Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим - Страница 39

Величественную вершину назвали пик Сталина. Название сменили только недавно, в 60-х годах.

С началом нового десятилетия к горе возник новый интерес. Покорить ее мечтали многие альпинисты Советского Союза и других стран мира. Шутка ли, тоже семитысячник.

Вайнов готовил очередную экспедицию с прошлого года. Еще весной участники экспедиции организовали базовый лагерь у подножия пика Орджоникидзе, на высоте 4600 метров. Наняли носильщиков из местных жителей, привычных к горам.

После этого Вайнов срочно выехал на Кавказ по делам. Вернулся только летом, с новым оборудованием и снаряжением. Среди которого были новинки от Сохатого. Еще полмесяца шла подготовка.

А затем альпинисты пошли на штурм. Осторожно миновали склон, где вовсю кипели лавины. Постоянно, каждый день. Иногда по несколько в течение часа.

Поднялись на высоту 5600 метров и вышли на восточный гребень горы. Несмотря на акклиматизацию, троих участников сразил дикий приступ горной болезни. Пришлось вернуться в базовый лагерь.

Оправились, передохнули, снова пошли на штурм. В этот раз благополучно преодолели дорогу к восточному гребню. Теперь предстояло пройти огромные жандармы.

Вайнов шел в первой связке с Гайдуковым. Это был высокий и сильный мужик. Опытный альпинист. Излазил весь Кавказ. Покорил Хан-Тенгри и Победы.

Руки длинные, как у орангутанга. И такие же сильные. В горах это преимущество. Они обходили второй жандарм. Стена оказалась чертовски скользкая, зеркально гладкая, покрытая льдом. Как каток.

Когда Вайнов вбивал крючья в скалу, руки скользили по камню. От напряжения и холода пальцы тряслись, как бешеные.

За ними шли Навезнев и Хмелев. В их задачу входило сбросить плохо держащиеся камни. Закрепить веревки на крючьях. Вайнов видел, что они идут бодро и не отстают.

А потом начался камнепад. Сверху посыпались булыжники. Сначала небольшие. Потом все больше. Словно на вершине жандарма кто-то испытывал терпение и мужество восходителей.

Вайнов прижался к ледяной стене жандарма. Гайдуков сделал тоже самое. Вокруг падали камни, размером с кулак, с голову. Потом побольше, некоторые — уже два метра в диаметре.

Камни гулко стучали по скале. Падали вниз, в пропасть. Бесшумно исчезали в белесой мгле, окутавшей подножия горы.

Смотреть вверх нельзя, а то камень может садануть по лицу. Даже и не знаешь вот так, может, на тебя летит огромный валун размером с автомобиль. Сейчас прихлопнет тебя. И даже мокрого места не останется. А ты висишь на стене, как букашка. Беспомощный и неподвижный.

Поэтому Вайнов смотрел на товарищей. Гайдуков умело прятался под выступом. Молодец. Камни стукались о козырек и отскакивали в сторону.

Бац. Один камень воткнулся в плечо. Хорошо, что маленький. Боль адская, но быстро прошла. Вайнов отпустил веревку, подвигал рукой, проверил, нет ли травмы. Вроде все в порядке. Он снова зацепился за веревку.

Бамц. Еще один камень ударил по голове, прямо по каске. Уже побольше. В глазах потемнело.

Вайнов разжал пальцы, заскользил вниз. Повис на страховке. Один крюк не выдержал удара, выскочил из гнезда.

— Сашка, держись! — заорал Гайдуков.

Вайнов очнулся, зацепился руками. Посмотрел в сторону, в другую. И увидел, что Навезнев тоже висит на страховке. Руки-ноги опущены вниз, голова на груди. Тоже отрубился от удара камнем. Вот дерьмо.

Ужасный вой и пронзительный визг чуть усилился. Вертолет легко оторвался от земли. Незаметно. Раз — и вот мы уже в воздухе.

Я заглянул в иллюминатор. На стекле остались царапины. Но видно хорошо. Зеленые склоны долины, где расположен лагерь Ошхамахо, быстро остались внизу. Аккуратные домики, вездеходы, кучка людей на площадке, все, как на ладони.

Вертолет трясся, как бешеный. Но держался хорошо. Плавно развернулся в воздухе и полетел на юго-восток. В иллюминаторе мелькнули горы. Мелькнули и пропали.

