Место Силы 4. Андромеда (СИ) - Криптонов Василий - Страница 4

— Стаффы? — Я встала, не дожидаясь приказа.

— Младший обслуживающий персонал, не слышащий Музыку. Впрочем, там не только стаффы, а и другие, подобные тебе. Информацию о распорядке получишь там же. Ровно через семьдесят два часа тебя проводят на тестирование. Удачи.

— Удачи, — машинально повторила я и направилась к двери.

Паника скрутила мне внутренности. И всё труднее было прятать её за белой ментомой.

Я не слышала никакой музыки здесь!

Мои изначальные представления о размерах станции лишь подтверждались. Одна только казарма была больше дома, в котором я жила. И, будто лишь для того, чтобы подчеркнуть ущербность живущих здесь, казарму сделали четырёхугольной.

Мне не хватало этого пятого угла. Казалось, что в помещении такой формы силы тают сами по себе. Силы вытягивал даже сон. Я засыпала и просыпалась совершенно разбитой, вымотанной. Не хотелось шевелиться. Не хотелось думать.

Стаффы — слово, которого не существовало на земле, но которое было общеупотребимым в Безграничье, — составляли большинство обитателей казармы. Они выполняли всю так называемую грязную работу. Очистка поверхностей, готовка, стирка и глажка.

Я не делала ничего. Однако мне казалось, что стаффы куда более счастливы. Они шутили и смеялись, перебрасываясь весёлыми ментомами друг с другом. Только для меня и таких, как я (нас было четырнадцать, против почти двух сотен стаффов) у них не было ментом.

Нас презирали. Неизвестно за что, неизвестно, почему. Просто мы были здесь нежеланными гостями. И, поскольку нас было меньшинство, мы покорно склоняли головы.

Рано утром, проснувшись будто по беззвучному сигналу, стаффы поднимались и шли в душ, на завтрак. Мы двигались следом за ними, ждали свои очереди, поднимая тихие робкие разговоры. Неудачники среди неудачников, ждущие окончательного приговора.

— Как они знают, когда вставать? — спросила я однажды, когда мы с Нилли стояли в очереди в душевую.

Нилли, наверное, стала моей подругой здесь. Моя койка была снизу, её — сверху. Нилли часто спускалась ко мне, мы сидели рядом и разговаривали.

— Издеваешься, Белянка? — Так она прозвала меня из-за моей ментомы.

— Просто хочу понять…

— Это часть Музыки.

— Прошу прощения?

Нилли посмотрела на меня, и у неё вспыхнула ментома недоверия, которая сменилась осознанием. Нилли вспомнила, что я родилась и выросла на земле.

— Здесь Музыку производят генераторы, — сказала она, когда мы продвинулись вперёд ещё на шаг. — Это один из столпов нашего обучения. Мы круглые сутки находимся внутри Музыки, благодаря чему наши способности развиваются интенсивнее. Но для начала Музыку, разумеется, нужно научиться слышать. В Музыке содержится многое. В том числе — информация о том, который час, день…

— Так стаффы слышат Музыку?! — удивилась я. — Но… почему же они тогда — стаффы?

— Слышать лишь малую часть, — вздохнула Нилли. — А нужно ещё уметь ею распоряжаться. Этому мы и будем учиться. А если не сумеем — …

Продолжения не требовалось. Продолжение было перед нами. Пользовалось временным приоритетом.

Нилли была рождена в Безграничье. Музыку она услышала с первых секунд на станции, сочла это добрым знаком. Однако на этом везение закончилось. Теория далась ей со скрипом, а когда дошло до практики, она не проявила никаких способностей к созиданию. Вообще никаких. Нилли слышала Музыку, но никак не могла её применить.

Пока преподаватели бились с нею над простейшими задачами, Нилли вдруг обнаружила, что и вовсе перестала слышать Музыку. Скрыть такое было бы невозможно, и она честно во всём призналась.

Ей дали последний шанс. И вот — она со мной. Единственный зримый намёк на её превосходство — койка сверху.

У Нилли — розовая ментома. Цвет мягкий, нежный. Хотя у самой Нилли достаточно острых углов. Но я не осуждаю её, ведь и я сама, как подметил безопасник, нисколько не соответствую непорочности своей белой ментомы.

