Место Силы 4. Андромеда (СИ) - Криптонов Василий - Страница 6

Я коснулась краешком сознания настроек и сделала голос диктора более мягким, почти женским.

— Благодаря их воздействию на музыку, первую волну Чёрной Гнили удалось стабилизировать. На земле не осталось ни одного не заражённого этой болезнью.

Я увидела кашляющих кровью и содрогнулась.

Я помнила, как умирали Альвус и Еффа. Долго, больно и страшно.

Тогда я сама хотела умереть. Но — не умерла.

— Споры Чёрной Гнили не поддавались уничтожению, но благодаря воздействию силовых башен они уходили в стазис. Земные обитатели получили возможность жить полноценной жизнью. Хотя Гниль наложила на них отпечаток. Энергетические контуры изменились навсегда. Первым делом это выразилось в сокращении числа пятёрок. Этот инстинкт просто отмирал. Появились единичные случаи еретических союзов, производящих потомство животным способом.

На экране мужчина лёг на женщину сверху и принялся ритмически двигаться. Кадр тут же сменился, показав двух спаривающихся ташипов. Зрителю предлагалось провести параллель самостоятельно.

На экране появилось одно из бескрайних кладбищ. Киберсимбионт нёс одного погибшего в манипуляторах.

— Продолжительность жизни сократилась. Прогресс цивилизации стремительно откатывался назад.

Тело упало в могилу. Киберсимбионт сделал манипуляторами движение, практически повторяющее мудру очищения — видимо, пилот забылся, — и покатил обратно.

— Казалось бы, наша раса обречена на вымирание. Но внезапно оказалось, что надежда есть.

Кадр сменился, и я увидела одну из первых космических станций, парящую в невесомости.

— Все те, кто в момент первой волны находился за пределами родной планеты, избежали заражения. Учёные, инженеры, исследователи — они вовсе не заметили опасности, пока не получили тревожные сигналы с земли. По счастливой случайности оставшийся неизвестным сотрудник космопорта сказал им оставаться в космосе до выяснения обстоятельств. Если бы они вернулись, больше, вероятно, с земли не взлетел бы ни один шаттл.

Я уже давно заметила что рядом со мной кто-то стоит. Теперь он пошевелился, и притворяться, будто я его не вижу, стало совсем невежливо.

Разомкнув контур и замкнув его снова, в обход звуковой системы транслятора, я повернулась к незнакомцу, оказавшемуся парнем моего возраста, и, вооружившись белой ментомой, сказала:

— Здравствуй, друг!

— Здравствуй, — кивнул он и, помедлив, добавил: — Друг. Наслаждаешься этим шедевром?

На слове «шедевр» он выкинул презрительную ментому.

— Да. Никогда не видела ситуации с точки зрения обитателей Безграничья.

Ещё одна ментома — досады.

Кажется, я бужу у этого субъекта исключительно негативные эмоции. Почему бы ему не уйти, оставив меня в одиночестве?

Но ментомой я этого желания не показала. Незнакомец видел лишь белую, цвета чистоты, которой во мне не было совершенно.

— На мой взгляд — идиотское название. «Безграничье» подразумевает отсутствие границ.

— И это логично. В космосе нет границ, в отличие от планет.

— Наивное заблуждение. Мы сами воздвигли себе границы. Целые лабиринты в головах. Или — один ментальный на всех. Мы постоянно блуждаем в этих туннелях… И даже не пытаемся найти выход. Глупо в таких условиях говорить о каком-то «Безграничье».

Он уставился на меня, ожидая возражений. Моя белая ментома очевидно сбивала его с толку. Он пытался пробудить во мне какую-то реакцию, а видел только белое, спокойное.

А на самом деле я испугалась.

Я была всего лишь маленькой девочкой, которая долго рвалась в этот чудесный иной мир, сулящий надежду. Вот я оказалась здесь, совершенно бесправная, ничего толком не понимающая, пытающаяся хоть немного освоиться. А он подходит и ломает мою детскую веру в чудо.

Я почувствовала себя в вакууме. И, чтобы хоть за что-то зацепиться, вспомнила этикет.

Я первая обратилась к нему, значит, мне и представляться.

— Я — Алеф.

