Краски - Ковезин Павел - Страница 8

Я вижу бар, в котором мы надрались с Сидом, вижу тусклый свет в переходе, пропахшего мочой бродягу. А дальше… дальше только его труп.

***

Ночь была безлунная, и улицы освещал лишь яркий свет фонарей. Будучи уже опьяневшими после нескольких коктейлей в баре, мы с Сидом зашли в подземный переход, освещённый лишь тусклыми лампами. Из-за угла вышел пьяный бродяга и, пошатываясь, направился в нашу сторону. На нём была грязная потрёпанная куртка, на голову, несмотря на тёплую погоду, была натянута шапка, а всё лицо покрывали шрамы и незажившие ссадины. Даже за несколько метров мы почувствовали вонь, исходящую от него. Когда мы подошли ближе, рука бродяги легла на плечо Сида.

– Брат, – сказал он хриплым прокуренным голосом, – мелочи не будет?

Сиджи тут же резко стряхнул с себя грязную ладонь.

– Пошёл отсюда! – он слегка толкнул бездомного в грудь. – Отброс!

Тот пошатнулся, но устоял на ногах.

Я лишь наблюдал за этой сценой, медленно попивая виски из бутылки. Но был уверен – если начнётся драка, я тут же вступлюсь за Сида. Кто знает, что эти бомжи носят в карманах курток? Ножи? Кастеты? Незнакомец после тычка выпрямился и зло посмотрел на нас.

– Ты! – крикнул он, тыча пальцем в лицо Сиджи. – Подонок! Ты подонок!

Он был словно собака, которая только и могла, что лаять.

– Подонок! – не унимался он, брызжа слюной.

Сиджи лишь как-то не по-доброму усмехнулся. А после схватил бездомного за палец и выкрутил его.

– Повтори, что ты сказал, ублюдок! – произнёс Сиджи. В его глазах горел яростный огонь, каждое слово он буквально выплёвывал в лицо бродяге.

Бомж закричал, обнажив свои грязные зубы. Несмотря на то, что этот козёл переступил черту, оно того не стоило. Я дёрнул Сиджи за рукав.

– Пусти его. Пойдём.

Сид повернулся и просверлил меня взглядом. На его лице была самодовольная улыбка.

– Ни хера!

И в следующую секунду я услышал как хрустнул палец этого бродяги.

А дальше началось то, чего я больше всего боялся. Очередной приступ. Силуэты бродяги и Сиджи смешались в один и начали переливаться множеством цветов. Белые стены перехода окрасились в чёрный, а пол ушёл у меня из-под ног. Голову пронзила острая боль, тело перестало слушаться. Перед глазами была лишь хаотичная пляска разноцветных пятен.

Через пару минут мир вернулся в прежнее состояние. Стены вновь стали белыми, боль прошла, и я чувствовал себя намного лучше. Но стоило приступу отступить, как возникла ещё более пугающая картина. Бродяга лежал на земле. Я сел на корточки и посмотрел на него. Вся его одежда была в крови, которая медленно растекалась по полу. На его лице не осталось живого места. Один глаз заплыл кровью, второго не было видно, нос был вдавлен внутрь, а его немногочисленные зубы были выбиты. На шее виднелась зияющая рана. Рядом валялись осколки бутылки, которую я только что держал. Меня начало мутить. Еле сдерживая позывы, я посмотрел на свои руки. Они были измазаны кровью. Откуда… откуда она на них?

– Сиджи… – несмело позвал я друга, глядя на тело, которое ещё стонало. Бродяга теперь был не человеком, а безжизненным куском мяса.

Неужели во время моего приступа Сиджи умудрился искалечить человека? Но откуда на моих ладонях кровь? Нет. Я выбрасывал дурные мысли из головы. Это не моя работа. Этого не может быть. Мои размышления прервал появившийся откуда-то из-за спины Сиджи.

– Да-а… чувак, не ожидал от тебя такого, – и, посмотрев на бродягу, почесал затылок.

– Что? Зачем ты это сделал, Сид? – спросил я, чувствуя, что ноги перестают слушаться.

– Я? Чел, не кати бочку. Ты совсем в говнину? Это твоих рук дело.

Я не мог вымолвить ни слова.

