Торговый дом Гердлстон - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 51

• Предыдущая
• 51/93
• Следующая

— Вундербар! — воскликнул немец. — А что же шкипер?

— Коньяк и белая горячка, — изрек майор между двумя затяжками. — На пути домой прыгнул за борт где-то возле мыса Финистерре. Страшная штука карточная игра, когда тебе не везет.

— Ах, готт! А эти два ножа, там, на стене, — один прямой, а другой кривой. Они тоже с какой-нибудь историей?

— Так, эпизод, — небрежно бросил майор. — Странная история, но истинная правда. Видел собственными глазами. Во время Афганской кампании я конвоировал обоз с боеприпасами, который надо было переправить через перевал, а мы тогда были окружены со всех сторон этими разбойниками — горцами-афридиями. У меня под командованием было пятьдесят солдат из двадцать седьмого пехотного полка и один сержант. А у афридиев был вождь, здоровенный такой детина, он стоял на скале, вон с тем самым, длинным, ножом в руке и всячески поносил наших солдат. А мой сержант был очень ловкий, сметливый, маленький такой темнокожий малый, и он не стерпел этой наглости. Да, черт побери! Он швырнул свое ружье на землю, вытащил вот тот, кривой, нож — это ножи гурков — и бросился на того здоровенного горца. И мы и наш неприятель прекратили стрельбу — стали наблюдать, как они сражаются. Когда наш сержант полез на скалу, их вождь бросился к нему и со всей силой нанес удар. Да, черт побери! Мне уже показалось, что кончик его ножа торчит между лопатками нашего сержанта! Но только тому удалось увернуться от ножа, и в то же мгновение он нанес вождю такой удар снизу вверх, что поднял его на воздух, и тут мы все увидели, что афридий уже похож на овечью тушу, вывешенную перед входом в лавку мясника. Он был рассечен ножом от низа живота до горла! Это зрелище нагнало такого страху на всех остальных негодяев, что они припустились улепетывать от нас во весь дух. Я взял себе нож убитого вождя, а сержант продал мне свой за несколько рупий, и вот теперь они оба здесь. Когда рассказываешь, это не очень получается занятно, но там было на что поглядеть. Я бы на этого вождя поставил три против одного.

— Никудышная была дисциплина, никудышная, — заметил фон Баумсер. — Вышел из строя и бросился куда-то с ножом, да наш унтер-офицер Критцер, как дать попить, взбесился бы. — Фон Баумсер служил когда-то в прусской армии и все еще хорошо помнил годы муштры.

— Вашим упрямым колбасникам пришлось бы хлебнуть лиха в этих горах, — отвечал майор. — Там каждый должен был действовать на свой страх и риск. Хочешь — лежи, хочешь — стой, хочешь — делай все, что тебе вздумается, только не беги. В такой войне вся дисциплина летит к чертям.

— Ну да, это то, что у вас называется война партизанская, — сказал фон Баумсер не без горделивого сознания, что он овладел этим мудреным иностранным словом. — А все же дисциплина — прекрасная вещь, отличная. Я вот помню: во время большой войны — нашей войны с Австрией — мы изготовили мину, и была надобность ее испытать. Поставили часового — там, где зарыли мину, — а потом фитиль подожгли, а часового снять забыли. Часовой хорошо понимал, что порох под ним сейчас взорвется и его на воздух поднимет, но он ведь не получал другой приказ на место первый приказ и потому остался на посту до самого взрыва. Больше его никто не видел. И, может, и не вспомнили бы, что он там стоял, только нашли его нагельгевер[12]. Вот это был настоящий солдат! Оставайся он живой, его бы поставили командовать ротой.

— Его бы поместили за решетку в сумасшедший дом, останься он в живых, — раздраженно сказал ирландец. — Эй, кто это там?

Последнее относилось к появившейся в дверях служанке из пансиона напротив; в руках у нее был поднос с маленьким розовым конвертиком, на котором чрезвычайно изящным женским почерком было начертано: «Майору Тобиасу Клаттербеку Ее Величества сто девятнадцатого пехотного полка, в отставке».

— А! — воскликнул фон Баумсер, посмеиваясь в свою рыжую бороду. — Послание от женщины! Вы, как это у вас, англичан, говорится, — хитрый лисец… или, как это… лисий хитрец, ну, сами понимаете.