Итак, я опять еду на Памир. Правда, в этот раз совсем в другое место, чем то, где я закончил прошлую жизнь. К пику Коммунизма. Помочь в спасении экспедиции Вайнова.

Ребята застряли наверху. Ужасные погодные условия, двое раненых. К ним не пробиться.

Спасательную команду собрали из лучших альпинистов страны. Я как раз крутился под ногами и тоже сумел попасть в состав. При условии, что буду делать черновую работу.

Гущев был решительно против.

— Кто будет отвечать за этого сосунка, который впервые поднялся в горы? — спросил он. — Вы понимаете, какая это ответственность?

Друг Вайнова, тоже именитый альпинист Комиссаров Женя, с которым я уже был шапочно знаком, возразил:

— Вайнов считает Сохатого одним из самых лучших и перспективных альпинистов. В этом деле важны как опыт, так и сила с энтузиазмом. Он будет помогать спасателям. Что в этом такого?

Дело тогда происходило в домике начальника лагеря. Альпинисты, находившиеся недалеко от Безенгийской стены, договорились встретиться в Ошхамахо. Гущев предоставил жилье для маститых гостей.

Тогда на собрании присутствовали четверо альпинистов. В том числе Комиссаров. Они уже сегодня после обеда улетали к пику Коммунизма.

И еще был Гущев. И я.

— Что в этом такого? — взревел начальник лагеря. — Что в этом такого, спрашиваете вы? Смотрите, это по его вине в моей шевелюре появилась седина. Это он довел меня.

Комиссаров тогда снисходительно улыбнулся. Это был мужчина среднего роста, лет тридцати. Неторопливый и в то же время ловкий. Усатый, смуглый, лицо обветренное. На левой руке нет двух пальцев. Ампутировали после того, как застрял на пике Ленина. Примерно, как сейчас Вайнов.

— Он? Восемнадцатилетний юноша? Тебя, Боря, легко сбить с панталыку, как я посмотрю. И что же он сделал?

Гущев зверем поглядел на Комиссарова. Он рассчитывал, что Вайнова нет, и за меня некому заступиться. Но получилось так, что у меня опять появился покровитель.

— Этот упрямый соплях совершил траверс Безенгийской стены. В одиночку. Несмотря на мой запрет. И несмотря на установку коммунистической партии о том, что альпинизм — спорт взаимовыручки. Коллективный спорт. Почти что воплощенный коммунизм. А он на все это наплевал.

Гущев мог много расписаться насчет коммунизма и социализма. Но его никто не слушал. Альпинисты удивленно подняли на меня мохнатые брови. Как только начальник лагеря закончил, Комиссаров, не обращая внимания на его тухлую белиберду, тут же спросил:

— Это правда, сынок? Ты совершил траверс Безенги? В одиночку?

Задавший вопрос «батя» не намного превосходил меня возрастом. Но ничего, считается. Он уже заработал себе репутацию, его знают по всей стране. С первым секретарем ЦК за ручку здоровался, медаль от него получил, опять же, не хухры-мухры, заслуженный мастер спорта СССР.

Поэтому я кивнул, хлопая доверчивыми коровьими глазами. Пусть думают, что я простой провинциальный парень, ни черта не понимающий в горах. Взял да и пошел лазить по диким скалам, причем нечаянно забрался так далеко, что сделал то, к чему другие готовятся месяцами.

— За какой период? — строго спросил другой альпинист, прищурив ясные карие глаза. В уголке высокого лба у него имелся извилистый рваный шрам, видимо, последствия удара камня. — И есть ли доказательства?

К этому вопросу я уже основательно подготовился, чай, не совсем придурень. Назвал срок моего горного путешествия. Выложил перед импровизированной комиссией записки предыдущих экспедиций, собранные на маршруте. Получилась целая стопка пожелтевших, измятых листков, исписанных расплывающимися чернилами.

— А это что такое? — строгий с шрамом выпучил глаза на фантик с изображением лося. — Что за конфеты?

— А это мой фирменный знак, так сказать, — я скромно потупил глаза. — Моя фамилия Сохатый. Можно сказать, это отметина. Тавро, свидетельство того, что я здесь был.

Альпинисты снисходительно усмехнулись. Гущев побагровел от еле сдерживаемой ярости.