Его ментома полыхнула удивлением, переходящим в недоумение. Смешался, растерялся. Но вытянул его всё тот же этикет.

С трудом подавив внешнее проявление эмоций, он сказал:

— Виллар.

— О. Я слышала о тебе.

— Полагаю, только хорошее?

— Я живу в казарме, со стаффами. Вчера вечером один рассказывал, как ты критикуешь Общее Дело. Как тебя сбросили со второго оборота на первый. Они не могут решить, что с тобой будет дальше: не то тебя сошлют, не то распылят, не то сделают одним из них. А ещё я знаю, что ты хочешь избавить их от бессмысленной работы.

Он держался изо всех сил. Я чувствовала, чего ему стоит не разразиться целым фейерверком ментом. Однако в голосе его всё же звучала досада, когда он ответил:

— Что ж, прекрасно. Вместо того, чтобы обсуждать мои идеи, они обсуждают меня. Хоть в чём-то система работает как надо: в стаффы ссылают тех, кому там самое место.

— Через какой-нибудь час я стану одной из них.

— Ты? Чушь. Никогда.

— Почему никогда?

— Ты впервые услышала обо мне вчера, а сегодня пропустила завтрак и заявилась в коридор, в котором никогда не была, чтобы встретиться со мной. И встретилась. Если это — не способность слышать Музыку, то я даже не знаю, что это.

— Я просто гуляла.

— А в жизни вообще всё — просто, Алеф. — Он попытался мигнуть белой ментомой, но вышло серенько. — Всё просто происходит. Удачи!

— Удачи…

— Алеф!

Я развернулась и увидела куратора. Она стояла в дальнем конце коридора и манила меня к себе длинными пальцами.

Повернулась бросить последний взгляд на Виллара, но его уже не было. И куда он успел деться?..

— Алеф!

— Я слышу тебя. Я иду.

Я много фантазировала о том, что будет за дверьми процедурного кабинета. Представляла комиссию, каждый член которой будет смотреть на меня, не скрывая ментомы презрения. Представляла медиков, берущих анализы.

Но всё оказалось практически как на земле.

Просторный кабинет, один стул с прямой спинкой и — сканер-транслятор мозговой активности, в просторечии называемый «шлемом».

Куратор остановилась у закрывшейся двери. Помимо неё, внутри присутствовали двое. Один, судя по белому цвету комбинезона, был медиком, он хлопотал возле стула и, увидев меня, мигнул бледно-жёлтой ментомой равнодушного приветствия.

Второй не подавал никаких ментом, как и в прошлую нашу встречу. Он стоял возле функционального стола, сложив руки на груди.

— Последнее желание? — спросил он, как и в прошлую встречу, проигнорировав фазу приветствия.

— Да, — сказала я и перевела взгляд на стену. — Могу я увидеть звёзды?

Ментому удивления безопасник не удержал. Поднял голову от шлема медик, посмотрел на меня, на него, на куратора.

— Девочка родилась на земле, — мягко сказала куратор. — А в казармах иллюминаторов нет.

— Иными словами, — сказал безопасник, вернув самообладание, — ты твёрдо настроилась вылететь со станции.

— Вовсе нет. — Я нагло прикрылась белой ментомой. — Я твёрдо настроилась просить оставить меня здесь в качестве стаффа.

— Неужели на земле правда так плохо? — тихо спросил медик.

Я повернулась к нему, и теперь моя ментома горела для него.

— Иногда очень плохо, иногда хорошо. Важно не это. Не ощущения, которые мы испытываем, получая те или иные подарки от Музыки вселенной.

— Что же важно? — спросил медик.

— Мир земли мёртв. Мир Безграничья — жив. Он юн и силён. Может быть, здесь мне суждено умереть скорее. Но я предпочту умереть среди живых, чем жить среди мёртвых.

После недолгого молчания я услышала едва различимый звук и резко повернулась. Безопасник опустил руку, завершив движение.

Большая часть стены сделалась прозрачной, и я…

— Вот оно, — краем уха услышала голос безопасника. — Какое многоцветье.

Я даже не пыталась удержать ментомы, расцветившие мою ауру во все возможные цвета. Мне было страшно и радостно, смешно и безумно. Хотелось визжать и прыгать. Закрыть глаза, спрятаться в дальний угол.