– Да не переживай ты так, – сказал Сиджи, – это всего лишь бомж. Одним отбросом больше, одним меньше. Всё равно. Давай сматываться отсюда, – и дружески похлопал меня по плечу, прямо как тогда, на улице.

Мы выскочили из перехода и выдохнули, только добежав до Нойкёльна. Весь остаток ночи провели на крыше, распивая ещё одну бутылку виски.

***

Всю ночь я провел в попытках выработать дальнейший план действий. Но даже если мне удастся выбраться, куда я пойду? К Сиджи? «Сиджи, извини, меня тут мучает один вопрос, на который у меня до сих пор нет ответа. Кто из нас тогда убил бродягу?» Не думаю, что он тут же выложит всё как на духу. Хотя в любом случае, выбора не остаётся. Если я хочу узнать, что случилось, для начала нужно покинуть эти стены.

На следующий день в общем зале снова собрались все пациенты. Кто-то пытался собрать паззл, кусочки которого были разбросаны по всем углам этой гостиной. Другие рисовали невнятные каракули разноцветными карандашами. Третьи просто уставились в окно, наблюдая за жизнью, которую вряд ли кто-то из них сможет увидеть вновь. У входной двери за нами пристально наблюдали санитары и новая медсестра, что только недавно пришла на смену вечно ворчливой женщине. На её бейдже было написано имя – Рокси. Она была довольно симпатичной девушкой, которой явно не место в этой больнице.

Кто из этих сумасшедших, сидевших вокруг меня и обсуждавших что-то на только им понятном языке, сможет дать ответы на мои вопросы? Кто из них вообще согласится разговаривать со мной? Я встал и прошелся по гостиной, наблюдая за пациентами. Моё внимание привлек Вук: в отличие от остальных, он изображал на бумаге вроде бы прямые линии, складывающиеся в лабиринт. Я встал позади, стараясь не мешать. На рисунке появился прямоугольник, разделенный на множество квадратов и длинных прямоугольников поменьше. Чем это могло быть? Вук начал писать в центре квадратов буквы – «F», «G», «М». И мозаика сложилась в целостную картину. «F» наверняка обозначала пыточную, «G» – гостиную, в которой мы находились сейчас, а «М» – кабинет доктора Майера. Это была карта лечебницы. Кто, как не Вук, мог знать её лучше других? Вук уже однажды пытался сбежать отсюда. Вот только станет ли он со мной разговаривать? На вид он уже пришел в норму и мог адекватно оценивать происходящее.

Я обошел стол и сел напротив. Вук не обратил на меня ни малейшего внимания, продолжая чертить карту. Рокси наблюдала за мной внимательнее обычного, но, окинув её взглядом, я заметил лёгкую улыбку на её тонких губах. Мне начинало казаться, что она не просто наблюдает, а скорее заигрывает со мной. Странное поведение для обычно строго персонала. Стараясь не придавать этому значения, я начал разговор:

– Вук, что ты делаешь?

Ответом мне было молчание. Он продолжал водить карандашом по бумаге, игнорируя меня.

– Что ты чертишь? Ты можешь помочь мне? – не унимался я.

Молчание.

– Вук, я хочу отсюда сбежать, – я попытался говорить тише, чтобы нас не услышала медсестра. – Помоги мне.

Видимо, слово «сбежать» произвело должный эффект. Свечение вокруг Вука начало переливаться салатовым. Он оживился, посмотрел на меня тёмными глазами, в которых я увидел лишь презрение, и рассмеялся во весь голос. Препараты, которыми нас пичкают каждый день, дали о себе знать.

– Пожалуйста, тише, – попытался угомонить я Вука, – просто ответь мне, как сбежать из клиники. Ты ведь уже пытался.

Он прекратил смеяться и начал обводить карандашом некоторые линии. Вук начертил вокруг двух из них неровные кружки. Насколько я понял, это были двери, ведущие к свободе. Одна из них вела к лестничной клетке и находилась недалеко от буквы «G», вторая же была входной дверью, которая давала шанс на спасение. Проблема оставалась лишь в том, что обе двери были заперты.

– Вук, это двери? Ты знаешь, где взять ключи? – спросил я.

Его взгляд стал серьёзным, не как у сумасшедшего. Вук посмотрел на меня и тихо произнес:

– Два… шесть… три.

– Что это значит?

Вук, не отводя пристального взгляда и вдавливая карандаш в бумагу, повторил:

– Два… шесть… три.