Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир - Страница 22

Я тоже допил вино – это было токайское, от вкуса которого я успел отвыкнуть. Снова поднялся со стула. На этот раз граф Сегеди не стал останавливать меня.

Из задумчивости меня вывел вопрос Ханкишиева. Он хотел узнать у меня, когда я буду готов отправиться в путь.

– Можно и прямо сейчас, – сказал я. – Вещи у меня собраны. Да и задерживаться дольше необходимого не хотелось бы. Денег у меня осталось не так много. А злоупотреблять чьим-то гостеприимством я не привык.

– О, вы ничуть им не злоупотребите, даже если приживете у меня неделю, – вскинул руки в эмоциональном жесте Ханкишиев. – Я верен законам гостеприимства и никогда не посмею прогнать гостя, если сам его пригласил под свой кров. Мне нужно еще дождаться двух человек, которые вызвались сопровождать вас, господин Евсеичев, в вашем нелегком пути до Наталя.

– А вот я бы хотел поскорее покинуть ваш дом, господин Ханкишиев, – заявил Буревестник. – Я так понимаю, что теперь вы возьмете на себя роль моего благодетеля.

– В некотором роде, – кивнул тот.

– Так вот что я скажу вам, господин Ханкишиев. Я слишком долго принимал подачки от вас и вам подобных. Хватит с меня! Теперь я буду работать сам. И если вы снова сунетесь ко мне – не обессудьте, но ваш роскошный дом может как-нибудь ночью взлететь на воздух.

– Вы угрожаете мне в моем доме? – улыбнулся Ханкишиев, но в глазах его блестела сталь. – Мои слуги, знаете ли, умеют много чего. Не только открывать двери и накрывать на стол.

– Но ведь вы не измените законам гостеприимства, господин Ханкишиев, раз уж пригласили меня в свой дом. Я извиняюсь перед вами за резкие слова – и ухожу. Немедленно. Распорядитесь, чтобы ваши замечательные слуги вернули мне мои вещи. Не буду и дальше злоупотреблять вашим гостеприимством.

Буревестник явно поднабрался науки восточного общения в Тифлисе. Равно как и здешнего коварства. С каждым днем этот человек становится все опасней и опасней для Русской империи. И мне было весьма неприятно провожать его взглядом.

Несмотря ни на что, мы были врагами. Именно с ним, а не с покойным князем Малхазом Амилахвари.

Я прожил в доме странного господина Ханкиши– едва немногим больше недели. И это, наверное, было самое удивительное время. Ведь жил этот человек один. Совсем один. Ни жены, ни семьи, ни детей. Его окружали только автоматоны. Они были его слугами и единственными собеседниками. Они заправляли его кровать. Делали всю работу по дому. Приносили еду из ресторана, находящегося по соседству. Казалось, Ханкишиев не позволяет им только набивать свой кальян.

К нему он относился с невероятным трепетом. Вообще, курение кальяна с самыми разными табаками было для Ханкишиева своеобразным ритуалом. Хотя иной раз я чувствовал характерный аромат опиума. А однажды решил это даже использовать.

Я редко покидал особняк Ханкишиева. Дел у меня в Баку не было никаких. А праздно шататься по улицам не позволяла портящаяся день ото дня погода.

Библиотека в доме Ханкишиева была весьма обширной. За ней ухаживал автоматон в виде пожилого человека скрюченного от долгого сидения. Он и разговаривал с дребезжащими интонациями, что делало его похожим на старого хранителя книг. У него даже пенсне было на металлическом носу!

В памяти его хранились названия всех томов в библиотеке. Кроме того, он безошибочно запоминал, когда я брал какую-то книгу – и если я приходил за другой, не отдав первую, вежливо напоминал мне о задолженности.

А вот хозяина особняка я в библиотеке не видел ни разу. За исключением одного дня.

Я как раз шел туда, чтобы вернуть несколько томов по истории колонизации Африки, но, не доходя до двери, почувствовал тяжелый запах опиума. И исходил он именно из библиотеки.

Решительно распахнув дверь, я обнаружил внутри отключенного автоматона-хранителя и разомлевшего на диване Ханкишиева. Он развалился в кресле, то и дело прикладываясь к костяному мундштуку, от которого тянулась трубка к пузатому кальяну. В прозрачной бутыли его курился опиумный дым и бурлила красная жидкость, кажется, вино. В общем, со стороны напоминало картину дантова ада. Бурление усиливалось, когда втягивал в легкие воздух.