— Это касается и вас тоже. Слушайте: «Миссис Лавиния Скэлли шлет поклон майору Тобиасу Клаттербеку и его другу мистеру Зигмунду фон Баумсеру и надеется, что они окажут ей честь своим посещением во вторник в восемь часов вечера, дабы она имела возможность представить их своим друзьям». Там будет бал, — заметил майор. — Теперь понятно, зачем им понадобилась арфа и все эти столы, и стулья, и корзины с вином, которые тащили туда сегодня все утро.

— А вы пойдете?

— Разумеется, я пойду, и вы пойдете тоже. Давайте-ка пошлем ответ.

Итак, радушное приглашение миссис Скэлли было принято, о чем она без промедления и была поставлена в известность.

Никогда еще в комнатах верхнего этажа пансиона миссис Робинс не производилось такой яростной чистки одежды и наведения такого глянца на башмаки, как это имело место два вечера спустя в тихой спальне двух холостяков. Ухаживание майора за вдовой продолжалось с неослабной энергией с того самого дня, когда он позволил себе сделать первые смелые шаги в этом направлении, однако протекало оно не без трудностей и приносило не слишком обнадеживающие результаты. При каждой случайной встрече с прелестной соседкой майор очаровывался ею все больше и больше, но не имел возможности узнать, разделяет ли она его чувства. Приглашение на бал обещало, по-видимому, что теперь он получит эту возможность, к которой так стремился, и, стоя перед зеркалом и добиваясь, чтобы вид воротничка и галстука мог его удовлетворить, бравый майор принимал самые непреклонные решения одно за другим. Фон Баумсер, облаченный в долгополый сюртук устарелого покроя, сильно лоснившийся на локтях и плечах, присев на краешек кровати, с завистью и восторгом взирал на безупречный наряд своего приятеля.

— Ловко сел, — заметил он, имея в виду сюртук майора.

— Это от Пула, — небрежно уронил майор.

— А я так свой еще ни разу не носил здесь, в Англии, — сказал фон Баумсер. — Правду вам рассказать, я ведь маленький охотник к этим танцам и обедам, сами знаете. А ради вас я с охотой пойду туда. Упаси меня бог обидеть симпатию моего друга. Ну, а когда идти — надо идти, как положено джентльмену. — И он с удовольствием окинул взглядом свою поношенную черную пару.

— Однако, друг мой, — воскликнул майор, уже завершивший к этому времени свой туалет, — у вас галстук торчит из-под левого уха! Это, правда, придает вам несколько причудливый и живописный вид, но тем не менее галстуку там все же не место. Точно вам пришпилили ярлык для продажи.

— Если я галстук не сдвину немного на сторону, из-под бороды его никто не увидит, — кротко объяснил немец. — Но раз вы говорите, его надо спрятать, пусть будет спрятан по-вашему. А как вам нравятся мои запонки? У вас, я вижу, золотые, но у меня тоже из перламетра…

— Из перламутра, — смеясь, сказал майор. — Что ж, запонки вполне сойдут. Черт побери, какая уйма экипажей уже стоит у их подъезда! — продолжал он, отодвинув край шторы и глянув в окно. — Все комнаты освещены, и я слышу, как настраивают инструменты. Пожалуй, надо идти и нам.

— В таком случае форвертс! — решительно сказал фон Баумсер, и приятели направились к дверям, один из них — с твердым решением узнать свою судьбу еще до наступления ночи.

Никогда еще за все время существования пансиона Моррисон не видели там таких оживленных приготовлений к балу. Сама хозяйка предалась этим приготовлениям душой и телом, и все жильцы, получив приглашение для себя и своих друзей, старались как могли, чтобы вечер удался на славу. В большой гостиной произвели генеральную уборку и натерли пол, доведя его до неслыханного совершенства, в чем тотчас пришлось убедиться поварихе, которая, вбежав в гостиную, со всего размаха упала навзничь и с такой стремительностью описала при этом в воздухе полукруг, что уже наперед затмила все чудеса проворства, какие предстояло показать танцорам вечером на балу. Вестибюль был с большим вкусом декорирован и превращен в столовую, а в нескольких маленьких комнатках зажгли свет и гостеприимно распахнули двери, чтобы они могли служить местом отдыха для тех, кто почувствует себя утомленным. В маленькой гостиной раскинули два карточных стола и позаботились о прочих забавах для любителей сидячих развлечений. Торжественный конклав всех жильцов во главе с миссис Моррисон, собравшись, пришел к заключению, что все выглядит чрезвычайно заманчиво и бал, несомненно, сделает честь пансиону.

• Предыдущая
• 51/93
• Следующая