Хотя бы потому, что внутри меня живёт Чёрная Гниль.

— Ты её ощущаешь? — спросила Нилли за завтраком в первый день.

Я поперхнулась и долго кашляла. Мы сидели за круглым столиком, который был маловат для двух подносов. Стаффы в основном предпочитали принимать пищу в одиночестве. Размеры столовой это позволяли.

— Гниль? — переспросила я.

— Ага. Каково это, когда в тебе живёт такое?

— Я родилась с ней. Не знаю, как иначе.

Ответ Нилли не удовлетворил, но она не сумела спросить иначе. А я не знала, что сказать ещё. Это молчание, эта недосказанность — они натянулись между нами и сблизили.

— Я бы хотела войти в одну с тобой пятёрку, — сказала я первым вечером, перед тем как погас свет.

— Ну, тогда надеюсь, что трое остальных будут сверхуспешными гениями. Потому что две неудачницы в пятёрке — это очень плохо, — отшутилась Нилли.

Она не сказала «ни за что».

Она не назвала меня расходником.

По сути, если я правильно истолковала ментому, которую она быстро подавила, Нилли сказала: «Я тоже».

Утром третьего дня Нилли пошла на испытание. Я отправилась с ней в качестве поддержки. А заодно — узнать, куда придётся идти через двадцать четыре часа мне.

Собственно говоря, с учётом того, что никакой Музыки я до сих пор не услышала, можно было отправляться сразу к стыковочному отсеку…

— Тебе хорошо, у тебя есть выбор, — бормотала Нилли по дороге (мы шли вслед за куратором в белом платье в пол, она милостиво позволила нам отстать, чтобы мы могли разговаривать вполголоса, не боясь быть услышанными). — А у меня один вариант: в стаффы.

— Какой у меня выбор? — удивилась я.

— Ты можешь вернуться на землю или сделаться стаффом!

Хм. Безопасник не говорил об этом.

Ну и что? Неужели я предпочту прислуживать на этой станции?

Чем дольше думала, тем отчётливей понимала: да.

Пусть я до конца жизни буду, не разгибаясь, мыть полы без всяких перспектив. Я буду говорить себе, что это — ради Общего Дела. А там, внизу, моя жизнь не имела никакого смысла. Там я была лишь ещё одной гибнущей клеткой в разлагающейся туше некогда могучего зверя.

Даже мою квартиру наверняка уже разграбили (как будто там было что грабить) и сожгли во время одной из ночных вакханалий. Не удивлюсь, если это сделал Скит, пытаясь злостью заполнить пустоту в душе. Пустоту, которую оставила я, улетев в другой мир.

Куратор остановилась перед закрытой дверью и повернулась к нам. Руки сложены перед собой.

— Ты готова, Нилли? — спросила она, явив доброжелательную ментому.

— Нет, — вздохнула Нилли и направилась к двери.

— Удачи! — напутствовала я её.

— Удачи, — эхом откликнулась Нилли.

Куратор открыла дверь, пропустила Нилли и зашла следом. Дверь закрылась, оставив меня терзаться в коридоре-туннеле.

Я прошлась взад-вперёд, остановилась перед висящим на стене портретом. Не голографическим, не экранным. Просто краска, нанесённая на основание и покрытая специальным составом, останавливающим старение.

Этот портрет висел в кабинетах на земле. Он украшал стены зданий, и безумцы постоянно издевались над ним, дорисовывая что-то или просто замазывая чёрной краской, подписывая проклятиями.

Золотая табличка под портретом стараниями стаффов блестела, и гравировка читалась издали.

«Баэлари. Та, чьё сердце указало нам путь».

Нилли не было почти час.

Я уже сгорала от нетерпения и беспокойства, когда дверь, наконец, открылась, и Нилли вышла.

Одна, без куратора.

Дверь за нею закрылась почти беззвучно. Нилли стояла, уставившись в пол.

— Ну что? — подбежала я к ней. — Ну… как?

Она не подавала никаких ментом. Все её чувства были погребены глубоко внутри. Не для чужого пользования.

Я осторожно коснулась её руки, и только тут Нилли обратила на меня внимание. Вздрогнула, отстранилась.