С одной стороны, хотелось сразу же покинуть комнату. Слишком уж тут было неуютно. С другой же, я понимал, что расслабленного и разомлевшего Ханкишиева можно будет разговорить. И узнать от него какою-нибудь полезную информацию.

Поэтому я аккуратно поставил книги на столик перед автоматоном, а сам присел в удобное кресло напротив хозяина дома. Предварительно подвинув кресло поближе.

– Расслабляетесь, господин Ханкишиев? – поинтересовался я у него вкрадчивым голосом.

– Вроде того, – буркнул он. – Только не судите меня строго. Мне до смерти надоела эта империя. А особенно такие вот задворки, вроде этого Баку.

Только тут я понял, что ответил он мне на чистом английском. Без малейшего акцента. Быть может, он принимает меня за кого-то другого. Что мне, собственно говоря, только на руку сейчас.

– Интересы родины требуют вашего присутствия здесь, Ханкишиев, – подтолкнул его я.

Он снова приложился к костяному мундштуку. Глубоко вдохнул, так что в кальяне забурлило, будто в жерле вулкана,

– Меня даже имя это раздражает, – неожиданно выпалил он. – Я такой же подданный ее величества! Пускай моя мать и была индуской. Но отец женился на ней. И я имею все права. Имею право быть белым человеком, черт побери! А меня запихали в эту дыру в заднице, которую называют Русской империей. Да еще имя сменить велели! И я – Фрэнк Хэнкок, стал тут Фархадом Ханкишиевым.

Тут британец снова глубоко затянулся. Мне уже показалось, что сейчас кальянную бутылку просто разорвет. Но нет. Она осталась в целости. А вот Фархад Ханкишиев, он же Фрэнк Хэнкок, откинулся на спинку кресла. По подбородку его стекала струйка слюны, глаза закатились, – и он отключился.

Ясное дело, ничего мне от него не добиться сейчас. Однако признание, можно сказать, у меня на руках. Осталось только в ближайшее время отстучать телеграмму «мещанину Иволгину» в Петербург.

После моего разговора с Хэнкоком-Ханкишиевым я два дня опасался лишний раз показываться ему на глаза. Вдруг вспомнит, как наговорил лишнего и прикажет своим автоматонам прикончить меня, А я уверен, что такая функция включена во всех слуг британского резидента, включая даже благообразного библиотекаря. Однако, похоже, опиумный дым выветрил все воспоминания из головы Ханкишиева. На следующий день он общался со мной как ни в чем не бывало.

– Господин Евсеичев, – сказал он мне при следующей встрече, – мои люди прибудут со дня на день. Постарайтесь не удивляться их манере поведения. Она весьма своеобразна. Если не сказать больше. И, кстати, вы английским владеете?

Вопрос этот заставил меня насторожиться. Ведь тогда в опиумном бреду Ханкишиев говорил именно на языке Туманного Альбиона. Однако я решил ответить честно. Вряд ли вранье как-то поможет мне.

– Владею, – сказал я. – Хоть и не в совершенстве. Говорят, у меня жуткий акцент. Но понимаю все, что говорят.

– Отлично, – кивнул Ханкишиев. – Потому что парочка, которая будет сопровождать вас до британских колоний в Африке, говорит только на этом языке.

– Значит, я попрактикуюсь в знании английского, – усмехнулся я.

А про себя гадал, что же это за странная парочка, чье поведение можно счесть своеобразным. Если не сказать больше. Но я даже представить себе не мог, кем на самом деле окажутся эти двое.

Спустя два дня Ханкишиев прислал за мной одного из своих автоматонов. Тот пригласил меня в кабинет хозяина особняка. Я понял, что нужные мне люди пришли – и скоро мое путешествие продолжится.

Снова Ханкишиев предложил мне расположиться в одном из кресел. Сам он сидел напротив и покуривал кальян. На этот раз без всякой примеси опиума.

Стук туфлей я услышал минут за пять до появления гостей. Они четко отбивали ритм, как на параде. Удары двух пар каблуков по полу буквально сливались друг с другом.