

Четвертая встреча

Жаркий полдень мучителен среди раскаленных камней огромного города. Вся зелень укрыта высокими стенами частных владений, а редкие «общественные» деревья прячут в своей тени нищих побирушек, сонных цыган да бродячих собак. И влезать в их компанию новичку – дело гиблое. В лучшем случае побьют. Молодой безземельный дворянин дон Хосе Сааведа подошел к фонтану, подставил сложенные ладони под тонкую струйку и жадно припал к ледяной воде. Стало немного легче. Он умылся, стряхивая пыль с черных, как смоль, кудрявых волос, поправил небольшие усы и бородку, отряхнул пыльный плащ из грубой домотканной шерсти, потом оглядел площадь, окруженную домами. В час сиесты здесь никого не было, и стучать в глухие калитки было бесполезно – ни один уважающий себя гишпанец не отворит дверь в два часа после полудня.

Еще раз брызнув водой в лицо, путник обошел фонтан, постелил свой плащ в скудную тень от скульптуры, накрыл голову и задремал. Отец отправил его в столицу искать счастья, выделив на дорогу окорок, кусок сыра и стопку пресных лепешек. Мать сняла с шеи крест, украшенный четырьмя жемчужинами и крохотным рубином, а сестра сунула в его дорожный мешок молитвенник. Вот и все сборы.

Впрочем, было еще кое-что – в столице обитал дядя матери. Для Хосе он был двоюродным дедом и не считался такой уж близкой родней, но других родственников, способных помочь молодому идальго, в Мадриде не было. Вот и затвердил дон Хосе адрес дона Аугусто Трабы в надежде на помощь. Может, старик еще не совсем зачерствел и подыщет внучатому племяннику местечко секретаря или стража? Да Хосе был готов стоять у двери, отгоняя любопытных, только бы за этой дверью кормили, дали место для ночлега да пару рубашек и камзол в год.

Его родное поместье после трех лет засухи обнищало так, что мать и сестра больше напоминали сожженных солнцем крестьянок, чем благородных дам. Слуги разбегались в поисках лучшей доли, оливковые рощи сбрасывали плоды и листья, виноград побило внезапными заморозками, и уже третий год они питались только овощами, благодаря Бога за маленький родничок, бьющий рядом с домом.

Когда стало ясно, что эту зиму пережить будет практически невозможно, Хосе решился идти искать если не счастья, то хотя бы работы. Молодому здоровому мужчине нужно есть – желательно три раза в день, и не только пресные лепешки с козьим сыром.

Часа через два, когда солнце ушло из зенита, а тени удлинились, молодой идальго встал, отряхнул плащ, снова умылся, попил воды и достал из тощей котомки последнюю лепешку и затвердевший кусок сыра. Подкрепившись, он нашел нужный ему дом и решительно взялся за тяжелый дверной молоток.

Калитка отворилась не сразу. За ней стоял высокий круглый мужчина в темном вышитом жилете и ярком кушаке поверх поношенной, но чистой рубахи и темных штанов:

– Что угодно синьору? – спросил он, хмуря густые черные брови.

– Дон Хосе Сааведа с визитом к дону Аугусто Траба. Скажите благородному дону, что я сын его племянницы Беаты.

– Ждите, синьор, – ответил слуга, запирая калитку.

Хосе не обиделся – вид с дороги у него был потрепанным, а проходимцев в Мадриде не жаловали. Через четверть часа засов снова брякнул, и появившийся слуга так же равнодушно сказал:

– Проходите, синьор, дон Аугусто ждет вас!

Гость прошел за калитку и быстрым взглядом оценил то, что увидел. Двор, мощенный камнем, небольшой экипаж под навесом, увитым виноградом. Гранатовое дерево, да не одно! Горшки с геранями и даже розовые кусты! Когда-то двор их усадьбы был украшен точно так же! Похоже, в доме двоюродного дедушки есть женщина! Возможно, это почтенная синьора, живущая уютом и покоем большого дома, а может, юная дочь, ожидающая жениха. Кто знает? Дом красив и богат, весьма ухожен и покоен.

На миг Хосе уколола зависть – ему тоже хотелось бы иметь такой дом. Особняк в усадьбе давно обветшал и требовал вложения денег. Ну что ж, если святой Франциск будет к нему благосклонен, он заработает и на ремонт, и на свадьбу с соседской дочкой – шумной и смешливой Кармелитой.

Слуга вел дальнего родственника через боковой вход, но Хосе не возражал. Не его пыльными сапогами топтать натертую мелом мраморную лестницу. Впрочем, и пусть для слуг был чистым и опрятным, а холодный каменный пол прикрывали свежие циновки. Вот это уже было удивительно – не каждая хозяйка так заботилась о слугах и незваных гостях!

Хосе привели в небольшую комнату с прикрытыми ставнями окнами.

– Ожидайте здесь, – сказал слуга и удалился.

Идальго огляделся – небольшая гостиная, обставленная старомодной, но прочной и ухоженной мебелью. На столе, покрытом темной узорной скатертью, стоял поднос с бокалами и запотевший кувшин сангрии. Это было приятно. Ожидание затягивалось, и Хосе подошел к окну, чтобы выглянуть в щелку между ставнями. Окна выходили в патио – внутренний дворик, окруженный домом. Тут тоже было много зелени. Апельсиновые деревца в кадках источали приятный цитрусовый аромат, откуда-то доносился запах кофе, и вдруг из галереи, окружающей патио, прямо в центр двора выскочил ребенок. Мальчик – одетый только в белую рубашку, жилет и короткие штаны.

– Мигелито! – мелодичный женский голос разорвал сонную тишину, и в поле зрения идальго появилась синьора.

Дама явно была аристократкой. Весь ее облик просто вопил об этом. Черное многослойное платье из тонкого бархата, белоснежный воротничок, строгий головной убор с черной мантильей не оставляли сомнений.

– Мамочка, – мальчик остановился, подождал, пока женщина приблизится, и обхватил руками ее юбки, – я хочу кататься на лошадке!

– Ты не закончил писать упражнение! – строго отчитала его мать. – Вернись в класс, допиши строфу, а после будешь кататься!

– Мамулечка, моя дорогая! Я так тебя люблю! Ну позволь мне!

– Я тоже тебя люблю, мой мальчик, – смягчилась дама, – но не могу позволить тебе стать необразованным лентяем! Сейчас же вернись в класс!

Мальчик продолжал ныть, но синьора решительно взяла его за руку и повела за пределы видимости.

Хосе подпрыгнул на месте, услышав за спиной легкое покашливание. Он развернулся и увидел сухопарого дона в дорогой черной одежде. Некоторые черты так роднили его с матушкой, что идальго не сомневался ни минуты – сдернул с головы потрепанную шляпу, поклонился со всем возможным изяществом и сказал:

– Позвольте приветствовать вас, дон Аугусто! Я Хосе Сааведа, сын вашей племянницы Беаты. Матушка просила завезти вам письмо!

– Вижу, вижу, – нейтрально сказал двоюродный дед и кивнул родственнику на кресло: – Присядьте, юноша, налейте себе выпить, я прочту.

Хосе молча подчинился. Он не знал, что написала матушка в довольно увесистом послании, но догадывался, что там есть просьба к родичу присмотреть за юнцом, впервые приехавшем в столицу.